— Никогда мне не рассказывал.

— Пришлось к слову, что ли, к месту.

— Гипнотизеры… Они ведь тоже вызывают, пробуждают, облекают в образы ушедшее или будущее. Диктуют, внушают. Настраивают память.

— Их побаиваются простые смертные. Не понимают.

— Лермонтова тоже побаивались простые смертные. И не понимали.

— А он кого, по-твоему, побаивался?

— Пушкина. Хотел подойти к нему уже зрелым поэтом. Лебеди сели. Смотри, у самого берега.

— Вдруг выйдут на берег — он и она.

— Два всадника. А стекло морской лампады сверкает под солнцем, как шарик твоего гипнотизера.

Стекло лампады на скале ярко сверкало. Шар-око.

— Ты тягаешься с самой Александрой Филипповной, гадальщицей, — напомнил я.

— И с твоим Косо… Ваном!

— И с моим Косо… Ваном!

— И с Павлушей Вяземским! — засмеялась Вика.

— И с Павлушей Вяземским! — закричал я с шотландской башни.

— Если будешь так кричать, нас выведут отсюда пограничники.

На той же скале, где была установлена лампа, была и пограничная застава со смотровой вышкой.

— Лебеди опять поднялись и улетают, — с сожалением, сказала Вика.

Мы молча проводили взглядом лебедей, пока они не скрылись из вида. Вернутся ли опять? И выйдут ли на берег? Два всадника. Он и она. Здесь, на мысе Плака, где сверкает шар-око?..

В ялтинском бюро экскурсий и путешествий на вопрос: кто бы мог рассказать о Карасане и Кучук-Ламбате, — мне ответили:

— Инна Юрьевна Надеждина. — И продиктовали номер ее домашнего телефона.

Только на третий день вечером у Надеждиной подняли трубку, и это была сама Инна Юрьевна. Я не мог скрыть радости, что ее застал.

— Сейчас вернулась из Карасана и Кучук-Ламбата. Вожу очень много экскурсий, — будто извиняясь за свое отсутствие, ответила Надеждина.

— Поразительно, — сказал я. — По поводу Кучук-Ламбата и Карасана мы вам и звоним.

— Что вас интересует?

— Нас интересует, где именно было поместье генерала Бороздина? Какое отношение к этим местам имеет семья Раевских, если имеет? У нас об этом пока очень смутные представления. Кто посадил итальянские сосны? И наконец, нам хочется с вами познакомиться!

Инна Юрьевна засмеялась:

— Поместье генерала Бороздина Андрея Михайловича было в Кучук-Ламбате. А его брата, Михаила Михайловича, — в Карасане. Итальянские сосны пинии, возможно, посадил в Карасане друг Пушкина Николай Раевский. — И тут же спросила: — Где вы остановились?

— Мы живем в Доме творчества Литфонда. Бывшее имение Эрлангера.

— Я живу рядом, на улице Кирова, 22. Отдельный домик. Приходите.

— Когда?

— Попробуем завтра часам к шести. Кажется, экскурсии у меня будут короткими. Предварительно позвоните, чтобы я вам объяснила, как найти мой домик. Он так запрятан, что найти не просто. Как вы относитесь к разного вида животным?

— Замечательно относимся. У нас была собака, но погибла. Каких животных вы имеете в виду?

— Начиная от собаки и кончая тритончиком.

Инна Юрьевна вернулась с экскурсией поздно: ей заменили последний маршрут, и она ездила в Бахчисарай, что совсем не близко от Ялты. Наша встреча была перенесена еще на день.

И вот мы с Викой спускаемся с «литфондовской горы» на улицу Кирова и начинаем искать дом № 22, у которого, как нам было еще сказано, на филенке дверей нарисован портрет собаки и написано: «Здесь живу я».

Надеждина действительно жила рядом с Домом творчества Литфонда, и дом действительно был хитро запрятан в серии таких же староялтинских построек и различных зеленых насаждений, густо разросшихся. Наконец Вика обнаружила дом и дверь с рисунком собаки и надписью. У порога — два больших лавра, пальма, куст иглицы понтийской, цветущей красными шариками. Глициния с широко разбросанными по стене фиолетовыми гроздьями, полными шмелиного жужжания. В центре Ялты такой замечательный дом и парк, именно парк, пускай и совсем крошечный.

Я давлю кнопку дверного звонка. Из других дверей, которые, как потом выяснилось, были еще в доме сбоку, появляется невысокая женщина в скромном сером платье, гладкие седеющие волосы собраны сзади под широкую заколку-скобку с продернутой палочкой. Темные живые глаза, приветливая улыбка. У ног — маленькая белая кучерявая собака.

Пожимаем руки. Знакомимся. Инна Юрьевна говорит, показывая на собаку:

— Чем.

— Чем?

— Так его зовут. Пойдемте в дом, я вас познакомлю с другими моими зверями.

Но тут у самых наших ног на предельной скорости пронесся худой и всклокоченный кот, про которого вполне можно сказать образина.

— Най.

— Най?

— Найденыш.

В Ялте найти кота, конечно, проблема: если учесть, что коты дремлют чуть ли не под каждым кустом.

Дом Инны Юрьевны Надеждиной был наполнен голосами попугаев и кенарей. В аквариуме, где среди водорослей, как среди лесных зарослей, виднелся старинный, и я бы сказал, шотландский замок с башнями, как шахматные фигуры — черные ладьи. У входа в замок, на дне, лежал черный тритончик, растопырив лапы.

— Мыс Пла́ка, и дом на нем, — сказал я, разглядывая замок в аквариуме.

— Лучше произносить Плака́, ударение на последнем слоге, — вежливо подсказала мне Надеждина.

— Чей замок на мысе Плака? — поинтересовалась Вика, попутно разглядывая птенцов попугаев, которые грелись под лампочкой в деревянном ящике, похожем на скворечник.

— В последнее время он принадлежал Гагариной. А дом генерала Бороздина в Кучук-Ламбате не сохранился, — продолжала Инна Юрьевна. — Стоял на западной стороне мыса, почти у самого моря.

— Мы так и думали, — кивнула Вика, а сама осторожно, одним пальцем, поглаживала птенцов попугаев. — Значит, первое чувство нас не обмануло. Даже морскую лампаду мы нашли или сочинили.

— Вы ее сочинили. Лампады уже нет. Прожектор.

— Незначительная провинность по сравнению с тем, что сочинил Павлуша Вяземский о Лермонтове и Адель де Гелль. — Вика закрыла ящик с птенцами попугаев.

— Понимаю, что вас привело в Кучук-Ламбат, — кивнула Инна Юрьевна.

— Да, — подтверждаю я. — Захотелось увидеть то, чего, собственно, в жизни и не было, но что могло бы быть.

— Могло. И Пушкин мог бы здесь быть, хотя четких прямых свидетельств этому не знаю.

— Прямые четкие свидетельства имеют старик садовник в Карасане и старый путеводитель, — сказала Вика. Теперь она вместе со мной рассматривала подводный замок в аквариуме и тритончика, его хозяина.

Инна Юрьевна смеется.

Так завязалась беседа с экскурсоводом ялтинского бюро экскурсий и путешествий Инной Юрьевной Надеждиной, тридцать лет рассказывающей людям о Крыме. Начала она рассказывать о Крыме и нам. Почему сосны мог посадить Николай Раевский? Потому что женился на дочери Михаила Михайловича Бороздина Анне Михайловне и в приданое получил имение Карасан. Так что в Карасане поселился друг Пушкина молодой Раевский с молодой женой. Примерно 1838 год. Да, тот самый Раевский, который мальчиком участвовал в Бородинском сражении. Мог Пушкин побывать в этих местах? Мог. Когда он гостил у генерала Раевского в Гурзуфе, не исключено, что Раевские вместе с Пушкиным наезжали в гости к Бороздиным в Кучук-Ламбат. Бороздины и Раевские — родственники: Андрей Михайлович Бороздин был женат на сестре генерала Раевского Софье Львовне Давыдовой. Единоутробной сестре, если быть точной.