— Что же было потом? — спросил мой товарищ.
— О, это было страшно: лес, ночь, бункер, выстрелы, горящая изба, вопли… Я никогда этого не забуду, — простонал он. — Никогда. Потом меня поймали, судили. Я отбыл свое наказание и теперь свободен. Нет, я еще не отбыл своего наказания. Еще нет…
Я внимательно слушал его, забыв кубок с чаем, оставленную на дороге машину и пургу.
— А все-таки, почему вам пришло в голову создать именно вечный двигатель?
— Затем, чтобы искупить свою вину перед людьми. Вы понимаете?
— Да. А разве не лучше вам поработать на каком-нибудь заводе? Там бы вы принесли людям пользу и тоже успокоили свою совесть.
— Нет, — человек потряс головой. — Я создам п е р п е т у у м м о б и л е, и тогда люди простят мне все. Это цель моей жизни. Не пытайтесь меня переубедить. Не переубедите.
Человек смолк. Молчали и мы. Пурга на дворе унялась. Окно плотно залепил снег, и в него ничего не было видно.
— Ну, нам уже пора, — сказал мой товарищ, поднимаясь из кресла. — Мотор остынет.
Я поставил на стол кубок с чаем, мы попрощались и вышли.
Ветер уже успокоился. Снег перестал падать. На чистом небе ярко светили холодные звезды. Наша машина на заснеженной дороге казалась белым сахарным пряником с новогодней елки.
Уже в машине мы еще раз взглянули на одинокий, заколоченный досками дом у дороги: там тускло светилось окно второго этажа, и в нем металась человеческая тень.
— Изобретает п е р п е т у у м м о б и л е, — сказал мой товарищ.
— Да, — отозвался я.
Он завел мотор, машина зарычала, дрогнула, и мы с ревом понеслись вдаль по глубокому, белому, сверкающему снегу.
ВЫСОКО ПРОЛЕТЕЛА ПТИЦА…
Гости собирались.
Один за другим подъезжали легковушки, из них выходили друзья и приятели скульптора Баркуса: художники, писатели, актеры. Кое-кто приехал на автобусе и шел от остановки пешком, любуясь окрестностями. Все были званы на открытие новой мастерской Баркуса.
Мастерская стояла за городом, на склоне холма. Место и впрямь было изумительное: неподалеку шумел бор, а внизу стремительно бежала по камням река, сверкая на весеннем солнце. Кругом — холмы и ложбинки в пестром цветении. Трудно и подобрать лучшее место для мастерской. Сама природа здесь призывала мечтать, думать и творить.
Баркус, празднично одетый, встречал гостей. Его лицо просто сияло. Он был взволнован и с беспокойством ждал, что скажут гости о его мастерской, как ее оценят. И ему не пришлось разочароваться: мастерская произвела оглушительное впечатление.
— Это же сказочный замок! — воскликнул солидный живописец Куоса, едва выбравшись из машины. — Я восхищен! Ну-ка, показывай, показывай! Дай поближе взгляну на этот шедевр.
Для начала Баркус показывал благоустроенный садик. Цвели яблоньки, шуршала нежная листва деревьев, зеленели газоны. Один фонтан чего стоит! Стенка из нетесанных, умело подобранных камней, а в водоеме — изящная русалка, по обнаженным бронзовым плечам которой струилась, переливаясь, вода. Скамейки, беседки, цветы… Куоса только руками разводил от удивления, тщетно стараясь скрыть зависть. Живописец выстроил в пригороде домик, но что он значил по сравнению с этим удивительным уголком!
Тени деревьев плясали на белых стенах, еще пахнущих свежей штукатуркой. Стену украшала огромная мозаика.
Баркус пригласил Куосу в дом, показал просторную мастерскую, где стояли старые его скульптуры. Новых работ не было видно. Занявшись мастерской, Баркус почти перестал ваять: не хватало времени, приходилось рисовать этикетки и конфетные коробки. Строительство поглотило много денег и сил. Но теперь, когда оно завершено, когда есть все условия для творчества, Баркус надеялся поработать сплеча. Ведь таланта у него хоть отбавляй! Теперь-то он покажет, на что способен!
— Двенадцать лет мучался, пока выстроил, — сказал Баркус.
— Двенадцать лет? — подивился Куоса. — Ну и ну! А ты, брат, поседел, постарел…
— Да, поседел, постарел… — вздохнул Баркус, и блеск в его глазах приугас.
В мастерскую вошел поэт Веялис, как обычно, бодрый, хоть и тучный не по годам.
— Колоссально! Колоссально! Поздравляю! Тут и ко мне бы пришло вдохновение. Садись и пиши стихи!..
Куоса иронически усмехнулся:
— По мне, хорошим поэтам вдохновения всюду хватает.
— Как и хорошим живописцам, — ничуть не смутившись ответил Веялис. — Насколько мне известно, Ван Гог…
Его прервал Баркус:
— Хватит дискуссий. Просим к столу. Выпьем, закусим…
Долго не ожидая, гости гурьбой повалили в светлую комнату. Жена Баркуса носила на стол весьма аппетитные кушанья. Баркус откупоривал бутылки. Для начала выпили охлажденной водки, настоянной на каких-то корешках. Мужчины хвалили водку, женщины пробовали коктейль, настроение у всех было отменное, все ели и нахваливали так, словно выдержали долгий пост. Лица раскраснелись. Мужчины сбросили пиджаки. Окна были приоткрыты, но в комнате все равно становилось жарко. Поднимали тосты за мастерскую, за творческие успехи Баркуса и за что придется. Много хороших слов было сказано в этот шумный вечер. Поэт Веялис сыпал как из мешка остротами и вконец очаровал всех женщин. Несколько раз он схватывался с Куосой насчет искусства, и хозяину приходилось вмешиваться, а то ненужный конфликт только испортил бы вечер. Положение спас артист, затянувший оперную арию.
После полуночи появились кофе и коньяк. В самое время — гостей уже сморила усталость.
Коньяк и крепкий кофе оживили всех; голоса стали громче; гости смеялись и танцевали. Иногда выходили отдышаться во двор, но, вернувшись, снова садились за стол.
Ночь прошла незаметно. За окнами занималось свежее весеннее утро, и Баркус вдруг заметил, что на дворе уже рассвело. Пели проснувшиеся птицы. В открытые окна мастерской повеяло прохладой. Жена Баркуса потушила лампы.
Гости стали прощаться. Первым уехал Куоса (днем заседание, надо выспаться); за ним последовали другие. Спасибо. Благодарим. Какой чудный вечер. Просто незабываемый. Столько впечатлений! До свидания! До свидания!.. Куоса как следует набрался, так что за руль села ею жена. Она не пила ни капли: печень не позволяла. Куоса тут же заснул.
Долины и холмы скрывал густой, серый туман. Солнце еще не взошло. Легковушки одна за другой исчезали в тумане. Двор вскоре опустел. Гости разъехались. Рев автомобилей замолк.
Баркус стоял во дворе, глядя вниз на окутанную туманом реку. Он слышал, как шумит, клокочет вода, как тренькают соловьи, как воздух наполняется всякими звуками природы. Восходящее солнце разрывало толстую пелену тумана. На листве сверкала роса.
Он знал, что утро будет восхитительным, но совсем не радовался. Напротив, его все больше давило смутное разочарование, причины которого он не мог понять.
Баркус был без пиджака. Его пробрала дрожь. Он отвернулся от шумящей реки и ушел спать.
Несколько дней спустя Баркус решил взяться за работу; незавершенные замыслы уже давно не давали ему покоя. Много лет он все откладывал, дожидаясь той минуты, когда будет завершено строительство и он сможет сосредоточиться и целиком отдаться творчеству. И эта минута наконец настала. Теперь у него была замечательная мастерская; оставалось только творить.
Но Баркусу не везло. Едва он надевал халат и брал в руки карандаш или резец, раздавалось гудение мотора, и во двор заворачивала легковушка. Почти каждый день приезжал кто-нибудь из друзей, им здесь очень нравилось. Гостей приходилось принимать. Одни привозили шезлонги, гамаки, собираясь вздремнуть в тени деревьев; другие приезжали с удочками и направлялись к реке. Время шло за купанием и беседой. Баркус был вежливым, кротким человеком и не смел просить друзей, чтобы они не приезжали так часто и не мешали ему работать. То и дело появлялись Куоса и Веялис. Поэту везло на рыбу. Он возвращался с реки с вязкой еще живой рыбы; ее приходилось жарить, а по случаю и выпить рюмочку.