Нян с удивлением смотрела на Тана: он замолчал и, склонив голову, уставился в пол.

— Спасибо, Тан… Как мне надоело все! Прячемся от людских глаз, словно воры или бандиты, зло творим…

— Мне тоже надоело, Нян, — тяжело вздохнул Тан, — дураки мы с тобой, что вступили в проклятое общество… Не знаю, как ты, я всю жизнь мечтал на земле работать, а вместо этого должен людям пакостить… Помнишь, верно, тот вечер, когда свадьба у твоей сестры была?.. Похоже, пора нам с тобой, Нян, признаться во всем, я больше так жить не могу… Коли не увидел бы, как ты листовки прячешь, не открылся бы тебе, а теперь вот мое предложение: пойдем вместе к Тиепу. Конечно, по головке нас не погладят, может, в тюрьму отправят, но другого выхода нет…

Словно сбросив непосильную ношу, Тан распрямился и посмотрел Нян в глаза, ожидая ответа.

— Я понимаю, — пробормотала Нян, — сама мучаюсь, односельчан боюсь, даже сестры своей и ее мужа… Хоть бы один день спокойно пожить, но…

— Я дошел до точки, Нян, тянуть не буду — пойду и признаюсь! Конечно наши прежние братья по обществу мне это припомнят, мстить будут, а я на них плевал!.. Надобно только раз решиться, сразу легче станет…

Нян трясло от страха.

— Если Тиепу рассказать про наши дела, пощады не жди!..

— Не то говоришь, Нян, не то! — замотал головой Тан. — Неужели лучше против своего народа идти, как мы?! Неужели лучше преступные дела творить, чем чистосердечно покаяться?! Пойдем со мной, Нян, пойдем, начнем новую жизнь!

— Не могу, Тан! Мне с вами не по пути, боюсь я…

Тан встал, намереваясь уйти, на пороге обернулся.

— Жаль, Нян… Меня ты не бойся, не выдам, за себя говорить буду. Есть у меня надежда, что не посадят… Прощай, Нян, не поминай лихом…

Тан вышел на улицу. Вечерело, тучи разошлись, и бледные лучи заходящего солнца нежно касались вершин деревьев, росших вдоль дороги. От нагретой за день земли поднимался парной дух. Тан ощутил в душе нежданную радость!.. Навстречу ему по дороге шел старик с мотыгой на плече. Это был старый Ням.

— Дедушка Ням, — окликнул Тан старика, — что это вы ночью в поле-то собираетесь делать, неужели работать?

Ням внимательно посмотрел на Тана.

— А ты, гляжу, прохлаждаешься, когда беда на Сангоай свалилась? Давай-ка со мной, приятель!

— Куда, дедушка?

— Плотину прорвало, соленая вода на поля хлынула. Если не удастся плотину залатать, считай, пропал наш весенний урожай.

— Да мне в комитет сходить надобно, дедушка.

— Нехорошо старших обманывать, Тан, — старик прищелкнул языком, — в какой комитет, если все на плотине и Тхат и Тиеп вместе с нашими деревенскими землю таскают? А ну быстрее пошевеливайся! Там их встретишь, если взаправду кто-нибудь из них тебе нужен.

Тан забежал домой, взял лопату и бросился догонять Няма. «И отчего ее вдруг прорвало, эту плотину, — думал Тан, шагая по темной дороге, — ведь надежнее ее во всем приморье едва ли сыщешь. Темное дело. Тут наверняка без чьих-то вражеских рук не обошлось!.. Сколько же мау морская вода зальет? Что мы есть теперь будем? — У него даже сердце закололо, когда он вспомнил кувшины для риса, что стояли у него дома пустыми. — Спасать надо урожай, не то с голоду все сдохнем!»

Из темноты, со стороны плотины, неслось громыханье барабанов. Тан ускорил шаг, обогнал старого Няма, потом побежал…

Когда Тан добежал до плотины, на месте прорыва высилась высокая груда камней и земли, из-под которой сочился тоненький ручеек. Море сердито билось о преграду, которую люди поставили перед ним, и, не находя щели, шипя откатывалось назад. Работа была сделана, и опасность миновала, люди понемногу расходились по домам. Барабаны смолкли. Наступила ночь, в кромешной тьме Тан увидел огонек свечи, поставленной на ящик в палатке. Вокруг ящика сидели и разговаривали люди. Тан подошел поближе и разглядел их: Тхат, Тиеп, Хоа… Других он видел раньше, но не знал по имени — это были кадровые работники из соседних селений. Говорил Хоа:

— Хотя плотину давно не ремонтировали и она просто могла разрушиться от старости, сомневаюсь, что виновата стихия. Полагаю, что это диверсия! Помните, как было в нашей волости в пятьдесят пятом и пятьдесят шестом годах: то листовки разбрасывают, то нелепые слухи поползут, то всякие недобитые начнут к встрече Нго Динь Зьема готовиться. И сейчас ведь почти то же самое. Конечно, теперь контрреволюционеров поубавилось, зато от злобы они просто задыхаются. Мы нанесли врагу смертельный удар, но он еще жив, а вы сами знаете, как опасен раненый зверь! Я считаю, пора развернуть решительную борьбу с врагами, прекратить с ними миндальничать. Надо поступать так, как с Мэем из Сангоая. Поймали негодяя с поличным — сразу за решетку! Мое мнение таково: следует провести тщательное расследование, и если на плотине была диверсия, найти вредителя — хотя наверняка он не один — и поступить с ним по всей строгости наших законов!.. Как ты считаешь, товарищ Тиеп?

Хоа неспроста обратился именно к Тиепу: он не мог забыть его показаний по делу Нян — вызволил эту женщину и помешал ему, Хоа, через Нян добраться до вражеского гнезда…

Улыбнувшись, Тиеп ответил:

— Согласен я с тобой, товарищ Хоа. Верно, пора кончать с бандитами! Я ведь только против одного: нельзя обвинять людей, пока вина их не доказана. А во всем остальном ты прав — враги обнаглели, надо принимать срочные меры. Давай начнем с нашей волости. Твои предложения…

Тан не рискнул заговорить с Тиепом в присутствии Хоа и никем не замеченный потихоньку ушел…

После ареста Мэя и раскрытия аферы в других кооперативах селения Сангоай отец Сан переживал тревожные дни. Он боялся, что Мэй выдаст соучастников, а через них доберутся и до него. Отец Сан злился, что листовки не возымели того действия, на которое рассчитывали заговорщики. Своими глазами он видел, как люди равнодушно смотрят на подстрекательские призывы или вовсе их не замечают, а то и нарочно останавливаются, чтобы сорвать их и втоптать в дорожную грязь. У отца Сана появилось ощущение, что все туже стягивается вокруг него невидимая сеть, из которой ему уже не выбраться. На полпути между волостями Сатхыонг и Тыонгдонг он подыскал полуразвалившуюся лачугу и перебрался туча из Сангоая. Хозяином лачуги был старик, промышлявший чем придется. Только ночью под покровом тьмы Сан осмеливался ходить в Сангоай, чтобы добыть еды и дать указания членам тайного общества, которых все заметнее охватывали растерянность и страх. Сан не сомневался теперь только в сестре Кхюен. Ее, казалось, ничто не могло испугать или остановить. С помощью торговки Хао она, не зная усталости, дни и ночи напролет печатала листовки и находила в себе силы, чтобы еще разносить их тем, кто распространял эту пачкотню в деревнях и на дорогах.

Однажды отец Сан вернулся в свою лачугу на рассвете, весь в пыли, усталый, но довольный. Он пришел из Байтюнга, где встречался с викарием Хоаном. В единственное оконце уже просачивался мутный утренний свет. Отец Сан вытащил из кармана листок бумаги и бережно разгладил его на колене. В который раз перечитал его:

«Теперь положение должно измениться к лучшему, — размышлял отец Сан, — у нас есть партия. Хитрец этот Хап: сидит себе в деревне, а голова у него работает хоть куда — эдакое придумал, что даже Хоан и епископ за эту идею ухватились. Новая партия «Родина и Вера»! Звучит отлично!» Пока, правда, рядовых членов совсем нет, одни руководители. Но ничего, они появятся, а вот он, отец Сан, получил должность лучше не придумаешь — казначей партии, все финансы в его руках! Правда, и финансов пока никаких, но под такую расписку можно раздобыть сколько хочешь денег, — они сами потекут к нему в карман. Сестра Кхюен обещала переключиться с листовок на расписки, взялась вербовать сторонников в партию. Как людей соблазнять, чтобы они с деньгами легче расставались, это он уже придумал: не просто на партию и борьбу жертвовать, а должности покупать. Хочешь занять высокую должность в партии после прихода ее к власти — плати больше!..