— Через три месяца?! — возмутилась она. — Почему? Какой ты чудной?

— Вирга… — У него перехватило дыхание. — Всего хорошего. — Альбинас резко повесил трубку, хотя в ней все еще раздавался ее голос.

Его щеки обжигал румянец. Сердце колотилось. Он быстро шагал по улице. Где останавливается тот автобус? Ага, там, за углом. За углом у сквера. Все решено. Все…

Альбинас пришел. Он остановился, перевел дыхание и принялся ждать автобуса, который идет за город — туда, куда ему надо вернуться.

Ветер нес листья…

Капитану Рейникису крупно не повезло: на вторые сутки в море вышел из строя двигатель; радист вызвал буксир, и тот доставил сейнер в порт.

Когда сейнер приник к родному причалу, был уже поздний вечер. Очертания судов в порту скрадывали сумерки и туман. Завывала сирена. Изредка взревывал катер, проходил с пыхтением буксир, и в бухте снова воцарялась тишина. Краны, присмирев, стояли неподвижно, опустив свои железные суставы. Док издали казался скелетом исполинской рыбы. Небо над портом чернело от дыма, который медленно валил из заводских труб и темной тучей ложился на дремлющий город.

Капитан Рейникис сошел на берег. Не теперь он должен был вернуться, а после долгих месяцев лова в бурной Атлантике, с полными трюмами рыбы. Обычно возвращение бывало желанным; этого дня с нетерпением ждала вся команда, и сильней билось сердце при виде родных берегов. Оставив позади штормы и изнурительный труд, он с радостью шагал по прочной земле, глядя на людей, на город, на волосы Руты, которые трепал ветерок. Город в такие минуты казался ему помолодевшим, а Рута — еще прекрасней. Но теперь не было поводов для веселья; мысли капитана вертелись вокруг злосчастной поломки. Неделю, а то и больше ждать, пока починят двигатель. Черт подери, что он будет делать все это время?

Туман сгустился, превращаясь в мельчайшие капли дождя. Тротуары заблестели, улицы обезлюдели. В порту завыла сирена, и этот надоедливый звук, как вопль хищного зверя, летел сквозь холодный туман, пронизывал сердце капитана Рейникиса. Город обволакивала осенняя сырость.

Ресторан еще был открыт. Капитан Рейникис заказал кофе с коньяком. В ресторане было тепло, далее душно. Несколько глотков коньяку согрели капитана Рейникиса, и он, закурив, стал наблюдать за танцующими парами. Незнакомая девушка в сером платье напомнила ему Руту. В первый миг он даже подумал, что это она. Нет, Рута выше и красивее; она не кривляется в танце.

«Почему бы ей не позвонить? Отличная мысль. Я приглашу ее в ресторан. Как она удивится и обрадуется, услышав мой голос!» Она спросит: «Откуда ты говоришь?», а он ответит: «По прямому проводу из Атлантики».

Капитан Рейникис вышел в вестибюль, где находился телефон, поднял трубку и набрал номер. Длинные гудки. Никто не ответил.

«Где она? Может быть, пошла в кино?»

Он повесил трубку.

«Вдруг она на кухне и не слышит звонка. Так уже бывало. Лучше к ней зайти».

Капитан Рейникис купил кулек конфет (Рута любила шоколадки). На улице, в мокром тротуаре отражалась световая реклама — как будто разлили зеленые чернила.

Капитан Рейникис перешагнул зеленое дрожащее пятно и гулко затопал по безлюдной улице. До ее дома рукой подать. Он на соседней улице. Вот и хорошо. С ней вечер пробежит быстро. Ее волосы всегда чуть-чуть пахнут духами. И еще чем-то. Может быть, осенним ветром, солнцем и рыжеющей листвой? Глаза Руты расширятся от удивления. Она скажет: «Как хорошо, что ты вернулся, что ты не в море».

Рута ненавидела море. Наверное, потому, что море на несколько месяцев разлучало их. Зато она обожала цветы.

«Купить бы ей цветов… Но где их достанешь в такой час?»

Надоедливо, монотонно накрапывал дождь.

Вот и ее дом. Капитан Рейникис поднялся на второй этаж и позвонил. Ни звука. Он посмотрел на часы. Неужели она так долго засиделась в кино?

Выйдя на улицу, капитан Рейникис посмотрел на окна Руты. Они были темные, в свете фонаря поблескивали черные, влажные стекла. Капитан Рейникис вспомнил: подходя к дому, он видел в окнах свет. Но он мог ошибиться.

«Погуляю по городу и загляну позднее».

Время тянулось как никогда медленно. Капитан Рейникис покружил по пустынным улицам, изучил мокрые, рваные объявления на тумбе, постоял перед рекламными кинокадрами и повернул обратно. У кино к нему пристал тощий пес. Когда капитан Рейникис остановился, пес подбежал поближе, устремив на него взгляд темных, печальных глаз. Нагнувшись, капитан Рейникис погладил мокрую голову пса; пес заскулил, вильнул хвостом и отряхнулся, рассыпая облачко брызг.

— Беги домой, — ласково сказал капитан Рейникис. — Чего шатаешься по городу, полуночник?

Пес снова вильнул хвостом.

Капитан Рейникис зашагал дальше. Пес трусил за ним. Ладно, пускай себе бежит.

Он посмотрел вверх и убедился, что стоит перед домом Руты. В окнах на этот раз точно был свет. Наконец-то!

Чуть ли не бегом он поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка. За дверью послышался шорох. Вскоре раздались приглушенные, мягкие шаги, дверь приоткрылась, и в желтом полумраке показалось лицо Руты.

— Ты?

— Я, — усмехнулся капитан Рейникис.

— Откуда ты? Ты же в море… — Она, кажется, растерялась. — Заходи же.

Он вступил в прихожую и снял мокрую фуражку. Вода капала с плаща на пол, и он посмотрел на промоченные, грязные ботинки, не смея идти дальше.

— Раздевайся, — сказала она.

Капитан Рейникис повесил мокрый плащ и вошел в комнату.

— Я раньше заходил, но никто не открыл.

Рута смотрела в зеркало и торопливо причесывалась.

— Я в кино была.

— Так я и думал, — сказал он. — Сейчас я тебе все объясню: двигатель вышел из строя, и нам пришлось вернуться.

— Неприятная штука, правда?

— Чертовски не повезло.

Рута обернулась от зеркала.

— Тебе кофе сварить?

— Спасибо. Я уже пил в ресторане.

— Долго пробудешь на берегу?

— Не знаю, пока кончат ремонт.

Они сидели друг против друга. Рута подняла руку ко рту, пряча зевок. Губы у нее были ярко-красные от помады.

«Красивые губы, только у нее одной такие».

Капитан Рейникис вынул трубку, набил ее табаком, закурил и поискал взглядом пепельницу, держа в руке обгоревшую спичку.

— Все-таки я сварю кофе, — сказала она и, поднявшись, ушла на кухню.

Капитан Рейникис не протестовал. Оставшись в одиночестве, он стал искать пепельницу; она стояла на полочке под столиком. В пепельнице оказался окурок со следами губной помады. Это было странно, очень странно, потому что Рута не курила. Он швырнул спичку в пепельницу, оттолкнул ее и уставился на стену. Пол под его ногами зашатался, как в девятибалльный шторм, когда кажется, что катастрофы не миновать.

«Надо уходить. Тотчас же. Нечего больше ждать».

Он встал. Рута уже несла дымящийся кофе.

— Ты уходишь?

— Да, — сказал он. — Я вспомнил, мне надо заглянуть на судно.

— Посиди еще минутку…

— Нет. Ни за что.

В прихожей капитан Рейникис надел плащ и нахлобучил фуражку, с которой еще капала вода. Рута молча стояла с чашкой в руке.

На пороге он обернулся и, спокойно улыбаясь, спросил:

— Ты начала курить?

— Нет… Почему ты спрашиваешь?

— Просто так, — сказал он. — Спокойной ночи.

Она ничего не ответила, даже не попыталась его задержать.

На улице — тот же дождь, перед домом — тот же пес. Пес следовал за капитаном до самого порта, не отставая ни на шаг. За пеленой дождя и тумана тускло светились зеленые и красные мачтовые огни. Сирена завывала по-прежнему; как бы перекликаясь с ней, изредка гудели суда.

Когда капитан Рейникис поднялся на сейнер, пес робко остановился у трапа.

— Поди сюда! — крикнул капитан Рейникис.

Пес взбежал на палубу. Капитан Рейникис открыл дверь своей каюты, и пес юркнул в нее. Обнюхав помещение, он лег на пол, задрав острую морду. Вынув из кармана плаща конфеты, капитан Рейникис разворачивал их и швырял шоколадки псу, а тот неохотно глотал их…