— Не надо, сынок, проку от этого не будет. Ты думаешь, я не работал? Работал, да еще как! Только никто нам помочь не хочет!

— О чем ты говоришь, отец? — удивился Хюи. — Почему кто-то нам должен помогать? Разве ты не член кооператива, разве в кооперативе не все общее, разве урожай не делится по заработанным трудодням?!

Отец выдавил из себя улыбку и с грустью проговорил:

— Несмышленый ты еще, маленький, ничего не понимаешь…

Так ничего и не узнав, Хюи пошел на море ловить крабов со своим приятелем Тханем. Когда, наполнив корзины, мальчики разлеглись на горячем песке, Хюи спросил:

— Тхань, у вас дома хватает риса?

— Хватает, — лениво ответил тот, — земли у нас много, вот и рис есть.

— А почему в нашем доме риса нет?

— Да ведь у вас участок десять шагов в длину, десять в ширину…

И опять Хюи, как и в разговоре с отцом, ничего не понял. «Зачем нужны кооперативы, если все говорят только о своей земле. Ведь земля отдана в кооператив!» — подумал он. Взглянув на недоумевающего Хюи, Тхань рассмеялся.

— Эх ты! Я здесь совсем недавно и то все понял. Настоящие кооперативы в Сангоае только те, где работают Тиеп и Тхат, все остальные — одна видимость. В нашем, к примеру, ты получишь столько риса, сколько собираешь со своего участка, и не больше.

— Я этого не знал, — протянул Хюи.

Тхань не спеша закатал обе штанины и, подставив солнцу тощие ноги, просвещал приятеля дальше:

— Правительство говорит, кооперация нужна, чтобы помочь беднякам вылезти из вековой нищеты, а в деревнях свои порядки и понятия. Кое-кому эти кооперативы поперек горла. Когда к нам Тиеп и Тхат приезжают, начинается суета, наше правление достает списки, отчитывается, что-то они там обсуждают, даже спорят. Но только начальники за порог, все возвращается на свои места: я убираю рис со своего участка, ты — со своего, у меня риса много, у тебя — мало. Понял наконец?!

— Врешь ты все, не может такого быть. Я сам видел, как люди вместе в поле работали, человек тридцать. Убранный рис носили в кооперативный склад, а потом делили. Если, как ты говоришь, каждый думает только о своем участке, то зачем же рис на общий склад тащить? Как потом разберешься, где твой рис, а где мой?

— Ты, Хюи, смотрел, да не видел. А жгуты на снопах все разного цвета!.. Понял?.. Дело тут простое: каждая семья помечает свой рис, чтобы с чужим не спутать, и домой тащит свое.

— Значит, днем рис везут на общий склад, а ночью растаскивают его по домам?

— Да! Правда, забирают не весь рис, часть оставляют, ведь кооператив должен продавать рис и государству.

— Выходит, не настоящий у нас кооператив?

— Решай сам, какой…

Хюи долго размышлял над словами приятеля: «Значит, никакого равноправия не было и нет. У отца Тханя много земли — они и сыты, а мы, как ни бейся, всегда будем жить впроголодь».

— Ты только никому не вздумай рассказывать про наш разговор, а то мне здорово влетит. Меня родители монахом собирались сделать, да только я не хочу быть монахом. В Байтюнге такого насмотрелся, что жуть берет: викарий Хоан там заправляет, злющий, как черт, а рис, который мне отец присылал, этот викарий себе забирал. Вот я и сбежал оттуда, но и дома не сладко: отец с матерью злятся, соседей на меня науськивают, даже ребята, прежние дружки, от меня отворачиваются, будто от прокаженного… — Тхань уткнулся головой в колени и горько заплакал. Хюи, как умел, утешал друга.

Только шила в мешке не утаишь! Слухи о положении дел в кооперативах волости Сангок докатились и до уездного центра. Ответственные лица занялись проверкой, и картина быстро прояснилась.

Для отвода глаз в правлении некоторых кооперативов велась липовая документация: учетные книги, в которых ничего по-настоящему не учитывалось, всевозможные ведомости и отчеты, в которых невозможно было разобраться. Все это служило лишь для того, чтобы прикрыть истинное положение с распределением доходов. Устроили собрание в кооперативе, где работал Кхоан. Самые бедные крестьяне называли Диеу, председателя правления, жуликом и обманщиком. Диеу изворачивался, но против фактов не поспоришь, и его сняли с должности. Кадровые работники ночей не спали, наводя порядок, однако недовольство среди крестьян не утихало.

Тяжелее всех приходилось, конечно, Тхату и Тиепу. Оба ходили небритые, черные от усталости и тревоги. Тиеп забыл про сон, одна-единственная мысль сверлила его мозг — во что бы то ни стало надо наладить нормальную жизнь в Сангоае, вернуть доверие простого народа. Однако, как сорная трава на неухоженной земле, появлялись все новые и новые трудности…

Вернувшись поздно вечером домой, измученный Тиеп в изнеможении падал на кровать и размышлял. Теперь он уже не сомневался, что не сами по себе свалились на Сангоай все беды последних дней. Чутьем старого бойца он угадывал: здесь действует рука опытного, изворотливого врага… «Надо поговорить с Хюи… Если бы парень не пришел к Выонгу, то неизвестно, когда удалось бы нам добраться до жуликов вроде Диеу… А мы-то рапортовали об успехах… Да, не научился я еще смотреть и разбираться в людях…»

На другой день Тиеп заглянул к Кхоанам. Слепая хозяйка встретила гостя радостно, благодарила за рис, полученный на семью. Хюи сидел рядом и не сводил глаз с Тиепа.

Тиеп потрепал парня по плечу и сказал:

— А ты молодчина, Хюи, помог нам вывести на чистую воду негодяев! Да, ты совсем уже взрослый, толковый парень, пора тебе учиться. Нам нужны такие ребята, как ты, как Тхань…

По дороге в поле Тиеп размышлял, почему до сих пор многие люди молчат, боятся, готовы терпеть нужду и обиды, не в силах переступить через старые порядки и обычаи, которые воровски пробрались в новую жизнь и мешают жить людям.

Врагам не удалось развалить кооперативы селения Сангоай. Были осуждены Мэй и Диеу, честные люди радовались, оставшиеся на свободе негодяи притаились.

В постоянной тревоге пребывал теперь отец Куанг. Неудачи преследовали его одна за другой: распоряжения кюре прихожане не выполняли, пойман на месте преступления и посажен верный Мэй, раскрыто мошенничество в кооперативах. Никто не навещал пастыря, чтобы поговорить с ним по душам, как это было в первые дни после его приезда. Вечерами паства заполняла храм, верующие несли отцу Куангу рис, яйца, фрукты, люди все так же приходили на исповедь, несколько девиц, принадлежавших к обществу Фатимской богоматери, все так же дежурили в церкви. Внешне ничего не изменилось, однако кюре чувствовал, что люди переменили свое отношение к нему и вера их не была, как прежде, истовой, и ничего не мог с этим поделать. Из Байтюнга к нему пожаловали отцы Тхо и Хоан, вроде бы проведать его в деревенской глуши, но по вопросам, которые задавали гости, кюре понял, что им недовольны. Для приличия он даже возмутился, сетуя на недостаточную помощь церковных властей, однако в душе понимал: местные крестьяне отдаляются от него, все меньше остается рядом с ним людей, на которых можно положиться.

Вернувшись из Сангоая в Байтюнг, отец Сан и сестра Кхюен доложили о провале своей миссии отцу Хоану, ибо епископ как раз отсутствовал. Вспыльчивый викарий ругался на чем свет стоит, но, известно, бранью дела не исправишь. На утро он созвал своих приспешников и с гордостью сообщил, что отныне начинается новый этап тайной борьбы против народной власти… Через несколько дней в деревнях приморских волостей появились листовки. Все они начинались одинаково: «Берегитесь, коммунисты! Скоро Нго Динь Зьем повернет на Север, и тогда вы узнаете силу нашей руки, меткость наших автоматов…» Дальше шли грубые выпады против народной власти, кооперативов, активистов и просто честных граждан.

Листовки появлялись в приморье и раньше: всего два года назад люди находили лживые бумажонки повсюду, но на сей раз каждое слово дышало такой ненавистью и злобой, что казалось, враг дошел в своем ослеплении до предела.

Милиция не знала, что незадолго до появления листовок отец Хоан призвал к себе молодых монахов, на которых мог с уверенностью положиться, и обратился к ним с поджигательскими речами. «Пора показать этим коммунистам, — говорил он, — что мы здесь, что мы — сила. Пусть не радуются, что засадили в тюрьму Мэя, его место займут десятки таких же верных людей, как наш Мэй. Сегодня мы еще не можем выступить против них в открытом бою, но час победы грядет! Пока же будем шельмовать их, подрывать авторитет, опутывать, соблазнять… Листовки — верное оружие. Не теряйте времени, пусть каждый сочиняет, как может, пишет их сам, печатает на любой бумаге. Главное, чтобы листовок было как можно больше — на каждом заборе, на каждом доме, на каждом столбе… Но не забывайте об осторожности, ибо в руках врага власть и он опасен, трудитесь по ночам, скрывайтесь от людских глаз днем, никому не доверяйтесь…»