И не прошел и половины пути, как бедолага издал приглушенный маской рев. Я (он) обернулся — парнишка выгнулся дугой так, что хрустнули суставы, глаза закатились, а череп покраснел, что тот раскаленный цилиндр. Нечто подобное уже видел, когда попытался сделать рентген зараженному манородом.

Но человек, чьи воспоминания сейчас просматривал, просто развернулся и тем же шагом отправился дальше. А затем раздался оглушительный взрыв, и все звуки стихли, салон заволокло обжигающим светом, и напротив я увидел себя, ползущего по салону и тянущего руку к убегающему террористу.

С громким криком я оттолкнул шар и вскочил из-за стола. Сердце бешено колотилось, глаза заливал холодный пот, а рот свело от горькой сухости. Все еще пребывая в ступоре, я старательно обдумывал и запоминал все, что увидел в ходе сеанса.

И получалось, что Гектор Старцев — герой русско-японской войны и преданный слуга императора — взорвал дирижабль, превратив страдальца в живую бомбу. Либо рядовой уже был бомбой, а ингаляция послужила детонатором. Но как такое возможно?

Как они, черт возьми, все это провернули?

— Ну? — Карл запрыгал передо мной, как ребенок у новогодней елки. — Что там было? Что вы увидели?

— Только огонь и гром, — проворчал, поймав старика за плечо.

— А эманация? Вы достали ее?

— Нет там никаких эманаций. Я сделал все, что вы просили. Теперь ваша очередь. Где книга?

— Одну минуту, — хозяин заметно погрустнел. — Подождите в гостиной.

Я словно пьяный добрел до комнаты и развалился на диване, приложив ладонь к гудящему виску.

— Что случилось? — Рита села рядом и сложила руки на коленях. — Ты сам не свой.

— Расскажу, как закончим, — кивнул на Штольца, что нес на подносе фолиант, лупу и две пары матерчатых перчаток.

— Вот, прошу, — и сел в кресло напротив, точно мы собирались похитить его драгоценность.

Рита с помощью ветра распахнула книгу и быстро пролистала страницы — исчерканные, измаранные, заляпанные чернилами. После чего шумно выдохнула и откинулась на спинку.

— Рукопись заканчивается на техасском семицвете. От этого растения до наших… камней — еще полсотни записей. Скорее всего, это первая часть.

— Ну разумеется первая! — с долей обиды ответил Карл. — Я же первый во всем. И в моей коллекции только самое лучшее! А что написано первым — то, соответственно, старее, а значит — дороже.

— Нам нужны другие части, — устало произнес я. — Где их можно найти?

— Разве что у моего брата, — Штольц с презрением фыркнул. — Он только и делает, что подбирает падаль, в то время как я — настоящий охотник!

— Где его найти?

— В Москве.

— В Новой? — само слетело с губ.

— В старой. Которая в Старом свете.

— Замечательно…

— Обожди, — подруга коснулась запястья. — Нам не нужно самим читать рукопись. Мы отправим телеграмму и попросим найти нужную страницу. А ваш брат просто передаст в сообщении то, что нам нужно. Дайте, пожалуйста, его точный адрес. Нам необходимо связаться с ним в кратчайшие сроки.

— Хм… — Карл вздернул нос. — А мне медаль дадут? За содействие и посильную помощь?

— Возможно, — буркнул я, вставая.

— Да, было бы неплохо… — хозяин достал из портмоне визитку и положил на стол. — Надеюсь, все это закончится как можно быстрее. Надоело спать с ружьем в обнимку.

Распрощавшись, вернулись в машину. Сел за руль, завел мотор, чтобы рокот заглушил наш разговор от посторонних, и наклонился к волшебнице. И во всех подробностях рассказал о том, что увидел в «мире духов» — а скорее в наркотическом приходе, что немного приоткрыл завесу над чужой памятью.

Рита зависла на целую минуту с таким видом, словно сама выпила чарку кактусового пойла. И в итоге озвучила тот же самый вопрос, что терзал и мой разум:

— Но как?

— Понятия не имею.

— Я всегда думала, что манород — местная зараза. А тут получается, его знают и применяют в Старом свете.

— Цеппелин взорвали именно по возвращению из империи.

— Да, но я считала, что кто-то из пассажиров улетел с бомбой, дождался ревизоров и на обратном пути подорвался. Но ты — точнее, настоящий Гектор — три года провел на подступах к Японии. И никак не мог слетать за бомбой и вернуться. Да и тот несчастный, похоже, уже был накачан кристаллами. Если эту дрянь варят в Европе — мы концов ни в жизнь не отыщем.

— Не переживай. У нас есть зацепка. Нужно поговорить с полицмейстером.

Я направил «баклажан» к ближайшей заставе. У постового узнал, что Орест нынче заседает в казармах, куда перенесено полицейское управление, так как старое разграбили и сожгли в ходе беспорядков.

Там же есть и телеграф — а главную городскую станцию разнесли в числе первых, что еще раз намекало на спланированный характер атаки.

Обнесенную кирпичной стеной цитадель самым серьезным образом подготовили к новому бунту. К воротам выкатили легкие пушки, на вышки подняли пулеметы, а солдат с ощетинившимися штыками трехлинейками было так много, словно к городу подступали передовые части американцев.

Нас же наотрез отказались пропускать на территорию. Лишь после того, как Оресту доложили лично, шлагбаум подняли, а ежи с колючей проволокой растащили в стороны.

На стоянке, занятой грузовиками с продовольствием, снаряжением и боеприпасами, нас встретил адъютант и проводил в комнату связи.

Там я послал зашифрованную телеграмму по русско-американской линии, проложенной и успешно работающей в этом мире.

Вереница точек и тире улетела в Санкт-Петербург по кабелю, проложенному через Канаду, Аляску и дно Баренцева моря. А из северной столицы — прямиком в Москву с пометкой «важно: доставить любой ценой».

На выходе путь нам преградил невысокий крепко сбитый господин с пышными усами и генеральскими эполетами.

— Гектор Старцев, я полагаю.

— Так точно, ваше благородие, — вытянулся по струнке и сложил руки по швам.

— Вольно, капитан, — командующий хлопнул по плечу. — Хочу поблагодарить вас за решительные и смекалистые действия во время бунта. Во многом из-за них солдаты сейчас роют обычные могилы, а не братские.

— Благодарю за высокую оценку, — отрывисто кивнул. — Но если бы я действовал быстрее, жертв и вовсе удалось бы избежать.

— Скромность и шрамы — украшения настоящего мужчины, — собеседник расплылся в довольной улыбке. — Ну-с, не смею больше отвлекать. Уверен, вы сюда не чаи гонять пожаловали.

А вот Пушкин-старший гонял — и не только чаи. На столе перед полицмейстером стояли сразу три телефона — и все надрывно звенели.

И этот звон бесконечно далек от мелодичного пиликанья современных смартфонов. Это лязг и скрежет старого заржавевшего будильника — того самого, что с двумя чашечками сверху, по которым с огромной скоростью бил молоточек, способный разбудить даже мертвеца. И когда перед тобой целый оркестр, тут не то что водку, а спирт начнешь чашками глотать.

И Орест — взмокший и раскрасневшийся, как после бани — снимал трубку за трубкой и осипшим голосом раздавал все новые и новые приказы:

— Да, усильте кордоны на Малой Конной! Как не хватает людей на складах? Хорошо, пошлю роту матросов из порта. Где банды буянят? Какое еще вооруженное сопротивление? Держитесь, направлю вам пулеметчика… — заметив нас, усач бросил трубку и окрысился пуще прежнего: — А вам чего надо?!

— Где лежат вещи, которые подняли со дна? — спросил прямо, не желая тратить время — ни его, ни наше.

— Что еще за вещи? — начальник полиции не сразу понял, о чем речь, и я мог его понять — в таком аврале имя свое забудешь.

— С дирижабля. «Титаника». Слышал о таком — разбился недавно?

— Похами мне еще, Старцев! Сам на дне окажешься.

— Успокойся. Я не за своим барахлом пришел. Я ищу людей, которые все это устроили.

— Пятый пакгауз, — мужчина достал бланк и печать. — Сейчас выпишу разрешение. Но учти — подняли очень мало. Сначала была буря в океане, потом — в городе.