Навстречу ему спешил дежурный Кайгородов.

— Товарищ старший лейтенант, нападение на заставу! Застава поднята «В ружье!».

— Ясно. Приказываю занять опорные пункты по боевому расчету! Дайте сигнал нарядам на границу — «Нападение на заставу!».

В канцелярии лейтенант Дутов нервно крутил ручку телефонного аппарата.

— На проводе комендатура! — доложил он начальнику заставы.

Тужлов взял трубку и услышал далекий, едва доносившийся до него голос капитана Агаркова. Здание заставы сотрясалось от близких разрывов, в окнах дребезжали осколки разбитого стекла. Воздух беспрепятственно врывался в канцелярию, принося с собой сладко-приторный запах тола. В трубке хрипело, клокотало, и из всего разговора с комендантом участка старший лейтенант понял всего три слова: «Держись… Константинов… помощь…» На этом связь оборвалась.

Огонь по заставе не ослабевал. Двор простреливался вдоль и поперек. Снаряды проносились над самой головой и глухо лопались в плавнях за заставой. Мины ложились кучно и довольно прицельно. Надсадный их вой стоном стоял в ушах, помимо воли гнул к земле. Беспомощно метались по двору лошади. Видно, снаряд или мина разрушили конюшню, и они оказались на свободе. Бессловесные скорбные тени натыкались на ограду и вновь неслись под выстрелы и разрывы навстречу своей гибели. Чем можно было помочь им сейчас? Коновод Курбатов рванулся было на выручку, но окрик Тужлова вернул его назад. Начальник заставы и Дутов залегли за выступом полуразрушенной кирпичной стены у самого здания заставы и силились хотя бы в общих чертах разобраться в обстановке. Люди военные, они не задавали друг другу лишних вопросов.

Командир отделения Михальков доложил, что ход сообщения разрушен и путь к дзоту-1 и окопу у деревянного моста отрезан. Ответных выстрелов в той стороне не было слышно. Судя по всему, противнику удалось сбить наше охранение на мосту и вклиниться на территорию заставы в районе дзота «Северный», который значился в системе обороны под номером один. Значит, в этом месте он и пытается развить успех. Сейчас только темнота и нерешительность сдерживали его. Сам собой напрашивался ответный ход: быстрая, решительная контратака и захват дзота «Северный» с последующей стабилизацией обороны всеми опорными пунктами заставы. Потом можно будет подумать и о захвате моста. А то, что в конечном итоге мост станет решающим объектом в предстоящих боях, не вызывало теперь ни малейших сомнений, поскольку, судя по всему, противник имел более серьезные намерения, чем захват или уничтожение заставы. Это подтверждала и перестрелка на флангах, которую Тужлов уже безошибочно выделял из общего шума боя.

— Будем атаковать, — сказал начальник заставы. — Гриша, Григорий Яковлевич, возьми станковый пулемет и немедленно выдвигайся в дзот-2. Огнем третьего и четвертого отделений поддержишь нас с фланга. Старшина до возвращения Бузыцкова с границы будет командовать дзотом-3. Его задача — обеспечить заставу боеприпасами, не допустить обхода нас с фланга и тыла. С отделениями Михалькова и Шеина попытаюсь отбить «Северный».

— Есть! — Дутов с группой пограничников неслышно исчез в траншее.

В небо взвились четыре красные ракеты. Это Кайгородов продублировал сигнал «Нападение на заставу!».

Надо было подумать о связи, боеприпасах, секретной документации, воде, пище, о раненых, которых еще нет, но которые непременно появятся, о том, чтобы перевести из флигеля в укрытие Тоню с Толиком и Барбарой, если с ними до этой минуты ничего не случилось, но… уже не было времени всем этим заниматься. И Тужлов приказал приготовиться к атаке.

Сумерки быстро редели, будто в чернильно-густую темень вдруг подмешали воды и она, растворяясь, линяла прямо на глазах.

Перестрелка стихала. Противник перенес огонь на фланги и в тыл. Видимо, он тоже опомнился и понял, что время можно упустить, — готовил атаку. Надо было спешить. Быстрым броском пограничники пересекли двор, густо изрытый оспинами разрывов, — израненный кусок земли. Перед ними вырос деревянный забор, странным образом уцелевший под шквалом огня. Рядом с начальником заставы с винтовками наперевес бежали рослый Шеин, всегда подтянутый порывистый Михальков, серьезные, сразу как-то возмужавшие Курочкин и Курбатов, Чекменев, Тихий… Дальше лица терялись в предрассветном сумраке, но старший лейтенант безошибочно угадывал их по едва уловимым признакам, потому что хорошо знал каждого из них и на каждого, не раздумывая, мог положиться в трудную минуту. И вот она, эта минута, настала. Ударом ноги Тужлов сорвал с петель покосившиеся ворота. Они с треском рухнули, и пограничники оказались лицом к лицу с атакующей цепью врага.

Окоп, в котором располагался пограничный наряд по охране деревянного моста, перерезал дорожную насыпь в двух-трех метрах от бревенчатого настила. Это было добротное, обшитое тесом сооружение. Крытый ход сообщения связывал его с дзотом «Северный». Ни объехать, ни обойти окоп было невозможно. Уже своим положением он как бы подчеркивал важность этого направления для заставы.

В эту ночь здесь несли службу Хомов, Старков и Исаев. Старшим был Аркадий Хомов. Этот наряд начальник заставы инструктировал лично. Дело в том, что накануне эвакуации гражданского населения из Фельчина противник скрытно, под покровом ночи, разминировал свою половину моста. В свое время Тужлов донес об этом в комендатуру и теперь предостерегал пограничников от всякого рода неожиданностей.

Первая половина ночи прошла спокойно. Настораживала лишь непривычная тишина и темень в городке. В 24.00 сменился румынский наряд на той стороне моста, и снова все стихло, погрузилось в ночное забытье.

— Аркадий, а Аркадий! — шепотом позвал Исаев. — Помнишь, ты рассказывал, как Метелица в разведку ходил?

— Помню.

— Ночь, наверно, точно такая была.

— Какая — такая?

— Глухая. Под носом проскользнуть можно — не заметишь. Но и влипнуть недолго.

«А что, он прав. Ночь нынче шальная, — подумал Хомов. — Надо бы кому-нибудь выдвинуться к берегу. Оттуда, снизу, и больше увидишь, и больше услышишь…»

Исаев внимательно, шаг за шагом, обследовал берег правее дорожной насыпи. Река чутко ловила звуки и, отфильтровав их, выталкивала в темноту. Раза два с той стороны до слуха Исаева долетело чужое, незнакомое слово: видимо, спрашивали пароль. У самого моста он затаился. Вода глухо ударяла в сваи, чуть вскидывалась у румынского берега, где течение было порезвей, и неслышно, мягко обтекала могучие лесины здесь, у пологого ленивого плеса. Пахло застоявшейся сыростью, заплесневелым деревом и еще бог знает чем, пряным и резким, как у моря. Где-то далеко в роще чуть слышно защелкал соловей, и Исаеву вдруг вспомнился мотив песни из недавнего кинофильма — днем он пробовал его сыграть на трехрядке. «Надо вернуть старшему лейтенанту гармонь. А то взял и держу как собственность», — подумал он и стал подниматься на насыпь.

Задержись Исаев еще на минуту-две в своей засаде, и он бы наверняка заметил, как шестеро полураздетых румынских солдат с узелками одежды и оружием в руках покинули свое укрытие за сваями моста и бесшумно проскользнули к нашему берегу. Но Исаеву пора было возвращаться: Хомов и Старков уже ждали его там, в окопе.

Бой начался неожиданно. Не успели на левом фланге отстучать автоматная очередь и громыхнуть два гранатных разрыва, как с того берега по заставе открыли ураганный огонь. Огненный вал лег у самого берега и медленно покатился вглубь, перешагнув окоп у моста и дзот-1. И тотчас на мосту в поредевшей тьме замельтешили фигурки атакующих.

— Огонь! — скомандовал Хомов и припал к пулемету.

Справа и слева дружно защелкали выстрелы: это Старков и Исаев поддержали его из винтовок.

Первый вал атаки захлебнулся, едва докатившись до середины моста, но сзади уже надвигался второй, третий…

Одна за другой вырастали перед Хомовым цели. Прямой кинжальный огонь гнул их к земле, швырял в стороны, рвал на части. Сама человеческая плоть протестовала против этого насилия, животный страх гнал их прочь, но страх еще более великий снова толкал вперед, под этот роковой, губительный огонь.