Заработать, говорит, на кооператив хочу. С родителями жить не желаю. Поучают много. А трудности? Что трудности, говорит, где их нет, на то они и существуют, чтобы их преодолевать. Мы, говорит, так воспитаны: все преодолеваем и боремся. Газеты читаешь? Поговори с такой образованной. Ты ей слово, она тебе — десять.

Ходили в кино, два раза. Вышли как-то из кинотеатра, она и говорит:

— Знаешь, Коля, уважаю я грубую мужскую силу. Надоели маменькины сынки. Хлюпики с волосами. Был у меня такой. Коленки острые, как семечки, а останемся наедине — туда же. Все вы, мужики, одной меркой скроены. Верно говорю, чего молчишь?

— Не знаю, — ответил, — тебе виднее.

— А что ты знаешь? Что ты хочешь? Что после армии будешь делать?

— Вернусь в деревню. Буду работать в колхозе. Буду учиться на агронома.

— Любишь это дело?

— Люблю.

— И деревню любишь?

— Люблю.

— Чудной ты! Что ты там нашел? Только не рассказывай про природу и что хлеб все едят. Слыхали.

— А я и не собираюсь. Ты ведь все равно не поймешь. Злости в тебе много. Чуть что — сразу кусаться. За это и не люблю город. Это он вас такими делает. В деревне люди живут спокойно и потому они добрее. А доброта сейчас, она на вес золота ценится, дороже ваших кооперативов.

На том и расстались.

В следующий выходной сама подошла на улице, поздоровалась.

— Не сердишься? — говорит.

— А чего мне на тебя сердиться? Лично мне ты ничего плохого не сделала.

— В кино пойдем?

— Пойдем.

И пошли. «А зори здесь тихие» показывали. Народу было много — не пробиться. Сидела она тихая, его все за руку хватала и плакала. А вышли, она говорит:

— Вот какие девчонки были, не то что мы. Все выгоду ищем. Живем по той самой поговорке: рыба ищет, где глубже, а человек, где рыба…

Потом гуляли по пирсу.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она.

— Нравишься. Иначе бы не подошел.

— Очень нравлюсь?

Грибков смутился.

— Я понимаю так: если один человек снится другому по ночам, то, значит, очень.

— Значит, я тебе снилась? Как интересно!

— Только не задирай нос.

— А я и не задираю. Подумаешь, первый парень на деревне, а в деревне один дом.

— У нас большая деревня, районный центр.

— Значит, первый парень на район.

— И совсем не первый. Зачем ты так?

— Ладно, не буду. Не сердись.

— Эй, корешок, можно твою мамзель на два слова?

Грибков обернулся. Перед ним стоял незнакомый парень. Слегка навеселе. Под рубашкой — тельник. В зубах сигарета. Улыбается. Не понравилась Грибкову эта улыбка. И сам парень не понравился: лицо нахальное. Такие уверены, что все на свете решает сила.

— Если она захочет, пусть отойдет, — ответил он.

— Коля, я сейчас, — сказала Ёлка.

Грибков не слышал, о чем они говорили. Потом она громко сказала:

— Убери руки! И вообще, оставь меня в покое!

И он быстро обернулся. Парень положил свои ручищи на ее плечи, и она, маленькая, хрупкая, никак не могла освободиться. В два прыжка Грибков оказался рядом с ними.

— Эй ты! Убери руки!

Парень обернулся:

— Гуляйте, товарищ солдат. Чудесный вечер, теплый морской воздух. Закройте глаза и думайте, что вы в Сингапуре.

Грибков ударил парня ребрами ладоней с двух сторон по талии — один знакомый как-то, еще до армии, показывал в секции тяжелой атлетики этот прием. У парня отшибло дыхание и безвольно обвисли руки.

Коля взял Ёлку за руку, и они пошли.

— Ничего страшного, через пару минут очухается, — успокоил он ее.

Парень догнал их у рыбокомбината. На улице не было ни души: ночная смена прошла часа два назад. В руках у парня был нож, которым разделывают на заводе рыбу.

Коля сказал Ёлке:

— Уходи! Подожди меня у клуба.

«Почему знакомство с девушкой обязательно должно заканчиваться дракой?» — подумал он.

Она побежала, но потом вернулась.

Парень медленно приближался. Грибков ждал, зорко следя за его ногами и ножом. Старшина Скрабатун учил: «Главное — упредить противника. Он к тебе, бьет! Ты — шаг вперед — в сторону, и защита: от удара сверху запястьем, снизу — тоже запястьем или скрещиванием рук. Тут же удар ногой в голень или в пах, и делай с ним, что хочешь. Он твой».

— Ёлка, уходи, кому сказал! — крикнул Коля.

Краем глаза он не выпускал из виду парня в тельнике. Тот крался профессионально, по-воровски.

— Нет, пусть эта мочалка смотрит, как я порву тебе пасть! — прорычал он.

Они кружили друг перед другом несколько минут. Наконец парень решился. Он сделал выпад и нанес быстрый колющий удар.

Ёлка вскрикнула.

Грибков успел-таки увернуться, сделать шаг вперед — в сторону, перехватил запястье своего противника, дернул его на себя и вывернул руку. Парень дико взвыл и выронил нож. Грибков заломил ему руку за спину и ногой отшвырнул нож далеко в сторону. Парень был здоров и, видно, силен, и, если б не выпивши, Грибкову бы так быстро с ним не справиться.

Парень обмяк, уронил голову, всем видом показывая, что признает силу другого.

— Ладно, гуляй! — сказал Коля. — Вечер чудный, воздух пахнет морем, глаза можно не закрывать.

Только они отошли метров сто, парень снова их догнал. Тут уж Грибков забыл поучения старшины Скрабатуна и обработал его чисто по-крестьянски. После этого он проводил Ёлку в общежитие. Она смотрела на него как на героя космоса. И даже поцеловала в щеку.

На следующий день после боевого расчета майор Громовой спросил:

— Кто из вас учинил вчера драку в поселке?

Грибков вышел перед строем.

— Что можете сказать в свое оправдание? — спросил майор.

— Ничего, — ответил Грибков.

— Тогда, чтобы избежать дальнейших инцидентов, объявляю вам неувольнение в поселок. До конца путины.

— Есть!

Теперь единственное утешение Грибкова — наряд «Часовой на пирсе». Когда ему очень грустно, он может поднести к глазам восьмикратный бинокль и увидеть поселок, где она живет. Общежитие, столовую, клуб — здесь она бывает.

Сегодня ему не повезло. «Часовой на пирсе» от него уплыл. Ничего не попишешь: служба.

После ужина — инструктаж. Проводит его сам старшина Скрабатун. Говорить старшина много не любит, его принцип — личный пример. Показать, как это делается, — другой вопрос, Скрабатуна упрашивать не надо. Инструктаж у него короткий, деловой:

— Товарищи пограничники, говорить много не буду. Нести службу бдительно, соблюдать устав, требования инструкции — все это вы знаете. Главное в нашей службе — два момента: гляди затылком и сомневайся. Для чего глядеть затылком, объяснять не буду, сами знаете, враг любит рыть землю за нашей спиной. А вот второе положение растолкую. Если задержанный — плохой человек и ты сомневаешься, тут все нормально. А если он хороший человек? Тут многие наши товарищи хлопают, образно говоря, ушами. А ты сомневайся и в этом случае. Нет, ты не гляди на него волком, не игнорируй, а сомневайся с хорошим выражением лица. Понятно? Потому что публика у нас разная бывает. Попадаются такие индивидуумы, которые одной рукой чешут у тебя за ухом (опять же образно говоря), а другой крутят дулю.

— Что крутят? — не понял кто-то.

— Дулю, — сказал Скрабатун и под общий смех показал, как это делается. — Еще вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись!

Старшина для Грибкова авторитет. На его счету десять задержаний, такие ухищрения распутывал, что ему, Грибкову, и не снились. Медаль «За отличие в охране государственной границы СССР» имеет, разряд по самбо, штанге, стреляет — высший класс: на звук, навскидку, «по-македонски», называется. По-японски понимает, японцы называют его «господина капитана» и вежливо кланяются. И вообще мировой парень старшина Скрабатун. Песни поет. А как по-белорусски загнет что-нибудь — хоть стой, хоть падай! «Никоторые слабо просавывают ноги в бруки!» А что речь у старшины не очень интеллигентная и для слуха не всегда приятная, не беда. У других, бывает, и речь интеллигентная, и манеры, а вместо души — глухой забор. У старшины Скрабатуна душа для всех открытая.