После этого они зашептались тише. Еще несколько минут мы не отрывались от ограды. Мы смутно сознавали, что присутствуем при необыкновенном разговоре Смбата с кем-то, того самого Смбата, который днем и двух слов связать не мог.

На церковном дворе еще разговаривали, когда Чко неожиданно и довольно громко выпалил:

— Гоп!

— Гоп! — в ту же секунду отозвался Смбат.

В ужасе мы помчались домой.

Мы добежали до наших ворот и только тогда остановились, задыхаясь.

— Чко?..

— А?

— Что это было?

— Тише! Откуда я знаю?

Чко, как и меня, била дрожь.

Мы еще не пришли в себя, когда, не заметив нас, мимо прошел Брам.

Он тоже сопел и тяжело дышал. Спустя мгновение послышался скрип его двери. Врам вошел в дом.

— А этот откуда взялся? — сказал я.

— Почем я знаю? — со слезами в голосе ответил Чко. — Что я теперь буду делать, как я домой пойду?

Действительно, от нас до дома Чко было порядком далеко.

— Останься ночевать у нас, — предложил я.

— А наши?

Я растерянно огляделся. Вокруг стояла непроглядная тьма, и лишь слабо желтело маленькое окошко товарища Сурена. Будто сговорившись, мы направились к нему.

Он отворил дверь и сказал удивленно:

— Да на вас лица нет! Что случилось?

— Мы… — замялся я.

Через несколько минут товарищ Сурен отвел домой перепуганного Чко, а я потихоньку пробрался в дом, нырнул в постель, но не смог уснуть до самого утра.

Настал день, когда Погос и Амо должны были вернуться из лагеря. Об их приезде мы знали накануне вечером и утром вместе со всеми пошли их встречать.

Те же два автобуса, урча, въехали на школьный двор и, усталые, пуская струйки пара, остановились.

Из машин высыпали юнкомовцы. Они загорели и вроде бы повзрослели за месяц. Поднялся веселый гомон; родители обнимали и целовали своих детей. Мать Погоса радостно повторяла:

— Родной ты мой, родной ты мой!..

А Погос, видимо, стыдился материнских нежностей. По-моему, его чувства разделял и керосинщик Торгом. Слабо улыбаясь, он мягко укорял жену:

— Ну ладно, довольно, не из Сибири же сын возвратился.

Вожатый, товарищ Аршо, построил юнкомовцев в шеренгу и произнес короткую речь. Сказал, что скоро начнется учебный год и что каждый юный коммунар обязан хорошо учиться и быть достойным гражданином своей родины. Когда он кончил говорить, все разошлись, я и Чко получили наконец возможность подойти к нашим друзьям.

Мко отнес домой сумки Погоса и Амо, которые, не в пример владельцам, порядком отощали. Я и Чко отвели Амо и Погоса в сторонку.

— Во-первых, скажу тебе, — виноватым голосом начал Чко, — что Хачик сманил одного голубя…

Удивительное дело: Погос довольно хладнокровно выслушал эту весть.

— Не беда…

— Затем скажу, что магазин парона Рапаэла обчистили.

— Ну?..

— Затем скажу, что сыщик с собакой приходил…

— Потом?..

— Затем скажу…

— Ну что ты заладил: «затем» да «затем»! Не письмо в деревню пишешь! — разозлился Амо.

— Погоди, погоди, — прервал его Погос и, обратившись ко мне, сказал: — Ну-ка, ты, Учитель, расскажи толком.

Но и я толком ничего не мог сказать. Погоса и Амо звали домой, они торопились, а нам надо было столько рассказать им, что мы просто не знали, с чего начать.

Так и пошли домой.

До вечера Погос и Амо не могли выбраться из дому. Только когда стемнело, мы собрались и вместе отправились на церковный двор.

Погос усадил нас под деревом и сказал:

— Ну, говори, Учитель.

— О чем говорить?

— Обо всем, сначала.

— И о голубе говорить?

— Это неважно.

— Как это — неважно? — изумился Чко.

— Неважно, я голубей держать не буду.

Мы остолбенели от удивления.

— Не до голубей, учиться надо…

— А куда ты их денешь?

— Да придумаем что-нибудь. Ты давай выкладывай, что там с пароном Рапаэлом.

Я и Чко наперебой принялись рассказывать. Друзья слушали нас очень внимательно.

— А товарищ Сурен знает про все это? — под конец спросил Погос.

— Про что?

— Про то, что вы рассказали.

— Нет.

— И про Смбата не знает?

— Нет.

— А как вы просили проводить Чко домой?

— Чко сказал, собак боится.

Погос и Амо ничего не ответили.

Потом они стали рассказывать о лагере юнкомовцев. Уже поздно вечером мы разошлись по домам.

Утром начались занятия, которых мы с нетерпением ожидали, и в тот же день стали известны две новости. Во-первых, все узнали, что Погос отказался от голубей, продал их Хачику, а парочку подарил Мко со словами: «Пока в школу не ходит, пусть побалуется». И второе — бывший генерал Алагязов поступил работать бухгалтером в нашу школу.

С приездом Погоса и Амо жизнь стала интереснее, к тому же начались занятия.

Погос и Амо были уже в пятом классе и проходили, как нам казалось, очень много разных предметов, которые хоть и интересовали меня и Чко, но, честно говоря, были непонятны. Вот, например, мы уже умели помножить два на три или к девяти прибавить шесть и были уверены, что это ох как много. Но после их приезда мы вдруг поняли: наши знания — ничто. Ведь им были известны разные загадочные «иксы» и «равенства» и другие мудреные слова, которые с таким важным видом произносил Амо.

Если в первый день Погос ошарашил нас известием, что голуби его не интересуют, то уже на третий он, а с ним и Амо решительно высказались против катания на стеблях подсолнухов. Взамен они раздобыли где-то настоящий футбольный мяч и гоняли его со сверстниками на церковном дворе, приводя в ярость отца Остолопа.

— Проклятые! — ругался он. — Сатанинское отродье!

Но это ему не помогало, ребята продолжали игру. Только когда отец Остолоп уходил, кто-нибудь говорил вполголоса:

— Иже еси на небеси…

И хохотали во всю глотку.

Из школы Амо и Погос приносили бутылки и колбы, мастерили из досок и жести какие-то странные вещи, именуемые «моделями». Нас сжигали зависть и любопытство, а на все наши расспросы они снисходительно улыбались, приговаривая:

— Да ну вас, все равно ничего не поймете…

Мы не обижались — ведь они были правы.

Тем не менее ребята кое-чем все же делились с нами, объясняли, но это только больше путало нас.

А как-то мы услышали от них вот о чем.

В лагере Амо и Погос заинтересовались самолетом и парашютом. О самолете имели представление и мы с Чко. Раза два мы видели самолет в небе. Знали, что он сделан из дерева и железа, что в нем такой же мотор, как в автомобиле. Знали также, что с самолетов сбрасывают листовки, и поэтому, когда в воздухе кружил самолет, мы вместе со всеми выбегали на улицу и кричали:

— Айлоплан, кинь бумажки! Айлоплан, кинь бумажки!..

А о парашюте мы ничего не знали, не видели, не слыхали, и впервые о нем нам рассказали Амо и Погос.

— А для чего этот парашют? — спросил Чко.

Мы все снова собрались на церковном дворе. Был вечер. Герои дня — Погос и Амо — сидели на ступеньках церкви, а я, Чко и остальные малыши окружили их.

— Парашют для того, чтобы прыгать с самолета, — сказал Амо.

— Да ну?..

— Точно, — подтвердил Погос.

— А кто прыгает?

— Кто захочет.

Ответ Погоса, конечно, нас не удовлетворил.

— А зачем надо прыгать?

— Ну, если самолет в воздухе испортится, что будешь делать?

— А зачем ему портиться?

— Ну откуда я знаю! — разозлился Амо.

Мы испугались, что они рассердятся и не расскажут нам про парашют, поэтому Чко сказал примирительно:

— Ну ладно, испортится, а потом?

— Вот тогда летчик и выпрыгивает с парашютом, — сказал Амо.

— А этот парашют, ребята, — вставил Погос, — просто как зонт. Раскрывается, и человек уже не падает, а плавно опускается на землю.

Мы допоздна проговорили о парашюте. Мы с Чко так и не поняли, почему зонт поддерживает человека, но устройство парашюта до мельчайших «технических подробностей», среди которых самым основным было его сходство с зонтом, мы усвоили.