Начиная с 1769 г. по Оке действовал хорошо вооруженный отряд Рощина, насчитывавший 60 человек. Рощин пытался освободить заключенных в Шацком остроге. А когда войска «набеглого царя» — Пугачева вступили в Поволжье, отряд Рощина влился в пугачевское воинство и продолжал действия в Арзамасской провинции в 1775 г.
В 70-х годах развернулись действия и «понизовой вольницы» Поволжья. «Понизовая вольница» состояла из беглых крестьян, дворовых, рекрутов, солдат, посадских и работных людей, бурлаков. Среди ее атаманов были знаменитый Кулага, «славный разбойник», которого так именовали даже официальные документы, в прошлом — беглый крестьянин Нижегородской вотчины княгини Голицыной Константин Васильевич Дудкин, атаман Иванов, Иван Семенников, Наум Филиппов, Иван Кирпишников, Дмитрий Посконнов (Легионный). Большинство из них впоследствии приняло участие в восстании Пугачева. И это понятно, ибо в ряды «понизовой вольницы» привела атаманов и участников их отрядов не просто жажда наживы и приключений, а тяготы подневольной жизни, жестокость помещиков, горькая доля солдатская. Вот почему, как только восстание Пугачева докатилось до Волги, атаманы «понизовой вольницы» оказались среди «пугачей». Когда же у Сальниковой ватаги прогремел последний выстрел пугачевской Главной армии, их стихией снова стали косные лодки и волжские берега.
В чем же заключались специфические особенности такой своеобразной формы классовой борьбы крестьянства и других слоев трудового люда против крепостничества, какими являлись «разбойные партии», «воровские шайки»?
«Разбойные движения» преследовали две цели: во-первых, отомстить помещикам и их прислужникам за гнет, произвол, жестокость и грабеж и, во-вторых, уничтожить различного рода крепостнические документы, хранившиеся у бар, ибо, как полагали беглые, уничтожение крепостнических актов, запечатленных на бумаге, ликвидирует и их крепостное состояние.
Характерен состав «разбойных партий». Это — прежде всего беглые помещичьи и дворцовые крестьяне, дворовый люд, работные люди, рекруты и солдаты. Последние две группы играли немаловажную роль в создании и деятельности «разбойных партий». Нелегко приходилось солдату русской армии. Не случайно в рекрутском плаче поется, как молодой рекрут «зубы рвет, в службу царскую нейдет». Солдат муштровали, подвергали жестоким телесным наказаниям, обирали, превращали в прислугу «для домовой своей работы», в даровую подневольную рабочую силу в офицерском хозяйстве. «Доля солдатская» была столь горька, что нередко доведенные до отчаяния солдаты заявляли за собой «слово и дело государево», прекрасно понимая, какое суровое наказание их ждет, если они заявят «ложно», что чаще всего и бывало. Ненависть к порядкам, существующим в армии да и в крепостной стране в целом, выливалась в бегство рекрутов и солдат, уходивших из своих воинских частей. По лесам и болотам, по степным буеракам, на необозримых берегах больших русских рек скиталось немало беглых солдат. Встречаясь со своим социальным собратом, беглым крестьянином, работным человеком, солдат нередко брал на себя инициативу в организации «разбойных партий», учил таких же беглых, как и он сам, нередко, может быть, своих земляков воинскому строю и обращению с оружием. Но основную массу участников «разбойных партий» составляли все же беглые крестьяне.
Вот почему действия так называемых «разбойников» мы расцениваем в первую очередь как действия беглых помещичьих крестьян и дворовых, работных людей и бурлаков. Живучесть такой формы социального протеста, как действия «разбойных партий», обусловлена была тем, что они — эти партии — непрерывно пополнялись, и разгром одной из «воровских шаек» в конечном счете приводил к тому, что появлялись нередко тут же рядом другие «разбойные партии». Питательной их средой являлась в основном русская деревня.
Местные власти доносили в Сенат, что подавляющее большинство так называемых «разбойников» состоит из крестьян, которые, собираясь в «партии», действуют против помещиков и их слуг, прибегая к «пожогам, грабежам и убивствам». «Разбойные партии» пополнялись беспаспортными беглыми крестьянами и работными людьми «казенных и партикулярных заводов». И сколько правительство не принимало мер к ликвидации «разбойных партий» и предотвращению их дальнейшего появления (указы, угрожавшие всеми карами укрывателям беглых, подробные инструкции о борьбе с «разбойными людьми»), все они были неэффективными. Отряды «воровских людей» почти непрерывно пополнялись за счет беглых крестьян, дворовых и работных людей и пользовались с их стороны всемерной поддержкой. «Разбойники» охотно принимали беглых крестьян в свои отряды.
Казанский губернатор фон Брандт со скорбью отмечал, что в случае нападения «разбойников» «работные люди хозяев и приказчиков и всякую поклажу не будут охранять», а либо примкнут к «разбойникам», что чаще всего и бывало, либо разбегутся.
Крестьяне снабжали «разбойников», информировали их о помещиках, о действиях властей и отрядов войск, укрывали их и оказывали другие услуги. Рассчитывать на помощь своих людей (крестьян или дворовых) в случае нападения «разбойников» помещики не могли. Так, например, когда в сентябре 1769 г. «воровские люди» напали на дом помещика Пазухина в селе Араповке Алатырского уезда и захватили самого Пазухина, то никто из крестьян и даже караульных не откликнулся на звон деревенского колокола, призывавшего крестьян выручить своего барина, уведенного нападавшими в поле, где они совещались, отрубить ему голову или отпустить домой.
Крестьяне, дворовые, вступившие в «разбойные партии», часто приводили своих товарищей в усадьбу к барину для того, чтобы совершить акт мести. Более того, нередко можно проследить непосредственную связь между восстаниями крестьян и работных людей и действиями «разбойных партий». Так, в 1752 г. в деревне Поминовой в ответ на попытку прапорщика воинской команды схватить жену одного «разбойника» 2 тыс. крестьян выступили с оружием, отбили арестованную и другого участника «партии».
Во время волнений приписанных к демидовским заводам крестьян Ромодановской волости в июне того же 1752 г. власти и воинские команды больше всего опасались слияния движения работных людей с действиями «разбойных отрядов», хорошо вооруженных и многочисленных.
Весной и летом 1765 г. во время восстания крестьян села Ивановского Пензенского уезда поручик Дмитриев, возглавлявший воинскую команду, очень опасался действовавших вблизи села «воровских и разбойных партий», которые были связаны с восставшими крестьянами и могли с ними соединиться.
В июле 1771 г., когда было разгромлено восстание крестьян Кижского погоста, несколько активных участников движения — братья Соболевы, Родион Марков, отбившись от заводских властей и старост, ушли в леса. Их отряд оставался неуловимым и действовал около двух лет. Крестьяне-«пересказители» информировали своих земляков обо всем, что предпринималось или замышлялось против них. Так незаметно Кижское восстание в период своей агонии перешло в «разбойничество» наиболее активных и стойких повстанцев, не желавших покориться и предпочитавших лес и ружье извинениям и подписке о покорности.
Вот почему помещики так опасались того, что их крестьяне, «будучи в такой противности, не согласились бы с воровскими партиями».
Действия «разбойных партий» были направлены в первую очередь против помещиков, но не только против них, а вообще против всех тех, «кто деньги имеет». Страдали от действия «разбойных партий» приказчики, старосты, «первостатейные» крестьяне. «Разбойники» заявляли громогласно, что «будут помещиков и богатых мужиков… разбивать». Это вполне понятно, так как имущественное расслоение, довольно далеко зашедшее в русской деревне в XVIII в., побуждало крестьян, которых крепостническая действительность изгнала из деревни и привела в ряды «разбойников», выступать и против «богатых мужиков», «капиталистах», «первостатейных» крестьян.
Отряды беглых, врываясь в помещичьи усадьбы, обычно сжигали крепостнические документы, этим самым еще раз подчеркивая социальную направленность своих действий. В 1749 г. напавшие на усадьбу помещика Тербеева в Шацком уезде беглые «письма, склав в огонь… пожгли все без остатку». В 1753 г. в селе Федотово Арзамасского уезда в усадьбе помещика Кошкарева «воровские люди» уничтожили «всякие вотчинные крепости, писцовые и межевые выписи», документы «как на людей, так и на крестьян… сел и деревень, записи и купчие…» Повсеместно «разбойные люди» «всякие письма… на огне жгли».
