Два года прошло с той поры, когда здесь воцарилась мирная жизнь. Но положение в деревне было настолько неопределенным, что многие жители уехали в южные районы. Когда Выонг вернулся в родные края, деревня почти совсем опустела. Ай осталась, она опять жила в своем доме, волосы у нее отросли, стали такими же густыми и длинными, как прежде. Мать Нионга умерла, и он продал дом и поселился у одной торговки на рынке Сачунг. Непутевым был, непутевым и остался. Ай вела теперь хозяйство со старшей сестрой. Сестры возделывали небольшой участок и подрабатывали чем придется: плетением корзин и рыбацких сетей на продажу или сбором выброшенной на берег рыбы и креветок.

Встретившись снова, и Выонг и Ай с удивлением увидели, что за несколько лет стали совсем другими. Выонг превратился в стройного, красивого широкоплечего парня с открытым мужественным лицом. В его глазах светилось дружелюбие, а когда он улыбался, то показывал ровный ряд белых зубов. Ай была взрослой женщиной. От постоянного пребывания на солнце кожа ее приобрела приятный шоколадный оттенок, но в глазах затаилась грусть…

И вот они шли в деревню, возвращаясь с рынка. Вдруг Выонг положил свою сильную мозолистую руку на плечо молодой женщины. Сквозь материю он ощутил тепло ее тела и почувствовал, что дыхание его сбилось. Внезапный трепет охватил парня. Женщина была давно знакомой ему Ай, но в то же время совсем другой, которую он еще не знал, и эта другая опьяняла его. Ее глаза, голос, улыбка, белые зубы, даже тень досады, пробегавшая по лицу, — все это нравилось Выонгу, вызывало у него радостное возбуждение. И сейчас Выонг замолчал, словно поглупел или потерял дар речи. Ай тоже замерла от смущения и растерянности, в глазах заблестели набежавшие слезы.

— Ты вернулся потому, что потянуло в родные места, или затем, чтобы меня увидеть? — спросила она.

И тут в памяти у обоих всплыла вдруг песня их детства, которую они пели, когда вместе уходили далеко от дома косить траву или пасти буйволов. Обоих переполнила радость. И они услышали эту песню — в деревне какая-то девушка запела ее, но знакомые слова показались им куда более наполненными смыслом, более значительными, чем раньше. Песня была похожа на вздох, когда с трудом сдерживаешь рыдания.

Да, ведь Ай по-прежнему была замужем! Она и стояла перед алтарем, и ей надели на палец обручальное кольцо, и потом коротко остригли волосы и несколько лет называли женой и снохой. С того дня весенний и осенний рис созревал и золотился восемь раз. С того дня ее волосы снова отросли и сегодня широкой черной волной спадали на плечи. И вот сегодня Выонг и Ай поняли, что теперь они действительно взрослые люди и нужны друг другу. Звон того свадебного колокола смолк для них навсегда.

Давно ли, в пятьдесят третьем или пятьдесят четвертом году, когда вся земля здесь принадлежала католической церкви, вопросы любви и брака решал местный священник! Но теперь все изменилось…

— Послушай, Ай! Не пора ли нам как-то оформить наши чувства и отношения? — обратился Выонг к своей спутнице.

Уже давно он мечтал жить с Ай под одной крышей. Если несколько лет назад обстоятельства были против него, то теперь ничто ему не препятствовало. У него и у Ай родители умерли, молодые люди имели теперь право решать свои судьбы по собственному усмотрению, и не было силы, которая могла бы помешать им жить так, как вздумается. Ну а если и возникнет преграда, то в их силах преодолеть ее. Выонг готов на все. Но каждый раз, когда он заводил разговор о женитьбе, Ай отвечала, что не может отважиться на этот шаг.

— Хочешь не хочешь, но я боюсь, — и теперь ответила Ай.

Выонг нахмурил брови и схватил Ай за руку.

— Ну а чего?

Голос Ай дрогнул.

— Что скажут в деревне? Ты же знаешь, что́ для деревни церковь и старые обычаи. Тебе все кажется пустяком, но это не так.

Об этом Ай говорила ему не раз, но Выонг только сердился.

— Послушай меня, Ай!

— Что?

— Почему ты не веришь ни мне, ни себе? Почему не хочешь быть счастливой? Чего нам бояться, от кого прятаться?!

— Правильно, бояться нечего… Верно, прятаться не от кого…

— Тогда почему ты колеблешься, почему никак не можешь решиться? Или считаешь, что…

Небольшое облачко вдруг закрыло светлый серп луны. В ночном мраке лицо Ай стало темным пятном.

— Не будем больше об этом, Выонг… кто-то идет… Я боюсь!

Выонг оглянулся: вдалеке, по дороге, пересекавшей рисовое поле, быстро шагали двое, похожие на тени. Во тьме казалось, идут люди в сутанах.

Ай тоже увидела их, еще больше разволновалась, даже голос ее задрожал:

— Прошу тебя, Выонг, ступай скорее домой! Уже поздно…

Двое неизвестных остановились, словно наблюдая. Выонг и Ай молча пожали друг другу руки и разошлись, у каждого в душе остался неприятный осадок. И тут из кустов вынырнула третья тень. Это была женщина, и она, посмотрев на удалявшихся влюбленных, тяжело вздохнула. Если бы можно было видеть глаза женщины, то в них явственно различились бы раздражение и даже злоба.

Селение Сангоай представляло собой семь обособленных хуторов, расположенных вокруг местной церкви. Земля здесь была хорошая, поэтому в прежние времена люди не уходили отсюда, и многие жили безбедно. Крестьяне ставили высокие прочные дома под черепичной крышей — вроде тех, что сохранились только у нескольких зажиточных семейств, еще оставшихся в деревне. Теперь же, после всех бурь и потрясений, от хороших домов почти ничего не осталось — их сменили низкие, крытые соломой хижины с глинобитными стенами. Когда с моря налетал сильный ветер или приходил тайфун, то горбатые серые крыши среди раскачивавшихся деревьев напоминали панцири черепах или загривки упрямых буйволов. Самым высоким зданием в селении была церковь. Глухой забор охватывал просторный церковный двор. Острый шпиль, казалось, протыкал небо, затянутое облаками. Церковь построили лет сорок назад. Местные крестьяне своими руками вырыли котлован, заложили фундамент и возвели стены из камня, купленного на пожертвования тех же крестьян. Строили долго, несколько лет, а потом был богатый праздник освящения храма — этот день до сих пор помнят старики. Одних буйволов зарезали, наверно, больше трех десятков. А сколько забили свиней, кур, наварили риса, натащили рыбы, креветок, пирогов, фруктов — и перечесть невозможно. Гостей со всей округи собралось раз в пять больше, чем местных жителей, и все жертвовали на храм божий, кто по мелочи, кто по-крупному. Бумажные купюры складывали в большой ящик, и он еле вместил все приношения. На подносах громоздились груды мелочи. Крестьяне селения Сангоай очень гордились тем, что, отказывая себе во многом, безропотно переносили все тяготы жизни и сумели построить такую красивую церковь. Вся дорога от уездного центра до деревни длиной в семь километров была усыпана цветами, когда встречали назначенного сюда священника. Тот освятил церковь и причастил верующих. Гости прищелкивали языками от восхищения и хвалили местных крестьян за богопочитание.

В тот день рано утром громкий колокольный звон, рождая радость в сердцах жителей деревни, ласкал слух высокими чистыми звуками, будя всю округу. Труд крестьянский тяжел, год за годом проходит в изнурительной борьбе с природой — то наступает палящий зной, и тогда нужно таскать на себе воду, спасая посевы от засухи, то налетает с моря тайфун, и тогда нужно поднимать рис, затопленный и поваленный. Но люди терпеливо сносят все, уповая на лучшее будущее. И, может быть, именно надежда на божью помощь подвигла крестьян и деньги собрать на церковь, и трудиться на ее строительстве не разгибая спины. После появления церкви жизнь их и дома не стали лучше, зато церковные угодья заняли несколько десятков мау[2], церковный двор вымостили темно-красным кирпичом, а на стены и ограду храма извели прорву извести. Хорош был и дом священника; еще бы, ведь он и его помощники — это посланцы всевышнего на грешной земле. Им и права большие что в церковной, что в мирской жизни.