И самое сложное — это притупить и преодолеть ненависть к врагу. Боюсь, в пылу боя могут пострадать невиновные. А вы представляете, сколько людей может положить чародей вашего уровня. Даже случайно. Просто ярость застит разум — и перестараешься. Вольешь больше силы, чем нужно. И одним махом сметешь сотню. Или две.

И на ком будет эта кровь? Не на конкретном дворянине, а на всех благородных. Ведь народу объяснят, что работяги просто боролись за свои права и лучшую жизнь, а обезумевшие от безраздельной власти богачи сожгли их дотла.

Эта весть вмиг разлетится по всей колонии, а купленные газетчики и репортеры представят все в лучшем свете. Когда на передовицах появятся заваленные трупами улицы, когда начнут печатать крупные планы изуродованных магией женщин и детей — восстанет не только Петербург.

Восстанут все крупные города, и люд пойдет войной на дворян. В их глазах мы уже обнаглевшие толстосумы, угнетатели и эксплуататоры. А теперь станем еще и массовыми убийцами. И заговорщики обязательно будут рядом — и направят гнев в нужное им русло. И тогда революции не избежать. Вот чего добиваются предатели. В этом я уверен на двести процентов.

А значит — никакой боевой магии, только щиты. Это ясно? — обвел всех хмурым взором. — Тот, кто применит колдовство против толпы — первым попадет под подозрение. Любое колдовское убийство будет воспринято как диверсия, направленная на подрыв государственного строя. Это ясно?

— Чушь собачья! — отмахнулся Пушкин. — Нет никаких заговорщиков. Есть только потерявшая берега чернь и шантрапа.

— Я поддерживаю Гектора, — сказал Генрих. — Применять магию против толпы — это верная смерть.

— Согласен, — кивнул Земской. — Это перебор. На моей памяти никто не использовал волшебство против гражданских.

— Да нет там гражданских! — не унимался бородач. — Вы что, не слышите выстрелы? Это — вооруженные бандиты, и давить их надо по всей строгости! А не слушать бабкины байки!

— Свобода! — донеслось снаружи.

Я подошел к окну и увидел несущегося из арки бритоголового амбала. Здоровяк разорвал на груди рубашку, но несмотря на обилие пулевых ран, продолжал бежать, как заведенный.

И у самого крыльца взорвался, как ящик тротила, и если бы Распутина за считанные мгновения не закрыла фасад воздушным щитом, осколки рамы и стекла разнесли бы мне лицо и голову, как выстрел дробью в упор.

— Это еще что? — Пушкин встал рядом и уставился на опаленные ошметки в обрывках синей формы. — Бомбист?

— У него не было бомбы, — покачал головой. — Он сам — бомба. А значит, в нем был манород. Повторяю — это не просто бунт.

— Я тоже видела, — Рита кивнула. — Он не нес ни шашек, ни гранат.

— Свобода!! — подхватил нестройный хор, и из арки хлынули вооруженные молодчики в лучших традициях зомби-хорроров.

Мятежников перло так много, что они напоминали пущенный под напором непрерывный серый поток. И очень скоро он хлынул на двери, застучал по створкам, принялся колотить в окна, и только совместные усилия трех магистров сдерживали натиск.

Но вот вопрос — надолго ли? Или до тех пор, пока живых бомб не соберется слишком много? Кто из них заражен? Каждый десятый? Второй? Все? Надо выбираться, долгую осаду не выдержим.

В ответ в толпу полетели пули — как оказалось, агенты, свидетельствовавшие со стороны обвинения, пришли не с пустыми руками. Люди в черных костюмах заняли позиции у окон на обоих этажах и прицельно били из револьверов.

Но против такой оравы нужен пулемет, а лучше два, а никак не наганы с горстью патронов у каждого. Агентам помогали пятеро приставов с тем же снаряжением, но грохот выстрелов и крики раненых тонули в сокрушительном реве, а обезумевшая от ярости голь просто не замечала ничего вокруг.

Толпа любой ценой хотела голубой крови, не обращая внимание на то, что сама литрами проливала красную. К тому же, стрельбу приходилось координировать с чародеями, чтобы те снимали щиты перед каждым залпом, а затем возводили вновь. Одним словом, толку от такой тактики никакого, только зря злить и без того разъяренных как берсерки бунтовщиков.

— Ваша честь, здесь есть подземные туннели? — обратился к судьям. — Подвалы, потайные ходы?

— Нет, конечно, — старики стояли в уголку подальше от окон и промокали платочками холодный пот. — Это же не средневековый замок.

По земле никак, под землей — нельзя, остается последний вариант — над землей. Здания стоят вплотную, и перейти с крыши на крыши не составит труда. Вот только если враги не лопухи (что вряд ли), они повалили все столбы в квартале, а не только тот, что ведет к суду.

— Рита — мне нужна твоя помощь. Удерживайте здание щитами, а мы приведем подмогу.

— Что ты задумал? — проворчал Пушкин.

— Скоро узнаете. Ждите — и бейте магией только в случае крайней необходимости. От этого напрямую зависит судьба колонии.

Мы поднялись на второй этаж, а оттуда по узкой винтовой лестнице — на чердак. Выбив ногой хлипкие дверцы, я выбрался на горячую черепицу и подполз к коньку.

На площади — не протолкнуться, люд громил окна, высаживал двери и выбрасывал из окон чиновников. Далеко не у всех благородных магический дар, и не все могли хоть как-то защититься от копившегося столетиями гнева неравенства и несправедливости.

Служащие и немногочисленные охранники тонули в бушующем сером море без надежды на спасение. Их топтали, резали, ломали кости, а в костер злости сыпались все новые и новые тела.

Схожая обстановка царила и на внешнем периметре — ближайшие к администрации районы самые богатые и благополучные, и там есть, чем поживиться.

С высоты открывался отличный вид — малая этажность давала обзор почти на весь город, но я не заметил на прилегающих улицах ни одной целой витрины, ни одного не разграбленного магазина.

И почти над каждым кварталом вплоть до самого океана чадили черные дымы пожаров. Горели как особняки, так и перевернутые и разбитые автомобили — первые признаки роскоши.

А народа — как в Новый год. Горланящие и пьяные от крови и вина молодчики носились всюду с прутьями и дубинами, и горе тем, кто попадался им на пути и был одет чуть богаче босяка из подворотни.

— Зараза… — Рита легла рядом и разорвала платье на бедре, почти полностью обнажив крепкую ножку. — Надо было вместо исподнего надеть брюки — все-равно под юбкой не видно. И где, черт возьми, армия?

— Не знаю, — долго искал хоть кого-нибудь в форме цвета хаки и с трехлинейкой наперевес, но так и не нашел.

Вдали раздался взрыв, и над крышей взмыл темно-оранжевый, почти красный клуб огня. Следом послышались радостные вопли.

— Словно война началась… — выдохнула девушка. — Как такое вообще возможно? Так много, так быстро и так кроваво.

— Просто все сошлось в одной точке. Информационная накачка, долгий прессинг со стороны дворян, плюс нерешительность властей в критический момент — вот котел и лопнул. Поверь, для того, чтобы сорвало пружину, порой хватает и куда менее значительных поводов.

— То есть, виноваты мы?

— А кто еще? Думаешь, Пушкины достойно платят своим мастерам? Или Земские — шахтерам? Про Пана вообще молчу. И вот результат. Когда людей долго и упорно стирают в порошок, для взрыва достаточно всего одной искры.

— Так говоришь, будто уже видел что-то похожее.

— Можно сказать и так. Пошли — нужно добраться до соседних домов и найти рабочую линию.

Люд во дворе с таким остервенением громил дома и упивался кровью, что не замечал ничего над своей головой. Мы двигались вдоль конька на полусогнутых, и почти добрались до соседнего здания, когда услышали нарастающий рокот мотора.

Из-за угла выкатил автомобиль и двинул прямо на идущую по улицу толпу. И судя по скорости, тормозить он явно не собирался. Первые ряды тоже это поняли и попытались убежать, но натыкались на идущих сзади и вязли в гуще.

От удара не меньше дюжины разлетелись в стороны, точно кегли, но самое страшное только начиналось. Из салона вышел мужчина с физиономией типичного мордоворота, но при том облаченного в дорогой костюм. Который, правда, сидел на нем, как на горилле.