— Дмитро Степанович Хмельницкий, — грозно произнес судья, и сидящие в углу стенографисты защелкали клавишами. — Особый отдел Тайной канцелярии подозревает вас в незаконной торговле, зверском обращении с работниками, связям с преступным сообществом и государственной измене. Для проведения следственных действий отдел потребовал вашего ареста, для чего нужно снять титулярную неприкосновенность. Здесь и сейчас будет рассмотрено ходатайство о временном лишении вас дворянства. Если в ходе следствия хотя бы одно из обвинений подтвердится, вы лишитесь титула окончательно. Впрочем, вам он уже не понадобится, ведь наказание за ваши злодеяния — смертная казнь. Вы понимаете суть предъявленных претензий?

— Я невиновен! — гаркнул Пан, но как-то неуверенно, скорее для проформы.

— Прошу на место.

Стушевавшегося воротилу отвели в клетку. Пока все шло по стандарту, но вот дальше началось странное. К судьям вывели все многочисленное семейство: супругу, двух сыновей и трех дочек — на вид от десяти до шестнадцати.

— Род Хмельницких, — судья даже не стал утруждаться называть каждого по имени. — Особый отдел подозревает вас в пособничестве, покрывании и преступном сговоре. Канцелярия считает, что вы не могли не знать о том, что творил ваш отец, и должны быть подвергнуты следствию, как соучастники. Вы понимаете суть предъявленных претензий?

— Мы ничего не знали, — дородная женщина уронила лицо в ладони и разрыдалась, звеня цепями. — Мы даже живем отдельно. Пожалуйста, пощадите хотя бы девочек.

— Оставьте их! — Дмитро кинулся на прутья, как раненый медведь. — Я готов сотрудничать, только не трогайте семью!

— Тишина! — стук молотка едва смог пробиться через гул и гомон в зале. — Вызываю сторону обвинения.

Вошел Юстас — одетый с иголочки и с таким выражением, словно только что выиграл в лотерею миллион. Впрочем, с какой-то стороны так и было, но я даже не подозревал, насколько все серьезно.

Его сопровождали два агента — один с тонким кейсом, второй — с объемистым саквояжем.

— Представьтесь, — пробасил судья.

— Юстас Валериевич Ратников, обер-прокурор Тайной канцелярии.

— Каковы ваши доказательства?

— Здесь, — положил на стол перед судьями кейс, — документы, подтверждающие, что Дмитро Хмельницкий единолично владел винокурней, впоследствии переделанной под завод по производству нитроглицерина и кордита.

— Что есть кордит? — подал голос левый судья.

— Это смесь нитроглицерина и пороха, ваша честь. Взрывчатое вещество, применяемое в артиллерийских снарядах. В перечне бумаг так же есть товарно-транспортные накладные и выписки из черной бухгалтерии, доказывающие закупку сырья и отправку готового сырья контрабандой в Швецию, на фабрику Альберта Нобеля.

— С чего нам знать, что это действительно взрывчатка, а не скисшее пиво? — правый заседатель, похоже, решил немного подыграть стороне защиты.

— Прошу вызвать свидетеля со стороны обвинения, — сказал Юстас, и вальяжным жестом уступил кафедру уже знакомой мне изобретательницы.

— Представьтесь.

— Прошу внести в протокол, — женщина подняла палец, — не свидетель, а свидетельница. А зовут меня Николь Тесла. Докториня естественных и физико-математических наук, членша-корреспондентка Императорской Академии Наук.

— Кто-кто? — нахмурился центровой.

— Доктор, — Ратников с натужной улыбкой оттеснил чересчур прогрессивную свидетельницу от кафедры и достал из кейса новые листы. — Вот копии ее дипломов и степеней, гарантирующие осведомленность и компетентность в изучаемых вопросах. Тут же письменное заключение о том, что найденное вещество — вовсе не пиво.

— И все же хочу послушать ее лично. Госпожа Тесла, вам слово.

Николь без тени сомнения повторила все, что прежде озвучил Юстас. Интересно, ей тоже за державу обидно или просто в доле?

Далее по очереди вызвали без малого два десятка агентов, принимавших непосредственное участие в осмотре крепости.

Выслушали взъерошенного мужичка с бледным прыщавым лицом и чахоточным кашлем, который оказался похищенным учителем химии и под угрозой расправы варил для Пана нитро.

Довеском привели индианку в красном платье и четверых охранников — и все как по нотам закапывали Дмитро все глубже и глубже.

— Сторона обвинения закончила, — Юстас с поклоном отступил от кафедры.

— Совет благородных, — главный судья повернулся к ложе. — Вы все услышали? Есть ли у вас возражения, сомнения, претензии к ходу заседания?

Все четверо промолчали.

— Объявляю перерыв на совещание. Продолжим, как только будете готовы.

Наследников и представителей отпустили в холл, и мы с радостью покинули душное помещение. В холле царила приятная прохлада, а вот снаружи становилось все жарче. Крики звучали не только чаще, но и заметно ближе — из окна увидел, как городовым пришлось тесно набиться в арку — и лишь такая живая пробка сдержала натиск толпы.

От неминуемого прорыва защищало лишь устройство квартала. Правительственные здания обступили площадь по периметру, а проходы оставались только в арках, которые, как правило, закрывали ворота. В итоге получилась самая настоящая крепостная стена — не Кремль, конечно, но от беснующейся голи вполне защитит, да и обороняться так удобнее.

Вот только босяков прибывало все больше и действовали они все агрессивнее. Грань пока не переходили, но ведь и приговор пока не озвучили.

Не удивлюсь, если вслед за неминуемым арестом Пана последуют массовые беспорядки. И если Дмитро попытаются этапировать в тюрьму, сторонники наверняка попробуют освободить вожака. Если же конвоиры проявят жесткость и откроют огонь, беспорядки вмиг перерастут в бунт, мародерство и прочие бесчинства, которые охватят большую часть города.

Трущобы и окраины полыхнут точно, тамошней публике только повод дай поквитаться с угнетателями. Придется выводить на улицы солдат, солдатам придется стрелять в ответ на камни, дубины и ножи, а виновник торжества попросту свинтит в свою Швецию или на Фронтир — к янки, а уж оттуда — за океан, и ищи свищи.

С другой стороны, хаос крайне выгоден не только Хмельницкому, но и заговорщикам.

Если их задача ослабить высокие дома путем стравливания народа и власти, которую эти самые дома во многом и представляют, то от стычек и баррикад они получат куда больше выгоды, чем от точечных терактов.

За мертвого дворянчика вступится только его семья, а каждая капля крови простого работяги неминуемо обернется целой лужей на колотых булыжниках мостовых и площадей. Да уж, ситуация та еще, и хрен знает, как ее разрулить с минимальными потерями.

— О чем задумался? — спросил Рита, как бы невзначай ткнув локтем в живот. — Стоишь, как истукан.

— Думаю, как избежать беды.

— Ты об улице? — волшебница облокотилась на подоконник, и я в полной мере оценил достоинства обтянутой бархатом фигуры. — Да, все на ушах с самого утра. Здесь впервые судят столь богатую и влиятельную семью. А газеты и кликуши подливают масла в огонь.

Полицейский выстрелил в воздух, и шайка крепких ребят отхлынула от арки, сбивая и тараня стоящих сзади.

— Может, нам помочь?

— Хочешь применить магию против толпы? — Рита невесело усмехнулась. — Тогда уж сразу кинь туда связку динамита. За него хотя бы простят.

— Люди не любят колдунов? — вопрос, наверное, прозвучал странно — особенно от потомственного чародея, но подруга не нашла в нем ничего подозрительного.

— А за что нас любить? Мы же не лечим всех подряд днем и ночью, хотя умеем. Народу же не объяснишь, что колдунов мало, а лекарей — и того меньше. И что на лечение тратится в разы больше сил, чем на любую другую волшбу. Что мы отдаем собственную жизнь и сокращаем свой век на месяцы, а то и годы. Нет, в их глазах мы просто зазнавшиеся хлыщи, жирующие за чужой счет и презирающие всех, кто ниже нас только потому, что родились с Даром, а другим не повезло. Зато как власть защищать — мы в первых рядах. Так что лучше не лезь. Только хуже сделаешь.