Об этом стоило догадаться. Все колдуны — дворяне, а классового неравенства и порожденной им ненависти никто не отменял.

В зале застучал молоток, и распорядитель в приказном тоне попросил занять места. На совещание ушло минут пятнадцать — и то тянули чисто из уважения к процессу, а так могли бы сразу огласить то, о чем все и так знали.

— Господин Пушкин — ваш вердикт.

— Виновен, — пробасил крепыш с лохматыми каштановыми баками.

— Господин Земской — ваш вердикт.

— Виновен, — без удовольствия ответил смуглый джентльмен с усиками.

— Господин Кросс-Ландау — ваш вердикт.

— Виновен, — одноглазый адмирал вытянулся по струнке и свел руки за спиной.

— Господин Старцев — ваш вердикт.

— Виновен, — сказал Андрей таким тоном, словно обвиняли его, и он во всем сознался.

— Решение единогласное и обжалованию не подлежит. Совет благородных временно лишил весь ваш род дворянского титула. Мы же удовлетворяем ходатайство Тайной канцелярии и помещаем вас под арест на срок до года. И с учетом государственной важности и прямой угрозы короне, следствию дозволяется применение пыток.

— Скоты! — Пан ударил грудью в решетку. — Подонки! Вы за это ответите! Клянусь…

— Тишина! — молоток застучал по деревянной подставке. — Это еще не все. Предстоит решить последний вопрос. Так как продовольствие должно поставляться, за полями и прочей недвижимостью Хмельницких необходимо установить внешнее управление.

Хм… И кому же достанется все это добро? Уж не третьей ли стороне, что поспособствовала внезапному «освобождению» всех активов?

— Господин Ратников предложил независимую кандидатуру, чья верность императору не только ни разу не ставилась под сомнение, но и подтверждена многочисленными наградами, а также верной службой на благо державы. Господин обер-прокурор выставил на должность временного управляющего Гектора Андреевича Старцева.

— Что? — невольно вырвалось у меня.

— ЧТО?! — заорал из клетки Пан.

— Че-че-че?! — Марк воровато завертел головой.

— Что?! — Пушкин вскочил со своего места. — По какому еще праву?!

— Это лишь предложение, — Юстас расплылся в добродушной улыбке. — В конце концов, моя задача — наблюдать и ведать. И я могу поручиться за своего кандидата, как за самого себя.

— И все же по закону Совет обязан проголосовать, — продолжил судья. — Господин Старцев отстраняется, как заинтересованное лицо, а остальных прошу озвучить решение — за или против.

— Против! — с ходу выкрикнул Пушкин. — Из-за этого… этого… мою девочку подорвали бомбисты! Ему вообще ничего нельзя доверить! Я бы его самого под суд отдал! На казенные харчи, а не казенные хлеба!

— Я вас понял, — стук остудил пылкую речь оружейника. — Одного слова вполне достаточно. Дальше.

— За, — с гордостью произнес Кросс-Ландау, вызвав удивленные шепотки из зала. — Я готов поручиться за этого юношу.

Один к одному. И самое паршивое, что окончательный вердикт за человеком, которого я знать не знаю. Впрочем, плевать. Внезапный прибыток редко доводит до добра. Чужого мне не надо, как-нибудь сам справлюсь.

— Олег Вячеславович? — судья поторопил последнего заседателя.

Земской покосился на Генриха, и тот чуть заметно кивнул. Потом посмотрел мне прямо в глаза — долго, обстоятельно, с прищуром, но я не отвел взгляда.

— За, — после недолгих раздумий ответил главный добытчик. — Если что — отстранить всегда успеем.

— Все вопросы улажены, — молоток взлетел над плашкой. — Объявляю слушание закры…

Снаружи донесся оглушительный взрыв — аж стекла задрожали. За ним еще один, после — сразу два. Мне уже доводилось слышать такие звуки — с точно таким же звуком подорвался манородный смертник в такси.

Грохот сменился стрельбой, воплями и топотом множества ног.

Озверевшие в край молодчики выдавили израненных и оглушенных городовых из арки и ломанулись прямиком к суду.

Отступающих полицейских резали ножами и били арматурой, а тех, кто пытался сопротивляться, расстреливали из поднятого с трупов оружия.

И судя по реву с окружающей площадь улицы, резня охватила весь квартал.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

Городовые с тяжелыми потерями добрались до лестницы, ведущей на невысокую террасу перед входом в здание суда. По сути это прямоугольный балкончик диагональю в двадцать шагов, обнесенный балюстрадой.

Занять эту точку жизненно необходимо — массивные каменные балясины стали бы отличным укрытием, а фигурные зазоры между ними — бойницами.

Полицейские отстреливались, как могли — лежа, сидя, ползя по обагренному мрамору ступеней, зажимая открытые раны и стоически терпя боль. И лишь оказавшись на возвышении, бойцы совместными усилиями отогнали беснующуюся толпу.

Резня переросла в вялую перестрелку, однако с улицы валом перла голь, ведомая крепкими молодчиками с безумными звериными взорами. И вскоре стало ясно, в чем причина нечеловеческой жестокости и полного бесстрашия пред лицом смерти.

— Держите вход! — крикнул Пушкин, подтолкнув двух магистров к резным двустворчатым дверям. — А вы — окна!

— Кто назначил вас главным? — спокойно спросил Генрих, глядя на соперника, как немецкая овчарка — на старого бульдога.

— Я сам себя! — с вызовом бросил крепыш с бакенбардами. — А вы хотите это оспорить? Я тоже воевал, хоть и не досиделся до адмиральского чина. Но знаете что — моря и кораблей я здесь не вижу. Так что будьте добры — не мешайте.

— Хватит собачиться! — Распутина встала между мужчинами и подняла ладони. — Никто из благородных командовать не будет, иначе вы друг друга перебьете — никакая толпа не понадобится. Эвакуацией займется Академия, как нейтральная сторона. К тому же, это я научила вас магии, так что позвольте тетушке Софии разобраться в ситуации как в старые добрые времена.

— И что вы предлагаете? — Николая Григорьевича так и подмывало перейти на ты, но женщину в черном он откровенно побаивался и всеми силами пытался соблюдать этикет. Хотя из его уст витиеватая вежливость звучала столь же неуместно, как стихи Блока в исполнении пьяного гопника.

— Предлагаю окружить здание барьером по периметру и держаться до подхода войск. Обер-прокурор может запросить поддержку у войсковых частей.

— Я пытался, — Юстас достал из нагрудной кобуры наган. — Связи нет.

— Бунтари перерезали кабеля? — удивился Земской. — Думал, они только витрины бить горазды.

— Это не просто бунт, — я потер подбородок, разглядывая стыки плитки под ногами. — Заговорщики нанесли первый удар. Вся верхушка города — в одном месте. Если не спасемся — второй атаки и не понадобится. Не знаю, воспользовались ли они ситуацией, или загодя все подстроили, но факт остается фактом — мы в ловушке, и нас попытаются уничтожить любой ценой.

— Опять этот треп! — со мной Пушкин позволил куда больше вольностей. — У вас паранойя. Вы очень любите выдавать желаемое за действительное. А действительность проста — чернь давно не били, вот она и взбесилась от вседозволенности. Права ей подавай, нормы, условия — и вот результат. Но ничего — я этих псов в два счета проучу.

Меж пальцев крепыша проскочили огненные дуги, а черные глаза вспыхнули, как раздутые угли.

— Нет! — я шагнул к нему. — И думать забудьте.

— Да как ты смеешь мне указывать, щенок!

— Хватит! — осадил его Юстас. — Говорите с Гектором — значит, говорите со мной. Он — мое доверенное лицо.

— Да мы уже поняли, — оружейник осклабился, но пламя погасил. — Ловко вы все обстряпали.

— Вы меня обвиняете?

— Хватит! — крикнула Распутина, и над головами спорщиков грянул гром. — Гектор, продолжай.

— Магию сложно держать в узде, — перевел взгляд на ладони — ожог на правой почти зарубцевался, но, похоже, останется со мной навсегда как напоминание о том, что если вдохновляешь кого-то своими идеалами, то должен соответствовать им в первую очередь. — Еще сложнее сдержать себя, когда жизнь висит на волоске.