— Вай! — удивился я.

Парень умоляюще посмотрел на меня и поднес палец к губам:

— С-с-с!..

В ту же минуту во двор вошли два милиционера.

— Мальчик, — подозвал меня один из них.

Парень еще раз подал мне знак молчать и проскользнул в щель между листами железа.

Я подошел к милиционерам.

— Ты что тут делаешь? — опросил милиционер.

— Я? Я рабочий, — ответил я гордо.

— Рабочий? Эдакий-то малец? — недоверчиво улыбнулся милиционер.

Но в это время из окна мастерской высунулась голова моего мастера:

— Эй, сватушка, что так долго?

Тут он заметил милиционеров и вышел во двор.

— Что такое?

— Ваш, рабочий?

— Кто, Рач?

— Этот мальчик.

— Ну да, Рач. Ученик наш, а что?

— Ничего, — улыбнулся милиционер и обратился ко мне: — Сюда беспризорник один не забегал?

Я немного растерялся:

— Какой еще беспризорник?

— Да ты что, беспризорников не видал?

— Не видал… то есть видал, на Кантаре.

— А здесь?

— Нет.

— Точно?

— Точно.

— Ну, тогда извини. Извини, товарищ, — обратился он и к мастеру Амазаспу, который толком еще ничего не понимал.

Милиционеры пошли к выходу, у ворот один из них обернулся и сказал:

— До свиданья, сватушка.

Оба рассмеялись.

Когда они ушли, я взял стержни и вместе с мастером вошел в мастерскую. Но немного погодя нашел повод и снова вышел во двор.

Мальчишка уже выбрался из своего убежища и, присев на корточки, потирал плечо.

— Обрезался, черт!

Я подошел к нему. Он посмотрел на меня усталыми глазами и, страдальчески улыбаясь, повторил:

— Обрезался, черт…

— Тебя искали? — спросил я.

Он кивнул:

— Спасибо, выручил, браток.

— За что тебя?

— Да вот. — Он вытащил из-под листа железа большой белый калач, украшенный черными следами от его пальцев.

— Беспризорник?

— Ага, — как-то сник парень.

— А я тебя видал два раза. В прошлую осень на вокзале ты у меня арбуз стащил.

— Не помню.

— Тебя как зовут?

— Вардан. А тебя?

— А дома у тебя нет?

— Нет. А у тебя?

— А отец, мать?

— Нет. А у тебя?

— И ни брата, ни сестры нет?

— Нет, никого нет.

Словом, мой новый знакомый был настоящий беспризорник. Я и не думал, что беспризорник может быть таким простым мальчишкой. Вардан мне нравился. Плечо его все еще кровоточило, и, чтобы остановить кровь, он прикладывал к ране замешанные на слюне комочки земли, повторяя при этом:

— Обрезался, черт!

Вскоре меня опять позвал мастер.

— Тебя зовут? — спросил Вардан.

Я кивнул.

— Ну, иди, братец, — сказал он, — и я побегу, пока не застукали.

Он поднялся, но, прежде чем уйти, разделил пополам калач и, протянув половину мне, предложил:

— Ешь, коли не брезгаешь. — И убежал, как-то странно подпрыгивая.

Этот случай мог позабыться, но в тот же день, возвращаясь домой, я снова встретил Вардана.

Он дрался. Нет, вернее, его били два таких же беспризорника.

Продавцы жареной требухи, разные бездельники столпились вокруг них, смеялись и подзадоривали:

— Бей!

— Так его!..

— Ногой его пни, ногой!..

Вардан упал на землю, скрючился и, обхватив голову руками, старался защитить ее от ударов. А те двое по очереди били его кулаками, ногами…

В глазах у меня потемнело. Я припомнил утреннее происшествие, перепачканный калач, грустные, виноватые глаза Вардана.

Меня разъярила эта мерзкая толпа, которая безжалостно ржала, наслаждаясь ужасным зрелищем, и я бросился на помощь с криком:

— Вардан-джан, Вардан-джан!..

Те двое на мгновение опешили. Я сильно ударил кулаком в лицо одного из них. Ярость придала мне силы. Беспризорник, поскользнувшись, упал.

— Ай да молодец сын башмачника! — послышалось в толпе.

Я оглянулся. Помаргивая слезящимися глазами, улыбался жестянщик, по прозвищу Нытик-Гево.

Вардан вскочил. Силы теперь стали равные, и у обоих беспризорников мгновенно пропала охота драться, тем более что сзади послышались трели милицейского свистка.

— Беги! — шепнул мне Вардан и тут же скрылся в толпе.

Те двое тоже улизнули, а я поднял с земли шапку, отряхнул ее и медленно пошел к дому сквозь поредевшую толпу зевак.

— Кто тут дрался? — послышался сзади голос милиционера.

— Да беспризорники, удрали уже, — ответил Нытик-Гево.

Меня не остановили. Я пришел домой взволнованный, быстро умылся и побежал в училище. На урок я опоздал.

Вардан был старше меня на два года, но роста мы были одинакового. Что же касается моих знаний, то по сравнению с ним я был, по его собственному выражению, «ученая голова». Вардан едва разбирался в грамоте и мог прочесть только заглавные буквы газет.

На другой день после драки, выйдя по каким-то делам во двор, я заметил, что у ворот мне кто-то подает знаки. Я сразу признал его, подошел. Из кармана драных штанов он вытащил горсть черешен и протянул мне.

— Да что ты?

— Черешня. — Вардан улыбнулся. — Ешь. Первая это, я сам еще не пробовал.

— Ну и ты поешь.

— Я после.

— Нет, коли ты не будешь, и я не буду.

— Ну ладно, — сказал он, выбрал четыре парные черешни, повесил по паре на уши, остальное снова протянул мне и попросил: — Ну, ешь.

Я взял.

Мы стояли и не знали, о чем говорить. Вардан не мог лучше выразить свою признательность, а я стеснялся его о чем-либо спрашивать.

Наконец он сказал:

— Рач!

— Чего?

— Ты пионер?

— Нет еще.

— Жаль…

— Ты где живешь? — спросил я.

— Когда как, — ответил он беспечно. — Теперь тепло, ночую на Кантаре, на Кондском кладбище, в Ходах Сардара…

Снова эти Ходы Сардара! Услышав о них, я невольно содрогнулся.

— Рач, сватушка! — позвали из мастерской.

— Вечером на бульвар придешь? — поспешно спросил Вардан.

— А зачем?

— Приходи, я там буду, там в столовой музыка играет.

Меня не интересовала музыка, которую играли в столовой на бульваре, но я целый день с нетерпением дожидался вечера.

Наконец закончились занятия в училище. После обеда я часа два позанимался у товарища Папаяна и оттуда сразу отправился на бульвар.

В открытой столовой играл небольшой ансамбль восточных инструментов. Дголчи, полная противоположность Газару — худосочный молодой человек, в сопровождении зурны протяжно пел хриплым, надтреснутым голосом:

Эта песня разносилась из столовой вместе с ароматами люля-кебаба и шашлыка и плыла дальше, смешиваясь с шелестом деревьев.

Я встретил Вардана возле столовой. Прислонившись к дереву, он слушал, покачивая головой в такт песне.

— Добрый вечер, Вардан, — сказал я, подходя к нему.

— Пришел? — обрадовался Вардан. — Здоро́во! Погоди, я сейчас стащу чего-нибудь, поедим, потом пойдем в парк Коммунаров, там сегодня фокусник выступает.

— Не воруй, — попросил я.

— Ты сыт, наверно, а я есть хочу, — жалобно сказал он.

У меня было немного денег, потому что отец отдавал мне каждый месяц пятьдесят пять копеек из моего заработка.

— Погоди, — сказал я, — сейчас куплю тебе поесть.

Я вошел в столовую.

Немного погодя Вардан жадно поглощал шашлык, завернутый в кусок лаваша.

— Ну, теперь пошли, — сказал он, наевшись.

В парке Коммунаров ограда была высокая да и сторож мог заметить, но Вардан и слушать не хотел о билетах.

— Ну вот еще, и на это деньги тратить? — удивился он так искренне, что я тут же согласился с ним.

С кошачьей ловкостью он вскарабкался на ограду, помог и мне, и вскоре мы оказались в парке.

— Говорил я тебе! — торжествующе прошептал Вардан.

На открытой эстраде какой-то человек в черном длинном балахоне выделывал разные фокусы. Он вынул из ящичка лист бумаги, разорвал на мелкие клочки, положил все в ящичек, закрыл его, произнес какие-то слова, и, когда снова открыл ящичек, оттуда вылетели два настоящих белых голубя и сели ему на плечи, а клочков бумаги как не бывало. Он сунул голубей в карманы, потом развел руками, и из ящика снова вылетели голуби, с белыми бумажными лентами на лапках. Потом фокусник проглотил бумагу, и изо рта его повалил дым и стали вырываться языки пламени. Дым окутал всю сцену, и, когда рассеялся, на сцене не было уже ни фокусника, ни ящика, ни голубей.