Когда двадцатитрехлетний Бухарин в 1911 г. покинул Россию и начал жизнь скитающегося эмигранта, он был уже ветераном подпольных партийных комитетов с пятилетним стажем, известным московским большевиком, чья преданность революции была испытана на фабриках, улицах и в тюрьмах. Простота и естественность облика и личности зрелого Бухарина уже тогда проявились в его непритязательном образе жизни. Он был невысокого роста, подвижный, рыжеволосый, с редкой бородкой на мальчишеском лице и серо-голубыми глазами под высоким лбом. Женщина, которая встречала его в 1913 г. в эмигрантских кружках в Вене, вспоминает, что «Бухарин выделялся… своими характерными чертами. Он имел внешность скорее святого, чем бунтаря и мыслителя. Его открытое лицо с громадным лбом и чистыми сияющими глазами было в своей совершенной искренности почти безвозрастным».
Обаятельный с женщинами, непринужденный с детьми, доступный и для рабочего и для интеллигента, он был «симпатичной личностью» даже в глазах своих противников. Юношеский энтузиазм, общительность, задушевный юмор, которые впоследствии дали повод называть его «Вениамином большевистского руководства», «любимцем партии», уже тогда производили впечатление на знакомых. Они говорили о его доброте, благородстве, экспансивности и жизнелюбии {80}.
Менее четко прослеживаются в отрывочных сведениях о ранней деятельности Бухарина предпосылки того, что он станет политически независимой личностью среди ближайших соратников Ленина (а стало быть, оппозиционером) и, по выражению Ленина, «крупнейшим теоретиком» большевизма. О своей партийной позиции до эмиграции Бухарин писал позднее: «…все время был ортодоксальным большевиком» (то есть не был ни «отзовистом», ни «примиренцем») {81}. В двух основных фракционных дискуссиях среди большевиков, проходивших в те годы между Лениным и левым крылом «отзовистов», выступавших против участия большевиков в Думе, и между Лениным и правым крылом «примиренцев», которые склонялись к примирению и воссоединению с меньшевиками, Бухарин поддерживал Ленина против обоих «уклонов». Особенно показательно у Бухарина отсутствие симпатий к противникам участия в Думе — ведь последние имели большой вес в радикально настроенной московской организации. Во всяком случае, «ортодоксальность» Бухарина опровергает мнение, что он начинал свою партийную деятельность как член группы бескомпромиссных большевистских левых.
Но признаки того, что он может стать главным партийным теоретиком, были явно налицо. Уже тогда Бухарин занимался, хотя и «бессистемно», основными темами своих зрелых теоретических работ — экономических, философских, социологических. Известно, что в период между 1906 и 1910 гг. он опубликовал по крайней мере одну статью, критическую рецензию на книгу меньшевистского экономиста, и подготовил набросок статьи об экономисте-ревизионисте Михаиле Туган-Барановском, опубликованную позднее, в 1913 г., в Германии. Ясно, что теоретическая экономика уже стала его специальностью {82}. Причем, если верить свидетельству его горячего последователя Дмитрия Марецкого, уже тогда проявилась характернейшая черта позднего Бухарина — его интерес к современным ему немарксистским общественным теориям. Европейская мысль послемарксова периода, как замечает Марецкий, была совершенно неизвестна «прежнему поколению революционных марксистов России» {83}. Постоянный интерес к ней Бухарина поставил его как мыслителя несколько в стороне от старых большевиков, включая Ленина [8].
Уважение к новым течениям мысли, возможно, лежало в основе его единственного «уклона» в доэмиграционный период «известной еретической склонности к эмпириокритикам», представленным в России философом-марксистом Александром Богдановым {84}. Богданов, один из видных большевистских руководителей, предпринял честолюбивую попытку создать философский синтез марксизма и эмпириокритицизма Маха и Авенариуса. В результате появился трехтомный трактат «Эмпириомонизм», публиковавшийся в 1904–1908 гг. Хотя далеко идущая богдановская ревизия Маркса немедленно разожгла идеологическую полемику в марксистских кружках, Ленин более пяти лет стоял в стороне от этих споров, очевидно не желая ставить под удар свое политическое сотрудничество с философом. В 1908 г., однако, Богданов стал политическим руководителем левых большевиков (в том числе «отзовистов»), что вынудило раздраженного Ленина начать против него идеологическую кампанию. В следующем году Богданов и левые официально порвали отношения с ленинским политическим руководством, и Ленин опубликовал свою работу «Материализм и эмпириокритицизм», беспощадно атаковав в ней богдановскую «реакционную философию» {85}.
Бухарин следит из Москвы за жестокой философской битвой (Ленин и Богданов жили в эмиграции в Европе). Не удивительно, что Бухарин склонялся к Богданову. «Материализм и эмпириокритицизм», несмотря на свое почетное положение в советской философии, не принадлежит к сильным работам Ленина [9], тогда как произведения Богданова, хотя и сомнительные в смысле верности Марксу, содержат возбуждающие мысль положения, переработку марксистской теории. Как показывает поздняя работа Бухарина «Теория исторического материализма» (1921 г.), влияние Богданова на формирование его идей было устойчивым. Однако Бухарин не был последователем Богданова, как доказывали потом его партийные противники. Он не столько соглашался с философскими аргументами старшего теоретика, сколько восхищался его способностью к творческому новаторству в рамках марксистских идей. Их интеллектуальные темпераменты были похожи. Подобно зрелому Бухарину, Богданов был «ищущим марксистом», он отказывался рассматривать марксизм как закрытую, незыблемую систему и всегда был чуток как к несовершенствам марксизма, так и к достижениям соперничающих с ним школ. Ленин, относившийся с недоверием к теоретическим новшествам Богданова, раздраженный его политической оппозицией, утверждал, что одно с другим связано, и клеймил его как человека во всех отношениях недостойного. Бухарин, с другой стороны, хотя и не разделял никоим образом политических взглядов Богданова, продолжал высоко ценить его как мыслителя. Когда в 1928 г. философ, уже почти двадцать лет находившийся вне партии, умер, Бухарин опубликовал трогательную статью, в которой отдал дань человеку, который «играл огромную роль и в развитии нашей партии, и в развитии общественной мысли в России» {86}. Противоположные оценки Богданова стали еще одним источником трений между Бухариным и Лениным.
Но больше всего повлияли на дальнейшую карьеру Бухарина не его ранние философские пристрастия, не его фракционная политическая деятельность, а тот факт, что он был московским большевиком и представителем яркого поколения будущих партийных руководителей, которые пришли к большевизму в результате событий 1905 г. Вся его политическая биография — выдвижение в руководящий орган большевиков в 1917 г., ведущая роль среди левых коммунистов в 1918 г. и среди правых большевиков в 20-х гг. — неразрывно связана с именами москвичей, с которыми он с юности начинал свою революционную деятельность (Н. Осинский, В. М. Смирнов, Г. И. Ломов, Г. Я. Сокольников, В. Н. Яковлева и ее младший брат Николай, Г. А. Усиевич и Дм. Боголепов) {87}, и со всей московской организацией в целом. Его друзья — москвичи «поколения 1905 г.» — стали его политическими союзниками во внутрипартийной борьбе 1917–1918 гг. Связи, которые объединили москвичей в особую группу внутри партии, были не только политическими, но и личными. Например, между 1906 и 1910 гг. в их круг вошел двоюродный брат Бухарина Николай Михайлович Лукин, молодой большевистский публицист и будущий советский историк. Бухарин вскоре женился на сестре Лукина Надежде Михайловне Лукиной {88}.
