В ходе Крестьянской войны 1773–1775 гг., как, впрочем, и в других случаях острых классовых столкновений в крепостной России, крестьяне выступали с идеей равенства, уравнительности. В. И. Ленин отмечал: «При борьбе крестьян с крепостниками-помещиками самым сильным идейным импульсом в борьбе за землю является идея равенства, — и самым полным устранением всех и всяких остатков крепостничества является создание равенства между мелкими производителями»[70]. Что же представляет собой этот идейный импульс борющегося крестьянства? В силу того, что «крестьянское хозяйство, свободное от всяких средневековых стеснений… не реакционно, а прогрессивно»[71], то и «идея равенства — самая революционная идея в борьбе с старым порядком абсолютизма вообще — и с старым крепостническим, крупнопоместным землевладением в особенности» — «законна и прогрессивна у мелкого буржуа-крестьянина, поскольку она выражает борьбу с неравенством феодальным, крепостническим»[72]. В. И. Ленин подчеркивал, что «крестьянские идеи об уравнительности — реакционные и утопичные с точки зрения социализма — революционны с точки зрения буржуазного демократизма»[73].

Стремясь к новым формам общежития, крестьянство «относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе…»[74]. В. И. Ленин писал: «…века крепостного гнета и десятилетия форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости» у русских крестьян, но в то же самое время «вся прошлая жизнь крестьянства научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы»[75]. Политическое сознание у крестьян в те времена отсутствовало. И В. И. Ленин это подчеркивает, указывая на то, что в эпоху крепостничества крестьяне в России не были способны «ни на что, кроме раздробленных, единичных восстаний, скорее даже «бунтов», не освещенных никаким политическим сознанием…»[76].

Подчеркивая стихийный, не проникнутый политической сознательностью характер классовой борьбы крестьянства, В. И. Ленин указывает, что политическое сознание присуще лишь организованному революционному движению. Он отмечает: «Наличность революционных элементов в крестьянстве не подлежит… ни малейшему сомнению. Мы нисколько не преувеличиваем силы этих элементов, не забываем политической неразвитости и темноты крестьян, нисколько не стираем разницы между «русским бунтом, бессмысленным и беспощадным», и революционной борьбой…»[77].

В Крестьянской войне 1773–1775 гг. большую роль сыграло движение нерусских народностей Поволжья и Приуралья. Колоссальный размах Крестьянской войны обусловлен самым активным участием в ней башкир, калмыков, татар, чувашей, марийцев, мордвы, мишарей, удмуртов. Причины, побудившие разные социальные слои нерусских народностей Поволжья, Прикамья, Урала примкнуть к восставшим, самые различные. Также различны степень их участия в ней, цели, которые преследовали, с одной стороны, удмуртские и чувашские, татарские и мордовские крестьяне, а с другой — башкирские старшины и казахские султаны и ханы. Но, несомненно, нерусские народности придали еще более грозный характер мощному движению русских народных масс.

Социальное, классовое расслоение среди нерусских народностей приводило к тому, что феодальная или полупатриархальная-полуфеодальная верхушка угнетенных народностей России в ходе Крестьянской войны колебалась, а нередко и активно действовала против восставших, находясь в лагере русских феодалов и правительства. Что же касается нерусского трудового люда Поволжья, Прикамья, Приуралья и Зауралья, то он сражался против властей, регулярных войск, заводчиков плечом к плечу с русским крестьянством, казачеством и работными людьми.

Манифесты Пугачева, обращенные к нерусским народностям, отражали их стремления к ликвидации какого бы то ни было национального, социального и религиозного угнетения, ликвидации царской администрации, к предоставлению возможности жить и управляться по своим национальным традициям, к возвращению им земель и угодий, захваченных феодалами.

В манифестах Пугачева подчеркивалось, что все религии имеют право на существование — православная, мусульманская, буддийская, языческая, протестантская, старообрядческая. Следует отметить, что лозунги «креста», «молитвы» и «бороды» по силе своей и значимости не шли ни в какое сравнение с социально-политическими призывами. В восстании Пугачева выступали на авансцену не религиозные и даже не национальные мотивы, а социальные. И сводились они к стремлению ликвидировать крепостническую систему в России в целом: уничтожить крепостное право, передать земли и угодья крестьянам, т. е. осуществить лозунг «земли и воли», о котором В. И. Ленин говорил, что это «распространеннейший лозунг крестьянской массы, забитой и темной, но страстно ищущей света и счастья…»[78].

Войско восставших, особенно на первом этапе Крестьянской войны — от начала восстания до марта 1774 г., не было просто механическим соединением отдельных отрядов. Конечно, и на первом этапе восстания немалая часть повстанческого войска состояла из отдельных отрядов, слабо связанных друг с другом. Тем более это характерно для третьего этапа — для лета 1774 г. Но связующим и цементирующим началом в Крестьянской войне, основной военной силой восставшего народа было Главное войско, или Главная, Большая армия. Она имела довольно стройную структуру, в основу которой была положена казацкая военная организация. Армия делилась на полки, возглавляемые полковниками. Казацкие полки насчитывали обычно 500 (501) человек. Полки («части») делились на роты примерно по 100 человек, во главе которых стояли сотники, есаулы и по два хорунжих на роту. Командиры избирались на круге (сходе) «с общего согласия». Пугачев или кто-либо из высших командиров только предлагал кандидатуру, которая или принималась, или отвергалась. Кроме того, Пугачев дал право своим полковникам по достоинству и заслугам «жаловать» в сотники и есаулы.

Полки и подразделения подбирались по социальному, национальному или территориальному признаку. Так, например, войсковой атаман Андрей Афанасьевич Овчинников командовал полком яицких казаков; Тимофей Иванович Подуров — полком, состоявшим из оренбургских казаков и казаков, перешедших к восставшим из крепостей и форпостов; Муса Алиев и Садык Сеитов возглавляли полки, в которые входили татары; Кинзя Арсланов командовал башкирским полком; Федор Иванович Дербетев — полком ставропольских православных калмыков; Афанасий Тимофеевич Соколов (Хлопуша) был «над заводскими крестьянами полковник».

Во всем войске устанавливались казацкие порядки. Солдаты, перешедшие на сторону восставших, объявлялись «государственными казаками» и стриглись по-казацки. Уходили в казаки заводские работные люди и крестьяне.

Точный учет состава войска отсутствовал. В некоторых полках и отрядах все же заводили списки «служивых казаков», но в силу текучести состава попадали в список только командиры. Правда, в некоторых полках и отрядах все же заводили списки «служивых казаков». Слабая дисциплина оставалась больным местом. Пресечь дезертирство и установить строгую дисциплину в армии восставших было очень трудно, хотя какие-то попытки в этом направлении и предпринимались. Так, например, лагерь пугачевцев под Оренбургом был окружен пикетами, дозорами, караулами, но пароля не было. Достаточно было откликнуться одним словом «казаки», и дозор беспрепятственно пропускал пришедших.