Двое охранников стояли у входа в палатку, что говорило о том, что Беннет находится внутри. Они не пытались помешать деморанцам войти, значит, либо сообщение было доставлено, либо это было не то, о чем они не могли знать. Король сидел в одиночестве за низким столом, изучая карту. Николас отвесил ему быстрый поклон и направился прямо к их спальному месту.

— Все ли в порядке, Palandret? (Паландред) — спросила она на казмуни. — Ты так быстро ушел.

Беннет подняла голову.

— Да, все хорошо. Последний патруль вернулся, и я получил их отчет.

Сальвия затаила дыхание на несколько ударов сердца.

— Нашли ли они что-нибудь, вызывающее беспокойство, мой король?

— Ничего, о чем стоило бы беспокоиться, — ответил Беннет. Он снова посмотрел на карту. — Вам следует немного отдохнуть. Мы отправляемся утром.

ГЛАВА 72

Алекса разбудили на рассвете и принесли миску с кашей. Он сел и начал запихивать ее в рот, еще не до конца проснувшись. С Гиспаном у казмунийского охранника было немного больше проблем, но в конце концов и он проснулся. Когда кимисар зашевелился, Алекс уловил запах, исходящий от его раны. Она не просто гноилась, а активно разлагалась.

Охранник сморщил нос, видимо, тоже почувствовал запах. Однако вид у него был безразличный.

— Моему другу нужна помощь, — попытался объяснить Алекс.

Тот, похоже, не понял его, и Алекс указал на одежду Гиспана, которая была мокрой от кровоточащей раны.

— Оставьте меня, — сказал Гиспан, поднося ложку ко рту. Алекс вспомнил, как кимисарцу не понравилось, что он согласился на лечение.

— Но ты же умрешь, — настаивал Алекс. Он может умереть, даже если его будут лечить.

— Ты думаешь, я этого не знаю? — Гиспан откусил еще два кусочка и протянул миску Алексу. — Я не голоден.

— Ты думаешь обо мне плохо из-за того, что я хочу жить? — спросил Алекс, взяв чашу.

— Нет, — ответил Гиспан. — Мне не к чему возвращаться домой. Большая часть моей семьи погибла во время голода, а остальные — во время прошлогодних лесных пожаров на равнинах. Вот почему я вызвался пойти в Тасмет. Очевидно, у тебя есть причина жить.

После завтрака палатку вокруг них сняли, и теперь Алекс мог видеть, что весь лагерь разбит. Лошадей запрягали, но повозок Алекс не видел. Им с Гиспаном предстояло либо ехать верхом, либо идти пешком. Алекс предположил последнее, и оказался прав. Их приковали к тяжело нагруженной кляче в конце каравана. Алекс настороженно наблюдал за Гиспаном. Он не был уверен, что кимисарец продержится долго.

Перед самым началом движения к ним подошел казмуни, который нес флягу Алекса и флягу с водой для Гиспана. Вместо того чтобы передать их пленникам, мужчина бросил их на землю перед ними и ушел. После того первого дня казмуни стали как-то странно отстраняться, когда давали ему воду, и Алекс подумал, не было ли в этом какого-то послания. Он поднял обе, решив, что Гиспану не нужно ничего лишнего.

Кимисар был разговорчив и, прихрамывая, рассказывал Алексу о своем доме и семье, о девушке, на которую он положил глаз в Деморе, о своей любви к резьбе по дереву. Многие могли бы предположить, что ему просто одиноко после нескольких дней, когда не с кем поговорить, но Алекс понял, что так умирающий человек осознает, что все его переживания, мысли и чувства умрут вместе с ним. Гиспану было бы легче, если бы он знал, что его воспоминания будут жить в другом человеке, и Алекс слушал его.

Когда Гиспан упал в обморок поздно вечером, несмотря на то, что выпил всю свою воду и большую часть воды Алекса, казмуни остановились, чтобы перераспределить груз клячи по другим лошадям, а затем перекинули его через спину животного. Должно быть, это было мучительно, но, к счастью, кимисар был без сознания.

Поздним вечером они добрались до небольшого оазиса, где было разбито несколько палаток, в том числе и большая, но большинство мужчин предпочли спать под открытым небом. Алекс потягивал из своей фляги, сидя рядом с Гиспаном, и смотрел на звезды. Забавно, что небо было таким же, как и дома, только сместилось. Северное колесо сидело ниже на горизонте, но звезды вращались вокруг него точно так же.

Когда кимисарец проснулся, Алекс попытался уговорить его попить, но тот отказался, сказав, что, наверное, не сможет удержаться на ногах. Вся одежда Гиспана была мокрой и покрытой коркой крови и жидкости из гангренозной раны. Алекс не осмеливался отрывать одежду, чтобы взглянуть на него, — он знал, что увидит, и не хотел причинять лишнюю боль.

Измученный, Алекс не спал всю ночь, прислушиваясь к затрудненному дыханию Гиспана. Несколько раз звук прерывался, но через несколько секунд продолжался. Когда небо на востоке начало светлеть, кимисарец вдруг открыл глаза. Алекс придвинулся ближе, чтобы Гиспан мог его видеть.

— Хочешь воды? — спросил он.

— Да, — прохрипел Гиспан пересохшими губами, и Алекс осторожно влил ему в рот немного воды. — Спасибо тебе, друг мой, — прошептал он.

— Я тебя не забуду, — сказал Алекс, давая мужчине последнее заверение, в котором он так нуждался.

Гиспан повернул лицо к гаснущим звездам.

— Лучше бы они просто позволили этой женщине убить меня, — сказал он. Тогда бы мне не пришлось проводить свои последние дни в аду.

Алекс сел прямо.

— Какая женщина? — Кимисар не ответил, и Алекс, перебирая ногами, встал на колени над Гиспаном, чтобы потрясти его за плечи. — Какая женщина, Гиспан? Когда?

Гиспан не ответил. Алекс настоял на том, чтобы похоронить Гиспана самому. Казмуни дал ему лопату, но все время внимательно следил за ним.

Еще до того, как Алекс попал в армию в качестве пажа, отец наставлял его, что у вражеских солдат есть мысли и желания, как у любого деморанца. Первый настоящий бой Алекс принял в пятнадцатилетнем возрасте, будучи оруженосцем, и опыт убийства человека заставил его полностью отказаться от службы в армии. Отец сказал ему, что так и должно быть: лишение жизни другого человека никогда не должно быть легким. Потом от рук Кимисара погиб один из друзей Алекса, и он почувствовал необходимость отомстить за него. После этого каждая смерть давалась ему все легче и легче. Всегда находился еще один враг, с которым нужно было сражаться, еще одна рана, которую нужно было отплатить.

В последующие годы он уже не считал, сколько гишпанцев отправил к Духу, не задумываясь и не заботясь об этом. Теперь, пожалуй, по одному на каждую лопату песка, каждый из которых уводил его все глубже в яму, которая была его душой.

Пока он копал, Алекс снова и снова прокручивал в голове последние слова Гиспана.

Лучше бы они просто позволили этой женщине убить меня. Тогда бы мне не пришлось проводить свои последние дни в аду.

Когда люди были одеты для пустыни с покрытой головой, это часто было трудно определить, но Алекс опознал несколько женщин в караване. Гиспан мог иметь в виду одну из них, но ни одна из женщин не была экипирована так, как казмунийские бойцы, которых он видел, поэтому Алекс сомневался, что кто-то из них был в патрульной группе. Мои последние дни, сказал он. Он шел с Алексом всего один день, а на то, чтобы добраться до лагеря, ушло, наверное, несколько. Тот, кто хотел убить его, попытался сделать это еще до того, как он пришел.

Лучше бы они просто позволили той женщине убить меня. Если бы кто-то просто требовал его смерти, Гиспан не понял бы разговора, значит, на его жизнь действительно покушались. Была ли эта женщина той, кто ранил его? Алекс не разглядывал рану достаточно внимательно, чтобы догадаться, как она была сделана, да и не стоило пытаться сейчас, спустя столько времени. Однако ране было около десяти дней. Вполне возможно, что Гиспана подобрала группа казмуни, которая нашла Сальвию и Николаса.

Это означало, что Сальвия пыталась его убить.

И если Гиспана привели в лагерь казмунийского принца, то и ее тоже.