В передней трети корпуса поблескивал клепаной сталью лафет с крупнокалиберной гаубицей. Первое, на что обратил внимание — и ствол, и листы брони сплошь покрывали неведомые руны, впопыхах вырезанные сваркой. Я не придал этому особого значения — моряки народ суеверный, любят украшать свои корабли, однако Генрих с удивлением подался вперед.

— Не может быть… Он жив? Но как?

— Кто? — волнение и тревога передались и мне, но я быстро с ними справился. — О ком вы говорите?

— Честер Уильям Нимиц… — прошептал Кросс-Ландау со смесью страха, ненависти и благоговения. — Командующий Континентальным флотом. Но я уничтожил его флагман. Спалил дотла и пустил на дно вместе со всем экипажем… Никто не мог выжить в том пожаре. Никто… Так вот чего ты добивался, старый ублюдок. Все это время ты заманивал меня подальше от берега, чтобы сойтись лицом к лицу, один на один — и наконец отомстить. Что ж, тебе это удалось. Но так просто я не сдамся.

— Спрячьтесь. Вам нельзя колдовать. Я справлюсь сам.

Адмирал внимательно посмотрел на меня, потом запрокинул голову и рассмеялся.

— Ну-ну… Третьеклассник против величайшего рунного мага современности. Нет уж, Гектор. Если кому и прятаться — то явно не мне.

Подлодка сбавила ход, а затем и вовсе остановилась в полукилометре от нас.

Люк открылся, и на корпус взошел человек в серой униформе и фуражке. Одежда болталась на нем, как на скелете, да и сам он напоминал ожившего мертвеца.

Лицо и руки обгорели так, что больше напоминали освежеванную плоть. Страшные рубцы сплошь покрывали татуировки с теми же символами, что и на пушке.

И хоть колдовские знаки не уберегли хозяина от огня, все же сумели спасти от неминуемой смерти. Вот уж действительно — призрак прошлого.

Следом из лодки вышли четверо молодых американцев — без ожогов, но назвать их здоровыми язык бы не повернулся.

Такие же тощие, с посеревшими лицами и грязными бинтами — все несли печать нечеловеческих лишений и частых ран.

Глядя на них создавалось впечатление, что матросы заходят на свои тайные мятежные базы только для того, чтобы пополнить припасы и снова уйти в пучину.

Гребаный «Летучий голландец» с проклятым экипажем, павшим жертвой ненависти и злобы неприкаянного капитана.

— Генрих Кросс-Ландау! — Нимиц подошел к гаубице и коснулся казенника. — Я предлагаю тебе сдаться на милость Соединенных Штатов Америки. Твоим пассажирам и экипажу гарантирована полная неприкосновенность. Мне нужен только ты, Генрих. Чтобы повесть тебя, как военного преступника, коим ты и являешься.

— О чем это он?

— О незакрытых гештальтах, — проворчал старик.

— «Аризона», — «зомби» отогнул палец. — «Оклахома». И «Мериленд». Три безоружных корабля-лазарета под красными крестами. Три братские могилы для двух тысяч раненых солдат. Но для тебя любой солдат — это враг. А на войне все средства хороши — не так ли, Генрих? Не потому ли ты столь истово за мной гоняешься? Ведь я последний свидетель твоих злодеяний.

— Катись в Пекло, откуда и вылез, — рявкнул адмирал. — Я никому и никогда не сдамся! Ни при каких условиях!

— Правда? Даже при таких?

Честер подошел к одному из матросов, который все это время почему-то держал руки за спиной.

И щелчком сбросил фуражку, открыв взору темные вихры и впалые глаза с темными кругами.

Я узнал его сразу, хотя видел всего раз — и тот на фотокарточке в кулоне.

Альберт Кросс-Ландау.

— Трус и подонок! — рявкнул адмирал и схватился за саблю. — Прикрываешься детьми!

— С каких пор тебя стали беспокоить дети? — усмехнулся соперник. — Ты же не думал о них, когда топил отцов, как котят. Я даю тебе последний шанс, Генрих. Ты или твой сын. Род или гордость. Честь или совесть.

Стоящий за стушевавшимся пареньком матрос поднес к его затылку револьвер и взвел курок, и щелчок отчетливо резанул по ушам, несмотря на расстояние и плеск волн.

— Если же откажешься, на пощаду не надейтесь — я уничтожу ваш кораблик вместе со всем экипажем. У вас нет шансов против меня.

— Ублюдок, — старик вцепился в поручни и свесил голову. — Ты хоть представляешь, какой спектакль разыграют янки из моей казни? Уже и не знаю, стоит ли волноваться о судьбе рода после такого позора. Альберт не справится сам. Он не боец, не лидер, не политик.

— Не забывайте про Риту. Вдвоем они горы свернут, — улыбнулся. — И все же вы отчаялись раньше времени. Рано сдаваться. Я что-нибудь придумаю.

— Мистер Нимиц! — крикнул, сложив ладони рупором. — Есть минутка?

— Кто говорит? — нервно отозвался подводник.

— Гектор Старцев. Наследник. Судя по вашему говору, вы из Техаса, верно? Ковбой, джентльмен и боевой офицер. Почему бы вам не вспомнить славные традиции вашей родины? Решите вопрос так, как решали их ваши предки — один на один, пуля против пули.

— Что ты делаешь? — прошипел старик.

— Тяну время. Если что — подыграйте.

— Вы не в том положении, чтобы выдвигать мне требования, — отозвался Нимиц. — И уж тем более не вам говорить о традициях. Я даю вам на размышления десять минут.

Вражеский адмирал достал кисет и закурил, не отходя от рунической пушки.

Мне же предстояло решить проблему в духе Шерлока Холмса — не покидая комнаты (в моем случае, канонерки) и за одну трубку. И от этого решения зависело очень многое.

Если оба Кросс-Ландау погибнут, это нанесет семье такой урон, что ее мигом разрушат и растащат по кускам конкуренты. Вдобавок, за столь жирный кусок может начаться война, что еще сильнее спутает карты.

Если погибнет Альберт, Генрих мне этого никогда не простит и в лучшем случае пошлет куда подальше, а в худшем — станет заклятым врагом всего рода.

Если же погибнет старик, этого не простят его дети, и о сотрудничестве придется забыть. Так что нужно разрулить все с максимальной выгодой и потерями только со стороны соперников.

Но как это сделать, когда все расклады против нас?

— Адмирал! — крикнул старпом. — «Разящий» вышел на связь! Прибудет в наш квадрат через полчаса! Если прикажете, я вызову всю нашу флотилию!

— Прикажите «Разящему» бросить якорь и ждать дальнейших указаний, — проворчал Генрих.

— Вы что-то решили?

— Что тут можно решить? — старик вытащил саблю и с прищуром посмотрел на понурого тощего паренька на подлодке. — Меня всегда учили, что смерть лучше бесчестья. Даже если на кону жизнь единственного сына.

— Значит…

— Значит, я не достоин своих предков, — каленая сталь звякнула о палубу. — Ведь сын для меня дороже позора. Я сдаюсь, Гектор. Прости.

Мысли судорожно завертелись в голове, и наученный горьким опытом разум выхватил из водоворота самое полезное и выстроил в логическую цепочку. Да уж, авантюра та еще, но какой разведчик не любит рисковать?

— Подождите. Надо все тщательно обдумать.

Мы вернулись на мостик и обговорили сдачу с глазу на глаз. После чего по личному приказу синий флаг на радиомачте заменили белым.

Генрих подошел к фальшборту и крикнул:

— Я сдаюсь! Но Гектор отправится со мной и заберет Альберта. Так я буду уверен, что ты не похитишь нас обоих.

— Хорошо. Но больше никого.

Мы сели в спасательную шлюпку, и матросы налегли на лебедку.

Едва днище коснулось воды, я вставил весла в уключины и погреб к субмарине.

Мог бы применить магию, но не стал лишний раз раздражать и без того напряженных янки.

А так сидел к ним спиной, руки заняты, зрение ограничено — никакой, в общем, угрозы.

Зато сам хребтом и затылком ощущал покалывание, а в душу вкрадывалось беспокойство.

Оглянувшись, заметил, что гаубица внимательно наблюдает за нашим приближением, не сводя со шлюпки разукрашенного ствола.

Адмирал корректировал курс покачиванием пальца. А в остальном недвижимо стоял на корме, сунув руки под мышки и неотрывно смотря на злейшего врага.

— Там, на корабле, — неожиданно произнес Кросс-Ландау, — я думал, что справлюсь. Но чем ближе звезды и полосы, тем тяжелее груз на сердце. Боюсь, иного выхода все же нет. Простите.