— Блядь, Артем! Надо валить.

Брат давит на рану, пытаясь хотя как-то остановить кровь, но мои глаза сосредоточены на человеке, который выталкивает Васильева из окна и теперь поджигает это место. Где выброс адреналина, который должен быть? Через сопротивление поднимаюсь, вспомнив, что у меня нет желания подыхать. Я обещал Милашке, что если и сдохну, то от ее паршивой еды.

— Помоги мне! — рычу своему брату, который тоже замечает убийцу.

Мы, словно участвуя в забеге, только на трех здоровых ногах, неуклюже спотыкаясь, ищем пожарный выход. Кровь пропитывает джинсы, с мерзкими ощущениями стекает по голени. На стенах остаются красные полосы, в тех местах, где наши ладони задевают белую отделку.

Дышать становится труднее, и я останавливаюсь. Приваливаюсь к стене и кашляю.

— Ты что делаешь? Там все в огне, — Александр выглядит запаниковавшим.

— А я теряю чертову кровь! Лучше морально готовься к переливанию.

Воздух наполняется дымом, становится жарче и душнее. Легкие горят. Предупреждение о том, что огонь распространяется слишком быстро.

— Мы почти дошли.

Я начинаю видеть все размытым. Подстреленная нога немеет, уже не чувствую стопу.

— Думай о своей Милашке. Она ждет тебя.

Время кажется замедляется, и я начинают терять сознание.

— Мил… Мила? — моя речь невнятная, язык заплетается.

— Да ладно тебе, брат. Давай, еще…

Я ненавижу больницы. Нет ничего более скучного. Запах ужасный, от таблеток тошнит, и в комнате, подключенный к разным аппаратам, ты один. Идеальное сочетание, чтобы сойти с ума. Хочется повырывать эти иглы с вен. Моя рана не смертельна, больше надышался угарным газом.

Сегодня с утра ко мне наведался Михаил Григорьевич, записал все подробности о случившемся. Обрадовал, что ночью там было не три человека. Так что это были не глюки. Но и заверил, что волноваться больше не о чем. Убийца Васильева приходил только по его душу.

Отец тоже заходил, как только ко мне пустили посетителей. Сначала с неловким молчанием, которое быстро переросло в очень неприятный разговор.

— Как так, Артем? Ты мне меньше недели назад клялся, что у вас все серьезно, — уже догадываюсь, что отцу все слили о наших с Милой «отношениях». — Врал в глаза, сын? Так легко?

— А ты, па, с самого начала очень легко делал вид, как будто не догадывался обо всем.

— Догадывался. Но строить догадки и знать наверняка — это разные вещи. Просто неприятно было. Еще и такая ситуация. Все на нервах.

— Я люблю ее, — произношу три гребаных слова, которые так и не сказал Милене. Отец удивленно поднимает брови.

— Ну, тогда выписывайся и дуй к своей невесте.

Невеста… Терзают меня сомнения, что уже нет. Сам понимаю — накосячил. Наговорил такую хрень ей там, в коридоре. Анна выбесила, когда не принесла подарок вовремя, а потом опять ее шарманка про «вернуть отношения», еще и полезла целоваться. И Мила со своими выводами. Хреновыми выводами. Характер у Милашки взрывной. Она терпит, терпит, а потом происходит «бум». Заполнил-записал уже давно. Она всегда приносила за собой вихрь эмоций.

С кривой улыбкой я слежу за медсестрой, которая заканчивает перевязку, и как раз в палату возвращается мой брат. Глазами пожирает девушку, явно нравится то, что он видит.

— Она горячая штучка, — комментирует Александр, оглядываясь на задницу медсестры, когда та проходит мимо и прикрывает дверь палаты. — Уже подыскиваешь замену на место Милены?

Качаю головой и внутренне усмехаюсь.

— Ее никто не заменит.

Она любила пиццу, которую я ненавидел. Я не был сторонником вредной пищи. Ключевое слово «не был». Сколько раз я заказывал ее любимую пиццу с ананасами и курицей? Соленое и сладкое одновременно. Кто вообще такое ест? Ответ один — Милена. А что делал я? Ел вместе с ней и не понимал, что она нашла в этих ананасах. Мила разная во всем. Полностью идет вразрез с моим мировоззрением.

И шампанское она любила. Полусладкое… «Потому что если выбрать „сладкое“, то теряется вкус ананасов» — с таким важным видом объясняла, как будто я тупой, а это самая элементарная вещь.

— А почему ты не нашла себе просто обычного парня? Ну, нормального. Чтоб цветы там, конфеты. Потом семья, дети. Все по-настоящему.

Мила поднимает на меня изумленные глаза. Большие. Зеленые. В которых я охереть как часто терялся.

— Я не хочу семью, — девчонка смущенно отворачивается и кривит губы.

— В смысле? Разве не каждая девочка мечтает о пышной свадьбе?

— Не каждая, Тёма, — зависаю от этого беспокойного «Тёма». Пиздец, посади она меня на поводок, я ж радостно буду вилять хвостиком и гавкать «Давай-давай, скажи еще». — Свадьба, свадьба, а потом что? Через годик-два? Забеременеет у тебя неожиданно жена, а ты не хочешь, вот прям сейчас, пеленки-распашонки. Дальше что?

— Я не понимаю, к чему ты…

— Ты и не поймешь, — Милашка зло сверкает глазами.

А я реально не понимал. Походу тяжело принять, что есть разные семьи и ситуации, когда сам рос в достатке и полной семье. Понял только, когда с ее матерью поговорил и узнал, что Альберт не родной отец Милашки. Сразу дошло, чего зеленоглазая так бежит от настоящих отношений и семьи. Боится, что останется одна в самый сложный период.

Блядь, предложение-то я сделал не липовое. Ну, липовое видимо для всех, но не для меня. Кольцо попросил оставить себе, потому что… Да потому что хрен бы я ее отпустил. А окажись она беременной… Я что такой мудак, чтобы бросить девушку с моим ребенком? Ее обожгло предательство биологического отца, и теперь Мила бежит от всех мужиков, как от огня.

— Она приходила, кстати. Приехала сразу же, когда услышала о пожаре. А, и родители знают о ваших фальшивых отношениях.

— Я в курсе уже. Ты точно имеешь к этому какое-то отношение.

Нет желания выяснять что-то с Александром от слова «совсем». Ну, сказал и сказал. Родители побесятся и поймут.

— Не могу сказать, что ты ошибаешься, — признается брат, не смутившись.

— И расскажи маме правду, откуда реально взялся Васильев. Очень по-мужски было скинуть все на Милу.

Глаза цепляются за «волшебный» пузырек на прикроватной тумбе. Подарок от Милы к Новому году. «Любовное зелье»… Шрифт сделан типо под старинный. Такой детский, а ощущается таким значимым. Нам бы сейчас не помешало какое-нибудь зелье «Сброс последнего месяца». Эту миссию я не прошел, но с удовольствием бы переиграл.

— День рождения Андрея Ульянова. Ты приглашен, — Александр закатывает глаза и бросает мне на кровать две открытки.

— В Новый год, класс.

— А какая разница? Будешь тухнуть дома? Мама с папой уезжают, я тоже. Все зависит от твоего состояния. Врачи вроде разрешили тебе ходить. Нацепишь бандаж, купишь себе модную трость и побежишь тусоваться.

— Но тут два пригласительных, — подписано только одно на мое имя, во втором пустая строка.

— Интересно, бля, и для кого второе?

— Вернулась черепаха в свой панцирь, — жалуется мой старший брат, пока я листаю каналы на телевизоре в поисках чего-нибудь интересного.

Родители улетели заграницу праздновать Новый год, поэтому Влад проверяет, жива ли я и не сожгла ли квартиру дотла. После рождественских праздников и длинных выходных, которые планирую провести в пассивном режиме, я выйду на работу. По специальности. Отец был очень рад узнать такую новость.

— Надеюсь, ты не готовишь.

— Я не настолько тупая, — закатываю глаза. Этот вопрос уже звучал сто раз, и каждый раз моя реакция одинакова.

Недавно я начала задумываться о том, что пора научиться готовить. Уже неудобно просить маму приготовить что-нибудь, а на доставках долго не протянешь. Особенно в новом положении.

К слову, в загородном доме Артема это было не отравление и не смена климата. Теперь я уверена. Особенно после похода к врачу. Моему «отравлению» уже семь недель.

Я так убегала и боялась мужчин… Боялась, что будет как с моим «отцом», и вот я здесь. Беременная и без крепкого плеча под боком. Я не то чтобы виню Артема… Он даже не знает, что станет отцом, черт возьми!