Альбинас отвернулся. Прищурившись, он глядел на мерцающую на солнце реку, на белые облака над песчаной кручей, и на душе у него было беспокойно. Он кусал губы.

— Нам надо попрощаться, — сказала она.

— Уже уезжаете?

— Да, завтра, когда ты уйдешь к мосту. У папы отпуск кончается. Но ты ведь тоже вернешься в город. Скоро первое сентября.

Альбинас молчал. Он сидел на пне и вырезал на палке затейливый узор.

— Ты будешь учиться в той же школе?

— Конечно…

— Альбинас, ты что-то от меня скрываешь.

— Ничего я не скрываю.

— Скрываешь…

— Говорю, ничего! Не допрашивай! — Его голос дрогнул. — Ну, пока. Мне надо корову привести. Пора доить.

Он уже хотел идти, но Вирга остановила его.

— Вот, я записала свой телефон. Захочешь, позвони, когда вернешься… — Она подала ему листок, вырванный из «Календаря школьника» и вдруг покраснела; в вечерних сумерках алели ее щеки.

Альбинас взял листок.

— Хорошо… Позвоню… Прощай…

— До свидания.

Он почти бегом спустился в ложбину, где у леса паслась бабушкина корова. Альбинас шел быстро, словно и впрямь должен был спешить, продирался сквозь ивняк и колючие кусты шиповника. Потом он остановился и изо всех сил ударил палкой по стволу березы. Палка, словно прутик, разломалась пополам. Альбинас бы заплакал, но не позволила мужская гордость. У леса жалобно мычала корова.

Альбинас пришел с работы усталый и подавленный: мост скоро кончат. Инженер сказал, что через неделю-другую они его откроют. Куда ему тогда деваться? В школе скоро начнется год. Бабушка будет допытываться, почему он не возвращается в город. Куда ему деваться? Хоть в землю лезь!..

Автомобиль кофейного цвета уже не стоял под кленом. Два узорчатых следа от колес в пыли проселка. И все… Вирга уехала. Не слышен ее веселый голос. Двор кажется непривычно пустым. Бабушка перебирается из сарая в избушку: они с Альбинасом спали в сарае, пока здесь жили дачники.

Лукаво улыбаясь, бабушка подала ему радужный платок.

— Это девочка тебе оставила. Сказала, на память…

Альбинас поморщился.

— На что он мне. Глупость какая-то…

— Берн, бери. Нельзя так. Все ж, подарок. Под шею повяжешь. Красиво будет.

Она сунула платок ему в руки. Альбинас отправился к реке, разжег небольшой костер и бросил платок в огонь. Пламя словно не хотело пожирать его — шелк плохо горел. Еще долго виднелись башни какого-то города, отпечатанного на платке. Альбинас подбросил в костер хворосту, ухнуло пламя, и только тогда платок превратился в пепел.

Он долго не решался бросить в огонь календарный листок с номером телефона, но потом скомкал его, швырнул и размешал палкой пылающие угли. Номер он все еще помнил.

Альбинас застал бабушку на ступеньках крыльца; она лежала; рядом с ней валялось лукошко с грибами; грибы высыпались.

Альбинас с перепугу не знал, за что и хвататься. Бегал туда, бегал сюда. Нашел на подоконнике пузырек с каким-то лекарством, накапал в воду, стал трясти бабушку и, когда та очнулась, дал ей выпить капель. Потом отвел ее под руку к кровати и уложил. Он хотел вызвать фельдшера из села, но бабушка сказала, что никакие лекари ей не нужны: у нее есть всякие травки и она сама знает, как лечиться. А если уж суждено помереть, то от смерти ведь не уйдешь…

Что теперь будет? Не может ведь Альбинас оставить больную бабушку и уехать: а он уже решил вернуться в колонию. Ему оставалось отбыть там несколько месяцев. Надо вернуться, надо закончить всю эту историю, чтобы потом жить без страха, не бояться, не вздрагивать от каждого внимательного взгляда, спать без страшных снов. Другого выхода нет. В колонии тоже начнется учебный год. Даже Джонни, этот паршивец, тоже будет учиться.

Бабушка понемногу окрепла и снова ходила, хлопотала по хозяйству. Альбинас взял последнюю получку и собрался в дорогу. Бабушка положила ему деревенского ржаного хлеба, масла, желтый тминный сыр. Альбинас попрощался.

— Приезжай на следующее лето, если жива буду, — сказала бабушка, провожая его до шоссе.

Альбинас зашагал по дороге, унося в сердце странное чувство: ему было и трудно и легко.

Он перешел новый мост через реку, по которому уже неслись грузовики и легковушки. Прошел не без гордости, потому что здесь была доля его работы. Он постоял на мосту, глядя на волны реки, и увидел, как что-то сверкнуло в глубине: это была рыба.

Опускалось солнце, оранжевое, как спелый апельсин. Мост грохотал.

На полустанке Альбинас купил билет. Когда пришел поезд, он спокойно поднялся в вагон.

В вагоне было тесно. Альбинас нашел место рядом со стариком, с обвисшими усами. Старик жевал колбасу. Закончив есть, он задремал. Альбинасу прискучило сидеть. Он встал и вышел в тамбур. Стал у окна. По вагону носились какие-то мальчишки. Старший из них напоминал Джонни. Один из мальчишек подсел к дремлющему старику.

Альбинас, стоя у окна, глядел на сгущающийся вечер. Вдруг раздался истошный вопль старика:

— Карман с деньгами отрезали! Карман отрезали! Гадюки! Держите вора!

Альбинас замер. Но в следующий миг, словно его подтолкнули, он кинулся в сторону. В вагоне зашумели: «Кто? Который? Этот? Ведь рядом с вами сидел! Хватай его! Милиция где? Вызовите на станции. С живого шкуру содрать! Не уйдет, гадюка!»

Пальцы старика, словно клешни, сжали руку Альбинаса. Его усы встопорщились от «росте. Вокруг собрались люди.

— Не дерите меня за рукав! — крикнул Альбинас. — Я ваших денег не трогал. Они мне не нужны. У меня свои есть. Этими вот руками заработал.

Он протянул старику мозолистые ладони.

Старик разжал пальцы. Он растерянно глядел на огрубевшие руки Альбинаса. Кто-то засомневался: «А может, и не он украл?»

— Я ведь не говорю, что он… — забормотал старик. — А рядом со мной сидел. Это уж точно!

В тамбуре снова раздался шум. Взволнованно гомонили пассажиры: «Поймали! Поймали!»

Высокий человек в черной куртке железнодорожника вел воришку, схватив его за шиворот. Тот царапался, вырывался, упирался, громко сопел.

Старик бросился к мальчишке.

Альбинас отошел в сторону и поглядел в окно: там мелькали огни приближающегося города; поезд, содрогаясь, грохотал по стрелкам. И Альбинас никак не мог понять — это поезд вздрагивает или он сам.

Город встретил его морем огней. На площади стоял огромный шатер цирка; в нем оглушительно ревела музыка.

Двери столовых еще не были закрыты. Теперь он смело зашел в столовую и заказал жареное мясо, оладьи и чай (Это была та самая столовая, в которой он, сбежав из колонии, собирал хлеб со столиков. И подавальщица была та самая). Альбинас наелся, расплатился и вышел на улицу. Надо найти телефон-автомат. Телефон оказался рядом со столовой, но он не действовал. Альбинас нашел другой. Бросил монету и набрал номер.

Он страшно волновался. Он впервые в жизни звонил девочке и не знал, что должен сказать. Но не позвонить он не мог.

Никто не ответил. Зачем он бросил в костер листок с номером? Может быть, он плохо запомнил? Вот растяпа! Чего он тогда так торопился? Найди теперь Виргу, когда не знаешь ни адреса, ни фамилии… А он хотел, невероятно хотел сказать ей несколько слов, хотя бы самых простых, самых дурацких…

Битый час Альбинас без цели блуждал по улицам. Он сходил к своему дому, посмотрел на темные окна (матери и на сей раз не было дома), а потом снова позвонил Вирге. Она ответила. Альбинас не мог сказать ни слова.

— Это я… Альбинас, — наконец выдавил он.

— Ах, это ты! — обрадовалась Вирга. — Как поживаешь?

— Ничего. — Он замолчал, ловя воздух ртом, как рыба.

— У тебя завтра будет время?

— Завтра?.. («Что же ей сказать?»)

— Может, в кино сходим?

— Сходим в другой раз…

— Ты не хочешь? — удивилась Вирга.

— Я хочу, но не смогу… Я тебе потом позвоню, через три месяца…