Так Карамзин, восхвалявший Петра в «Письмах русского путешественника» позднее, напуганный Французской буржуазной революцией и первыми признаками грядущего кризиса крепостнической системы, стал отрицательно относиться к тому, что ранее хвалил в Петре, и в «Записке о древней и новой России» писал: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России. Виною Петр».
Критикует Петра за односторонность известный деятель просвещения екатерининских времен Бецкий. Болтин сетует на то, что Петр заставил Россию «сделать то в несколько лет, на что потребны века» и отчего пошло «повреждение нравов», которые «совсем переменились» в дурную сторону. С дворянских позиций раздраженно критикует преобразователя княгиня Дашкова, возмущаясь стремлением Петра заставить дворян, «белую кость», трудиться и допускать в свои ряды «чернь». Она не жалеет красок для того, чтобы обрисовать Петра как «блистательного тирана», «невежду», честолюбца, которого только по глупости или недобросовестности можно назвать создателем могучего государства. Любовь Петра к труду вызывает особенные нападки с ее стороны.
Ей вторит сильно задетый «табелью о рангах», петровским принципом превосходства службы над «породой», реакционно настроенный князь Щербатов. Он высказывается против «самовластия» царя, против отмены местничества, так как, ничем его не заменив, «никаким правом знатным родом, истребили мысли благородной гордости во дворянах». По мнению Щербатова, Петр, борясь с суевериями, затронул и религию, отчего люди русские «в разврат стали приходить».
Такое отношение к Петру было обусловлено стремлением напуганного Французской революцией дворянства сохранить общественный порядок в неприкосновенности, боязнью всяких реформ. Монарх правит, дворянство господствует, народ безропотно несет тяготы. Никаких преобразований!
Дворянская аристократия в лице Дашковой и Щербатова не только обвиняла Петра в том, что дела его вызвали «повреждение нравов» и потрясали устои дворянского быта, но, стремясь к расцвету «прав и вольностей дворянских», предъявляла такие требования к самодержавной власти, которые не вязались с обычными и особенно укоренившимся при Петре представлением о дворянстве как о «служилом состоянии». Те, кто в скором времени провозгласят своим девизом: «Дворянином нельзя стать, дворянином можно родиться», не могли простить Петру «засорения» дворянства выходцами из «черни».
Совершенно иную позицию по отношению к Петру заняли представители передовой русской общественной мысли. В «Письме к другу, жительствующего в Тобольске» первый русский революционер Радищев называет Петра «мужем необыкновенным, название великого заслужившим правильно». По мысли Радищева, главная и великая заслуга Петра заключается в том, что он привел в движение и повел за собой вперед по пути прогресса громадную Россию.
Но вместе с тем Радищев первый увидел в Петре крепостника, обратил внимание на такие черты его деятельности, которых не могли заметить его восторженные хвалители из дворянского лагеря, но навеки запомнил русский народ, запечатлев в своем фольклоре. Радищев подчеркивает, что Петр был бы еще славнее, а дела его — еще величественнее, если бы он «утвердил вольность частную», т. е. свободу личности, освободил бы миллионы своих подданных от уз рабства и сложил бы с себя добровольно неограниченную власть.
Вот почему Радищев так бичует тот гнев, который пал на плечи народа в петровские времена. Не «вольность частную», а угнетение народа и окончательное закрепощение крестьян утвердил царь Петр.
Высоко оценил Петра Чаадаев, полагавший, что его преобразования сняли угрозу превращения России в шведскую провинцию.
В сочинениях великого русского революционного просветителя и критика Белинского мы находим исключительно высокую оценку Петра. «Нужна была полная коренная реформа — от конечностей тела до последнего убежища человеческой мысли; а для произведения такой реформы нужен был исполинский гений, каким являлся Петр», — так писал Белинский о Петре. «Петр Великий есть величайшее явление не нашей только истории, но истории всего человечества; он божество, вызвавшее нас к жизни, вдунувшее душу живую в колоссальное, но поверженное в смертную дремоту тело древней России». «Петру Великому мало конной статуи на Исаакиевской площади; алтари должно воздвигнуть ему на всех площадях и улицах великого царства Русского».
Чернышевский отдавал должное памяти Петра, подчеркивал значение его дел и высоко оценивал его личные качества, называя его «великим человеком». «Русский должен быть патриотом в том смысле, в каком им был Петр Великий», — писал он, отмечая исключительную любовь, которую питал Петр к своей стране, и указывал на «беспредельное желание благ Родине, одушевляющее всю жизнь, направляющее всю деятельность этого великого человека».
Добролюбов говорил о Петре, что он «разрешил вопросы, давно уже заданные правительству самой жизнью народной, — вот его значение, вот его заслуги. Напрасно приверженцы старой Руси утверждают, что то, что внесено в нашу жизнь Петром, было совершенно несообразно с ходом исторического развития русского народа и противно русским интересам. Обширные преобразования, противные народному характеру и естественному ходу истории, если и удаются на первый раз, то не бывают прочны. Преобразования же Петра давно сделались у нас достоянием народной жизни, и это одно уже должно заставить нас смотреть на Петра как на великого исторического деятеля, понявшего и осуществившего действительные потребности своего времени и народа».
Добролюбов подчеркивал, что реформы Петра, несмотря на западноевропейскую форму его преобразований, были направлены на благо России и не были насилием и указывал на значение не иноземных, а русских соратников Петра. Вместе с тем Добролюбов подчеркивал, что, несмотря на свою «матросскую куртку», Петр был настоящим самодержцем. «В матросской куртке, с топором в руке, он так же грозно и властно держал свое царство, как и его предшественники, облеченные в порфиру и восседавшие на золотом троне, со скипетром в руках», — писал Добролюбов. Петр, по мнению Добролюбова, был прежде всего государственным человеком. Он «заглушил самые нежные чувства отца для гражданского блага своей родины, предвидя в своем сыне личность, вредную для государства».
Высоко ставил Петра Герцен, писавший: «К концу XVII века на престоле царей появился смелый революционер, одаренный обширным гением и непреклонной волей — это деспот по образцу комитета общественного спасения».
Так оценивали деятельность Петра представители передовой русской общественной мысли XIX в., видя в нем не «земного бога», а человека, понявшего и осуществившего действительные потребности своего времени и своей страны.
Большое внимание уделила Петру русская историческая наука. Выходившие в XVIII в. труды Голикова, посвященные «деяниям» Петра, представляют собой собрание материалов, опубликованных автором без проверки фактов, с многочисленными ошибками в чтении рукописей. Чувство беспредельного благоговения перед Петром лишило Голикова возможности критически разобраться в привлекаемых им источниках.
Изданный в середине XIX в. труд Устрялова носит повествовательно-описательный характер. Внимание автора обращено исключительно на факты биографии и внешней политики Петра, которым он не дает научного толкования.
В сочинениях С. М. Соловьева мы видим уже глубоко продуманную концепцию. Соловьев полагал, что реформы Петра были обусловлены всем предшествующим развитием России. Обстановку, сложившуюся в России накануне реформ, он определяет следующими словами: «Народ поднялся и собрался в дорогу, но кого-то ждали, — ждали вождя; вождь явился». Соловьев высоко оценивал деятельность Петра и полагал, исходя из идеалистических позиций, что со времен петровских преобразований русский народ стал руководствоваться не чувством, а мыслью. «Петр оставил судьбу России в русских руках», — замечает он.
В. О. Ключевский, ученик Соловьева, создал свою оригинальную систему взглядов на Петра и его преобразования. Ключевский писал, что «она (реформа. — В. М.) усвоила характер и приемы насильственного переворота, своего рода революцию». И вот это-то обстоятельство заставляет Ключевского, одного из идеологов русской буржуазии, выискивать слабые места в деятельности Петра. Ключевский, отказывая Петру в способности руководствоваться в своей деятельности продуманным планом, полагает, что реформы, первоначально всецело обусловленные нуждами Северной войны, производились на скорую руку, диктуемые только сегодняшним днем. Многое, по мнению Ключевского, не удавалось Петру потому, что народные массы были инертны и не воспринимали самое существо преобразований.
