Медленно, очень медленно, с трудом преодолевая закостеневшие представления об общественном устройстве, крестьянский вопрос пробивал себе дорогу в общественно-политическую мысль феодальной России, нашедшую отражение в памятниках литературы.
Однако если в них шла речь о смердах и закупах, сиротах и крестьянах, то они фигурировали лишь в качестве бессловесных статистов, выступая в роли той аморфной массы, существование которой само собой подразумевалось, было чем-то абсолютно необходимым, но если и достойным внимания князей и бояр и окружавших их «книжных» людей, то только для того, чтобы подчеркнуть им свое презрение.
Такое отношение к крестьянству нашло яркое выражение в знаменитом ответе Олега Святославича («Олега Гореславича» «Слова о полку Игореве») Владимиру Мономаху — «несть мене лепо судити… смердом», и в той характеристике, которую дали бояре старых городов Суздальской земли Ростова и Суздаля жителям Владимира, назвав их своими смердами и холопами.
В такой обстановке «смердолюбие», даже в том его значении, которое связывают с политической и законодательной деятельностью Владимира Мономаха, заботившегося о том, чтобы обезопасить смерда от стрел и арканов половцев, выглядело исключением. Лишь в XVI в. в памятниках литературы, отражающих идеологию феодалов, появляется нечто новое, заставляющее признать, что именно в это время наиболее передовые люди задумались о судьбе крестьян. Замечательный русский мыслитель времен Ивана Грозного Ермолай-Еразм в своем сочинении «Благохотящим царем правителница и землемерие» провозгласил: «Вначале же всего потребна сут ратаеве, от их бо трудов есть хлеб, от сего же всех благих главизна». Эта основное положение: крестьянин — основа общества — заставило Ермолая-Еразма заговорить о великих тяготах, падающих на крестьян, об их бедственном положении, которого в других «царствах» он «не видехом», выдвинуть проект ограничения повинностей крестьян в пользу их господ одной пятой всего, добываемого трудом крестьян, освобождения крестьян от денежного оброка и налога деньгами в пользу государства.
Гораздо дальше Ермолая-Еразма пошли не оставившие своих сочинений его современники Матвей Башкин, отрицавший холопство и отпустивший своих холопов на волю, и Феодосий Косой, сам в прошлом холоп, проповедовавший полное равенство всех людей. Но это были «еретики», выступавшие против самих основ феодального общественного строя и поэтому подвергнувшиеся преследованиям. Что же касается громадного большинства русских бояр и дворян, то философские вопросы были им чужды, «общественные язвы» неведомы, а те немногие, которые задумывались над вопросами социальной жизни страны, мыслили по «Домострою», в лучшем случае призывавшему не разорять своих крестьян, или являлись единомышленниками Зиновия Отенского, страшно боявшегося «злобы рабия», поскольку «от нея же земля трясется, внегда рабу воцаритися».
Интерес к крестьянскому вопросу вновь пробудился лишь в петровские времена. В «Книге о скудости и богатстве» Иван Тихонович Посошков, ремесленник, выходец из оброчных дворцовых крестьян подмосковного села Покровского, констатировал крайнюю «скудость» крестьянства и ставил вопрос о ее причинах. Ответ на вопрос он искал в «помещичьем насилии» над крестьянами, в «небрежении их» помещиками, в «бременах неудобноносимых», накладываемых помещиками на своих крестьян, не дающих им возможности в страдную пору работать на себя «единого дня» в неделю. Этим Посошков объяснял массовое бегство крестьян в «понизовые места… украенные… и в зарубежные».
Такое отношение помещиков к своим крестьянам, уподобляющихся человеку, подрубающему сук, на котором он сидит, по мнению Посошкова, обусловлено тем, что помещики владеют крестьянами временно. Подлинным владельцем крестьян является государь. «Царю они всегда вековые, и крестьянское богатство — богатство царственное, а нищета крестьянская — оскудение царственное». И чтобы неразумные и алчные помещики не разорили бы крестьян окончательно, чем был бы нанесен непоправимый ущерб государству, царь должен «помещикам учинить распоряжение указное, по чему им с крестьян оброку и иного чего имать и по колику дней в неделе на помещика своего работать и иного какого изделия делать, чтобы им сносно было государству подать и помещику заплатить и себя прокормить без нужды». Если же помещик станет брать лишнее, то у него следует отобрать землю и крестьян, которые обязаны доносить государю о злоупотреблениях своих господ. Целям борьбы с притеснениями со стороны помещиков и чиновников должно служить обучение крестьянских детей грамоте. Весьма важным является проект Посошкова об отделении крестьянской земли от помещичьей и уплате самими крестьянами государственных налогов.
Некоторые взгляды Посошкова были широко распространены среди крестьянства. Крестьяне считали себя государственными, а, следовательно, поскольку крестьянству присущ наивный монархизм, — государевыми, а отнюдь не помещичьими людьми, во владении которых они пребывают лишь временно. В этом отношении Посошков сформулировал лишь то, что владело умами крестьян не только в XVIII в., но, видимо, и ранее, и позднее, хотя в сохранившихся и дошедших до нас источниках идея принадлежности крестьян государству, и только ему, выступает отчетливо лишь в XVIII в.
Но Посошков далек от того, чтобы отражать интересы крестьян. Идеолог купечества, он заботился о крестьянине как подданном государя. Возлагая ответственность за побеги крестьян на помещиков, он прежде всего думал о том, что «интерес царского величества умножитца», а это приведет к тому, что «купеческие промыслы расширятца».
Посошков считал необходимым бороться с «леностью» крестьян, не задумываясь над тем, что представляет собой эта «леность» и чем она вызвана, ввести паспортную систему с целью воспрепятствовать бегству крестьян.
Прогрессивные, передовые взгляды, отражающие стремление положить конец «скудости» крестьян и создать условия, при которых им «было не тягостно», уживаются у Посошкова с непоколебимой верой в необходимость сохранения крепостнических отношений в деревне. Ему не приходила мысль о возможности коренных преобразований во взаимоотношениях крестьянина и дворянина.
Неизвестно, какие именно «важные и секретные государственные дела» привели в 1725 г. И. Т. Посошкова в Петропавловскую крепость, где он и скончался спустя пять месяцев, были ли они связаны с идеями, развиваемыми им в «Книге о скудости и богатстве», или нет. Пожалуй, первое предположение вероятнее второго, но во всяком случае взгляды Посошкова далеко опережали мышление даже передовых людей поры петровских преобразований.
Современник И. Т. Посошкова, автор знаменитых «Препозиций» Ф. С. Салтыков ни словом не обмолвился о крепостном крестьянстве. Даже этому «прожектеру», передовому человеку России первой четверти XVIII в., «птенцу гнезда Петрова» крепостническая система не только казалась незыблемой, но и совершенной.
Другой представитель «гнезда Петрова» — А. П. Волынский не прошел мимо крестьянского вопроса. В его «Инструкции дворецкому Ивану Немчинову о управлении дому и деревень», написанной в 1724 г., немало места уделено крестьянству. Составить эту инструкцию его побудили не общегосударственные интересы, хотя позднее он писал, что «лучшее все изобретение и главные доходы государства российского происходят от земледельства», а стремление как можно целесообразнее организовать свое хозяйство с целью получения максимально высоких доходов. Волынский не ставил и не мог поставить вопрос о крепостном праве, так как в его представлении это было естественное и вечное состояние крестьян. Все «устроение», предусмотренное в «Инструкции», было направлено к тому, чтобы вышколить, выдрессировать крестьян. Согласно «Инструкции» крестьянин должен находиться под повседневным контролем приказчика, старосты и десятского. Поездка на торг, покупка и продажа, любая отлучка из дома — все регламентировалось, на все крестьянин обязан был испрашивать разрешения. Даже со двора своего «для нужды», по дрова, на свой участок, крестьяне не могли отлучаться без позволения десятского. Более того, каждое утро и каждый вечер десятские должны были обходить вверенный им десяток домов и проверять, все ли на месте, нет ли «прибылых посторонних».
