Нян вышла из переулка и остановилась на пороге, заметив Ай, сидевшую на тхеме и забывшую о времени за своими думами. Волосы и платье старшей сестры были мокрыми от ночной росы. При мерцающем свете лампадки Ай заметила, что Нян чем-то недовольна.

— Где ты была сегодня? — спросила Нян.

— Ходила на рынок Сачунг, купила зелени.

— На рынок, значит, ходила?! А не по лавкам ли болталась с чужим парнем? — зло проговорила старшая сестра.

Ай покраснела.

— Я… была уверена, что ты давно знаешь про Выонга…

— И я давно знаю, и вся деревня знает! — выкрикнула Нян. — Очень красиво ты поступаешь! Очень!

— Скажи тогда, что мне делать! — взмолилась Ай. — Ты ведь хорошо знаешь мою жизнь! Значит, нет у меня права на счастье?

— Счастье тебе давно уже составили, что толку протестовать против своей доли, — с глубокой горечью произнесла Нян и раздраженно добавила: — И хватит меня перед народом позорить! Имей совесть — ты же замужняя!

— Не говори мне об этом замужестве, — покачала головой Ай. — Сейчас мне предстоит выбрать между жизнью и смертью! Неужели ты хочешь, чтоб я умерла?

Нян растерялась.

— Но ведь мы католички, Ай! Нельзя поступать вопреки вере да и нашим обычаям тоже…

Ай разрыдалась.

— Я хочу иметь свой дом, свою семью. Разве это грех?! Много лет молча терпела свою беду, а теперь не могу. Хочу жить как люди! Да и Выонг… ты ведь его знаешь… парень хороший, добрый…

— Добрый-то он, может, и добрый, — возразила Нян, — но неверующий. Впрочем, это его дело. Должна тебя предупредить, что Нионг того и гляди объявится здесь.

Ай снова разразилась слезами.

— Но зачем? Разве я была ему женой, а он мне — мужем?! Пять лет я батрачила на его родителей. Нет, пусть придет, и я ему в ноги поклонюсь, стану умолять оставить меня в покое.

— Значит, бросишь законного мужа? — проворчала Нян. — Смотри… Луна к утру покидает небо, а к вечеру возвращается и светит ярче, чем в прошедшую ночь. Может, и твой муж образумился, решил начать жить по-новому!

Ай перестала плакать и с неожиданной твердостью посмотрела в глаза старшей сестры.

— Вернуться к этому проходимцу? Ни за что! Не хочу больше знать его! Пусть он разбогател на своих махинациях, его тысячи мне не нужны. Я решила соединиться с Выонгом!

— Вот как! Уже решила! — Нян замолчала, словно поняла всю бесполезность уговоров. Да и что толку по-стариковски убеждать сестру, что бог не разрешает жене бросать мужа по своей воле, что жена должна терпеть, повиноваться мужу, каким бы негодяем он ни был. Что толку уговаривать Ай отказаться от мирских соблазнов ради будущего блаженства в загробной жизни… Разговор окончился.

Ай вытерла глаза, подошла к распятию, опустилась на колени и начала молиться:

— Помоги, пресвятая богоматерь, спаси заблудшую дочь, прости ей прегрешения и позволь сочетаться с хорошим мужем…

На душе у Нян было тяжело: Ай все больше отдаляется от нее, еще немного, и сестры станут чужими друг другу. Нян была для младшей сестры матерью, но не в силах теперь спасти ее от греховных заблуждений. Почему Ай стала безразлична к религии, не слушается? Наверняка виноват этот безбожник Выонг, после долгих странствий снова вернувшийся в Сангоай и смутивший покой Ай. Но как тогда объяснить то, что сейчас Ай стоит на коленях и истово молится? Выходит, и ей вера не без пользы. Значит, нужно неустанно наставлять ее. Надо спасать Ай… Но от чего? Нян вдруг подумалось, что нет ведь за Ай настоящего греха. Она любит и сама любима. А сколько здесь вдов при живых мужьях, которые бросили этих несчастных женщин! И кто из них не мечтает о семье?! А сама Нян? Она вроде замужем, но разве может она думать о счастье рядом с этим насильником Лыком? Став солдатом марионеточной армии, он сеял вокруг одно горе. Недавно побывал здесь, но разве принес радость Нян? Нет, только страх! А сейчас мотается где-то в джунглях Меконга вместе с отцом Кхамом в войсках Нго Динь Зьема. Вспоминает ли он про молодую жену, оставшуюся на Севере? Догадывается ли, как страдает Нян бесконечными одинокими ночами? Конечно, нет! С кем переспать, он всегда найдет, а зачем грабителю и насильнику семья? Нян смирилась со своей участью — так судил ей бог — но молодость-то проходит! Страшно подумать, Нян уже двадцать восемь лет — и ни единого денечка счастья! Надежда не умерла, еще теплится в сердце Нян. А если младшая сестра уйдет, — значит, полное одиночество. Ведь совсем недавно все презирали Ай, ибо ею помыкали родители Нионга. И Ай терпела, она была готова доживать дни одна в нищей хижине. Может быть, поэтому Нян старалась скрасить жизнь Ай, заботиться о ней, даже баловать. Но теперь все изменилось: конечно, Ай бросит беспутного мужа и станет счастливой с Выонгом. И тогда презирать станут Нян. Она вдруг почувствовала, как в душе поднимается горькая обида, закипает досада. Взять бы и разрушить все! Перевернуть весь мир вверх дном — и церковь с высоким шпилем, и лачуги соседей, попрятавшиеся под соломенными крышами, и жизни людей, и счастье ее младшей сестры!..

Выонг явился в волостной административный комитет, обосновавшийся в селении Сангоай, в два часа дня. До начала послеобеденной работы оставалось еще больше часа. Пришедшие отовсюду крестьяне толпились в ожидании на террасе или в тени деревьев. Здание комитета построили совсем недавно и еще не успели навести вокруг порядок. Раньше на этом месте был рынок, но его снесли, и теперь на образовавшемся пустыре валялся битый кирпич, обрывки колючей проволоки. Среди сорной травы то там, то сям белела известь. Ходили разговоры, что с помощью местных крестьян здесь собираются построить еще больницу, а потом школу. Но когда это будет, никто не знал. Пока же на пустыре стоял небольшой, крытый красной черепицей дом на четыре комнаты. На белых стенах его уже появились во множестве разные надписи, порой не совсем пристойные. Это стараются местные ребята, когда гонят мимо буйволов на пастбище. А может, и взрослые, благо битый кирпич всегда под рукой.

От комитета до самой приморской дамбы тянутся рисовые поля. Недавно прошли сильные дожди, и слегка пожелтевшие колосья весеннего риса торчат прямо из воды, радуя крестьянский глаз. Правда кое-где тонкие стебли не выдержали, полегли. Но это не беда. Если погода постоит несколько дней солнечная, то вода спадет и можно будет приниматься за уборку. А вдруг опять зарядит дождь? Придется откачивать с полей воду, а тут еще сажай новую рассаду, да и овощи вот-вот созреют. Так думали ожидавшие начальство крестьяне, успокаивая себя тем, что теперь, мол, за все трудности в ответе волостной комитет.

Однако комитет не проявлял особого усердия. К тому же в приморском крае отношения между кадровыми работниками и народом сложились трудные. Это и понятно: в годы оккупации подполье здесь было слабым, местное население не очень доверяло пришлым людям. К тому же человеческие взаимоотношения порой во многом зависят от бытующих нравов и традиций, от влияния религии. Издавна здесь повелось, что начальник, хотя бы и самый маленький, никогда не сядет за один стол с подчиненным. Рядовой работник комитета, если он из местных, ни за что не выйдет в поле вместе с крестьянами, которых до сих пор, как когда-то, продолжают считать налогоплательщиками. Перед председателем и его женой всякий гнет пояс чуть не до земли и в присутственном месте, и у него дома, и на улице, и даже на рынке. Председателя зовут Тхат, является он в комитет всегда с опозданием. Из всех членов комитета только Тиеп, недавно демобилизованный из рядов освободительной армии и вернувшийся в родное селение, работает как следует, аккуратен и точен, относится к посетителям с вниманием. Правда, его побаиваются, может, потому, что еще не привыкли к нему. Мужчина он молодой, неженатый. Открытое и вместе с тем суровое лицо его смущает крестьян. Все говорят, что трудностей он не боится, готов взяться за любую работу.

Тиеп появился ровно в четыре часа, минута в минуту. На нем была черная застиранная рубашка с коротким рукавом, на голове — выцветшая соломенная шляпа. Армейские брюки, в которых он за годы военной службы отшагал не одну сотню километров, были разукрашены неумелыми заплатками. Тиеп ходил быстро, словно всегда торопился куда-то; взгляд у него сосредоточен, рот упрямо сжат, зато когда улыбается, сразу ясно: парень он хороший, незлобивый.