– Да не убивайся ты так… Пашка не мстительный, преследовать тебя не будет. Так… наши семейные разборки… К тому же, мы смогли договориться, – шепнул Андрей будто по секрету, заставляя нахмуриться.

– Что? Договориться? О чём?! – не поняла я.

– Ну… – растерялся он от моего возгласа и описал глазами что-то невообразимое.

– Знаешь, что?.. – очередной раз задохнулась я возмущением, Андрей же будто приготовился к казни, так смотрел. – Отвези меня домой, – попросила тихо и устало.

– Какое домой? С меня кофе и мороженое! – вспыхнул Андрей так, будто обиделся, но я отрицательно покачала головой.

– Спасибо, с меня хватило и обеда.

Дозвониться до Павла я так и не смогла, короткие гудки невежливо известили о том, что этот абонент разговаривать не настроен. Я не находила себе места и изводилась сомнениями. Ночь прошла в кошмарах. Я постоянно подхватывалась, вздрагивала или мысленно проговаривала слова, что подготовила для внятного и, как мне казалось, разумного объяснения. А потом открывала глаза и просто смотрела в темноту. Волнение не отпускало ни на мгновение. Тяжёлая ночь плавно перетекла в такое же непростое утро. Я проспала, не позавтракала, да и вообще, чувствовала себя совершенно разбитой.

Верно подобранный макияж скрыл тёмные круги под глазами, отёчность с лица сошла после чашки зелёного чая, ну а тон костюма заставил глаза сиять. Перед выходом из дома я посмотрела на себя в зеркало, робко улыбнулась, но не чувствовала и сотой доли той уверенности, что переполняла меня ещё несколько часов назад.

Впрочем, старания оказались напрасными. Это было полное фиаско. Астафьев на собеседовании разнёс меня в пух и прах. О том, что вспоминать вчерашний вечер не стоит, я поняла по одному его взгляду. О том, что объяснения излишни, стало ясно, как только он произнёс слова приветствия. Ну а уж когда улыбнулся, последние надежды на примирение превратились в пыль.

Последнюю минуту в его кабинете я провела в полном молчании. Павел смотрел на меня и в этот взгляд вложил всё: и неоправданные надежды, и личное разочарование. И что я… крыть мне было нечем. А, значит, следовало вести себя так, как он всегда учил: терпи, молчи, слушай. Видимо, в его глазах я так и не выросла. Эмоциональна, импульсивна, глупа! Вот и вспыхивала перед ним всякий раз, как возникали дурацкие мысли себя защитить. Ещё несколько лет назад именно так бы я и поступила, теперь же, строго следовала одному из бесконечной череды правил. «Не ввязывайся в спор, если не уверена в стопроцентном результате» – ухмылялся Астафьев всякий раз, когда я смела проявить собственное невежество и указать ему на ошибку. А с ним я никогда не была уверена в собственной правоте и как результат… В чём-то я определённо была неправа, а значит, просто не имела права открыть рот.

Я покинула сначала его кабинет, затем офис, издалека окинула тревожным взглядом блестящий фасад. А в следующее мгновение подпрыгнула от внезапного клаксонного сигнала. В растерянности я не сразу осознала происходящее и недоумённо смотрела на яркое спортивное авто. И только когда Андрей показался из припаркованной красотки, несмело улыбнулась.

– Как тебе? – деловито хмыкнул он и ласково огладил полированный бок авто.

Я пожала плечами. Сил, чтобы разделить чужую радость, не осталось. Андрей, казалось, даже оскорбился подобным безразличием и возмущённо надулся.

– Это же «Ламба»! – со значением уточнил он и на всякий случай оглянулся на недавнее приобретение.

– Так понимаю, это и есть твоё дело на миллион? – догадалась я и парень смутился.

– Миллион – это скидка, – пояснил он на всякий случай, – а стоит такая прелесть до фига! К отцу с подобными шутками и соваться не стоит, а Пашка упирался. Что я, по-твоему, должен был делать? – вспыльчиво воскликнул Андрей, уловив в моём взгляде упрёк.

– Красивая игрушка, – всё же дала я оценку, но снова не угодила.

Андрей напыщенно вздохнул.

– Это не игрушка – мечта! И… что бы ты понимала, – недовольно буркнул он.

Неловкое молчание затопило пространство. Сегодня моим обществом Андрей явно тяготился.

– Я, кстати, на днях уезжаю, – зачем-то поведал он, а я торопливо кивнула. – Наверно, и не увидимся больше…

– Счастливого пути.

– А ты чего здесь?

Ком в горле не позволил ответить, и пришлось просто пожать плечами.

– А… это твоё собеседование… – припомнил парень, и я чувствовала, как глаза зажгло от предательских слёз. – Как всё прошло?

– Лучше не бывает!

– У Пашки здесь тоже офис… Вот, приехал похвастать… – уже не так вдохновенно вещал Андрей, всё же чувствуя за собой определённую долю вины за вчерашнее.

Я торопливо обвела губы языком и выдавила из себя улыбку:

– Привет брату!

Развернуться и уйти стоило мне неимоверных усилий. Обида уже давно не разрасталась – она и без того заполонила всё внутри и я расплакалась. Плакала долго, надсадно, навзрыд, пока окончательно не выдохлась. Возвращаться домой не хотелось и потому я так и сидела на скамье в сквере недалеко от центра. Привёл в чувства звонок, который, кажется, уже давно разъедал подкорку своим навязчивым звуком. Я даже не ответила – просто приняла вызов и внимательно выслушала собеседника. О том, что моя выставка, запланированная на конец лета, не состоится, оповестила менеджер галереи. А потом звонков стало больше. Кто-то просил меня забрать свои работы за невостребованностью, кто-то ссылался на срочный ремонт зала. Было отменено интервью в авторской программе на центральном канале и даже в художественной студии меня попросили больше не появляться – слухи в этой среде расползаются быстро, и руководство мастерской разумно решило не нагнетать возможный конфликт.

Всё разрушилось в один момент. Рухнуло, как карточный домик. Мой талант оказался не более чем удачно пропиаренным проектом. И только Эмма не сомневалась в успехе. Только она позвонила откуда-то с заграничного курорта, чтобы высказать слова поддержки, убедить, будто временные трудности должны закалить характер и заставить меня действовать решительнее. Она ещё что-то говорила, но слушать её мне совершенно не хотелось. Я какой-то момент я вдруг поняла, что давно пишу не для себя и даже не про себя… а тот, кому посвятила этот дар, он оказался просто не нужен. Связь прервалась, и я оставила телефон прямо там, на скамье. А тем же вечером отбыла в столицу, где надеялась спрятаться даже от самой себя.

***

Близился рассвет и оттого непролазная серость вокруг становилась всё ярче. Она наполнялась нечёткими мазками теней и расплывчатыми очертаниями природы вокруг. Туман отступал медленно, будто нехотя. Он неуклюже цеплялся за любой выступ, любую неровность, оставляя после себя тяжёлый, влажный след.

Я вдохнула потяжелевший воздух, пропитанный сыростью и запахом мёртвого леса. Высоко над уровнем реки отчётливо виделись уродливые чёрные пики деревьев. Я плотнее укуталась в похолодевший от влаги плед и внезапно ощутила жуткий холод – засиделась. Подвёрнутые под себя стопы разом заныли от неудобной позы, спину свело судорогой он давнего напряжения. Пришлось нехотя шевелиться.

Опустив босые ноги на палубу, я почувствовала, как холод пробирает насквозь – пора было убираться отсюда, но вопреки здравому смыслу, я не торопилась. И вместо того, чтобы отогреваться кофе с коньяком где-нибудь в кают-компании, сделала несколько шагов вперёд, смахнула с леера толстые капли измороси и уставилась в непроглядную даль. Что, впрочем, не соответствовало действительности, ведь плотный туман именно над рекой по-прежнему чувствовал свою крепкую власть.

Тёмная громадина появилась будто из ниоткуда и я затаила дыхание, поражаясь той мощи, что подплывала к нашему судну. В плотном белом мареве я приняла встречную яхту за боевой крейсер и не на шутку испугалась, что вот сейчас, ещё совсем немного и оттуда же, из тумана, появится ещё и вражеская пушка, чтобы отправить на дно одну юную мечтательницу. Собственным мыслям тут же захотелось рассмеяться, и вот на смену дикому ужасу пришло восхищение: такой совершенной красоты я не видела никогда.