— Что же? — Нян мягко улыбнулась.

— Когда мы, попрощавшись с симпатичным врачом, вышли на дорогу в Сангоай, то увидели Тиепа, он хотел сбежать из больницы…

— Твердит о дисциплине, а сам ее нарушает? — засмеялась Нян.

— Да! Потом мы узнали: он так надоел врачу бесконечными просьбами, чтобы его поскорей выписали, что врач пожаловался на Тиепа в уездный комитет и оттуда пришло распоряжение — лечить Тиепа до полного выздоровления и ни в коем случае из больницы не выпускать. А вообще этот вынужденный отдых пошел ему на пользу: он поправился, даже помолодел. Выглядит моложе Выонга, только посолиднее…

Выонг шутливо замахал руками.

— Да куда мне с ним равняться, он же начальник!

Ай продолжала болтать:

— А еще Выонг пригласил Тиепа к нам в гости, когда он совсем поправится и вернется в деревню. Тиеп обещал прийти… И спрашивал о тебе, сестра. Нет, он не вспоминал о случившемся, просто интересовался, как ты, как твое настроение, не осталось ли на кого обиды. Говорил, что обязательно дознается, кто истинный виновник драки.

Нян побледнела, она вспомнила слова Хоана на исповеди: «Этот Тиеп — злой демон, а такие умеют хорошо притворяться, обманывая невинные души…»

Заметив перемену в настроении сестры, Ай умолкла. Но Нян взяла себя в руки и по-прежнему спокойно слушала Ай. А та вновь заговорила:

— Жаль мне Тиепа, такой хороший человек, а одинокий. Все твердил, что ему, старому, дескать, надеяться уже не на что. А какой он старый, всего тридцать два!..

Нян вдруг слегка зарделась — в сердце она ощутила неясный трепет, — и опять этот Тиеп…

Выонг принес с кухни блюдо с вареным рисом и приправой, какая обычно бывает у них в приморье. Еда оказалась очень вкусной.

— Это все Выонг к твоему приходу приготовил, — не удержалась Ай. — Он у меня настоящий кулинар, даже меня стряпать учит. Только рыбу я лучше него жарю.

Нян пробормотала в ответ что-то невнятное. Она видела, что между Ай и Выонгом царит полное согласие, совсем не так, как было у нее с мужем. Тогда она только и слышала: подай то, подай другое, белье постирай, рис свари, а в награду — одни тычки да подзатыльники. «Муж — голова над женой, как Иисус Христос — над всеми верующими», — вспомнилось ей наставление мужа. По сей день в деревне Сангоай почти все люди следуют этой мудрости. Ну а если не следовать, то все может получиться очень даже хорошо, как у Выонга с Ай. «Нет, нужно мне ближе держаться к Ай, их счастье, может, и меня осенит в конце концов…»

Гости стали прощаться. Нян проводила их до калитки.

— Заходите, как будет время, — грустно сказала она.

Ай была взволнована до слез. Выонг не скрывал приятного удивления. Вдруг Ай схватилась за голову.

— Ой, забыла свой нон. Выонг, принеси, пожалуйста.

«Принеси, пожалуйста…» — Нян повторяла про себя эти слова как заклинание, словно в них таилась магическая сила. Разве, будучи женой Лыка, она могла сказать такое своему супругу?! Она вообще не имела права первой слово молвить. У Лыка были такие страшные глаза — холодные и злые, как у ястреба. И тут Нян вспомнила совет монахини Кхюен: «Поспеши и ты, пока не поздно», — и ей на минутку подумалось: может, и впрямь счастье не так уж и невозможно!..

Хюи вернулся с реки раньше обычного. Мальчик был бледен, со лба катился пот. Бросив удочку и корзину с крабами, он повалился на постель и позвал мать:

— У меня очень болит живот, мне плохо!

Тетушка Кхоан, пробираясь ощупью, поспешила на помощь. Уже не впервые у сына болел живот, и боли становились все сильнее. Супруги Кхоан за последний год лишились четверых детей, не хватало еще, чтобы беда настигла их старшего сына. Сам Хюи подозревал, что заболел после того глотка святой воды, от которой умерла его сестра. Мать потрогала голову сына — она пылала жаром, а руки мальчика были холодными как лед.

— Сынок, чем тебе помочь? Господи, за что нам такие напасти!.. — запричитала она. — Где болит, покажи.

Хюи взял руку матери и положил себе на живот с правой стороны.

— Здесь, мама. Болит, будто изнутри режут!

Кхоан начала гладить болевшее место, но от этого сыну стало еще хуже, и он согнулся, будто креветка, пополам.

Прижав голову сына к груди, мать в растерянности шептала:

— Господи, помилуй! Дева Мария! Помоги, спаси моего мальчика.

Боль все усиливалась, и Хюи стал кричать:

— Мама, я умираю!.. Скорей, позови быстрее врача.

— Потерпи, сынок, — успокаивала его мать, — сейчас поищу святой воды, выпьешь, может, полегчает.

— Не стану я пить тухлую воду! Иль ты хочешь меня погубить?!

Мать не настаивала, после смерти дочери она и сама потеряла веру в чудодейственную силу этой воды.

Страдания Хюи сделались невыносимыми. Страшная боль терзала его внутренности. Он корчился от боли, громко стонал и кричал:

— Мама! Спаси меня!..

— Я молюсь за тебя, сынок. Прошу господа нашего помочь тебе… Помолись и ты, легче будет!

— Не хочу молиться. Приведите мне врача!

Тут с работы примчался отец, его разыскали в поле. Хюи протянул к нему руки, словно ждал от него избавления от боли.

— Помоги, отец, умираю! — простонал мальчик.

Хюи бил озноб, а родители его беспомощно топтались рядом, не зная, что предпринять. На крики в дом Кхоанов сбежались соседи.

— Послушайте, уважаемые! — сказал кто-то. — Вашему сыну грозит беда, надо обратиться за помощью к врачу.

— А где врач? Был в Сачунге лекарь, да и тот помер.

— Может, отправить Хюи в уездную больницу?

Родители колебались: далеко до больницы, больше десяти километров, можно не успеть, умрет мальчик в дороге.

— Не надо, пожалуй, — сказала мать Хюи. — Если уж господь решил призвать его к себе, ничто не поможет. Не верю я ихним лекарствам…

Хюи с трудом дышал, взгляд его глаз помутился. Обливаясь слезами, отец обнял сына, словно уже прощался с ним. Рядом дрожащей рукой крестилась мать, шептала молитвы, и перед нею вставали страшные картины, которые она когда-то видела на фресках церковных стен, — костлявая рука смерти тянет грешника в ад…

— Моему сыну нужно исповедаться! — вдруг закричала она. — Позовите кюре, пусть он отпустит мальчику его грехи.

Матушка Кхоан была уверена, что несчастье обрушилось на сына за то, что он ругал святую воду, за то, что посмел работать в поле, несмотря на запрет кюре. Отец выскочил из дома и направился к церкви. Соседи стали расходиться, не в силах чем-нибудь помочь. В это время Хюи очнулся и чуть слышно произнес:

— Врач пришел? Принес лекарство?

Схватив сына за руку, мать зашептала:

— Потерпи немного, сынок, отец пошел за кюре. Приготовься к исповеди, Хюи. Ты должен предстать перед господом с чистой душой.

Взор Хюи немного прояснился, и мальчик испуганно воскликнул:

— Нет, нет! Не надо кюре, не хочу умирать.

Мать плакала.

— Господь вынес свой приговор, и ты должен подчиниться.

— Не хочу! Не хочу расставаться с вами! Я хочу жить!.. — выкрикнул мальчик и снова потерял сознание.

Отец вернулся домой, кипя от гнева.

— Представляешь, кюре сказал, что не будет исповедовать нашего сына!

— Почему? — испуганно спросила матушка Кхоан. — Что случилось?

— Сказал, не может покинуть церковь ни под каким предлогом — и все!

— Что же делается, господи?! — запричитала мать. — Что же теперь будет?

Кхоан позвал соседа Тана, они сделали из гамака носилки, переложили больного на них и понесли в церковь. Слепая мать с трудом шла сбоку, держась за носилки. Дорога, тянувшаяся вдоль рисовых полей, была узкой, и матушка Кхоан часто спотыкалась и падала. Мужчины останавливались, помогали ей подняться и шли дальше. К полудню добрались они до церкви. Мать потрогала горячий лоб Хюи, немного успокоилась: ему еще хватит сил, чтобы исповедоваться.

Двери в церковь оказались закрытыми, и лишь на просторном пустом дворе гулял ветер, кружа сухие листья.