Потом все потянулись целовать крест и Евангелие. Офицеры сначала, солдаты — потом. Санечка видел, каким растерянным проходил мимо Барыков, как стыдливо отворачивался князь Суворов-Италийский-Рымникский, внук достославного генералиссимуса...

И тут Санечка сжульничал. Просто-напросто по-мальчишески сплутовал. Он опрометью помчался в нужное место, расстегивая на ходу пояс, перевязи, колет, — для виду, конечно. Там отсиделся, пока присяга не завершилась.

Солдаты, встречая его, не без хитрецы ухмылялись. Офицеры делали вид, будто ничего не заметили. Тем более что Орлов не стал дожидаться окончания церемонии и ускакал в Зимний дворец с докладом новому императору, что, мол, в Конной гвардии с присягой все благополучно. О, до чего им всем это существенно! Во дворце все крайне тревожились за исход процедуры.

Санечка снова почувствовал, как у него нестерпимо болит голова.

Но в этот момент в казармах появился Александр Иванович Одоевский, освободившийся от дежурства в Зимнем дворце, радостный, возбужденный, и рассказал, что в большинстве других гвардейских полков, где командиры не сумели проявить такой настойчивости, как Орлов, дело присяги протекало иначе. Московский лейб-гвардии полк оказал сопротивление, присягать не согласился и выступил маршем чуть ли не в полном составе на Сенатскую площадь. Тут в воротах не обошлось без кровопролития.

А на улицах сейчас народу множество множеств, пробиться к казармам удается лишь с великим трудом. Встретил Одоевский в толпе у Адмиралтейства Рылеева с Пущиным. Они вдвоем направились по Гороховой к казармам Морского экипажа, а ему, Одоевскому, велели вести свой полк, если он не успел присягнуть, на Сенатскую площадь.

Узнав о том, что опоздал, Одоевский помрачнел.

— Эх, не доделано нами! Надо меры теперь принимать, чтобы хоть на усмирение конногвардейцы не соглашались! — И тотчас отправился вместе с князем Суворовым и Барыковым в казармы к солдатам.

А Санечку потянуло на площадь. К восставшим. К тому же вчера был у него договор с приятелями гренадерами о взаимной помощи при выступлении. Как-то у них?.. Он велел оседлать себе лошадь, своего Воронка.

Но тут в ворота влетели простые извозчичьи сани. Из них, ругаясь, выскочил петербургский губернатор граф Милорадович, с запяток соскочил его адъютант, подпоручик Башуцкий. Оказывается, не имея возможности прорваться через площадь Исаакия, они пробирались в объезд — по Вознесенской, по Мойке, через Поцалуев мост.

Прибыли они в Конную гвардию по приказу самого Николая, поднимать ее на усмирение восставших полков. Но тут, в казармах, вдруг встретили сопротивление: никто не отказывался, но и не действовал. Солдаты заходили в конюшню и там пропадали. Генерал-губернатору пришлось самому, еще горячей чертыхаясь, отправиться в стойла, чтобы оттуда выволакивать разгильдяев.

Усатый кирасир, выведя свою лошадь, поставил ее во дворе на надлежащее место и хотел было отойти. «Ты куда?» — «Белые перевязи надобно на кирасу надеть, ваше высокопревосходительство». И где-то пропал, теперь уже безнадежно.

Санечка с наслаждением слушал поносную брань Милорадовича, выходившего из себя от гнева и ярости. Вернулся Орлов и угодил под обстрел его ругани по-французски, перемешанной с отборными словами по-русски. Потеряв на препирательства около часу, генерал-губернатор потребовал лошадь и ускакал. Адъютанту Башуцкому пришлось отправиться вдогонку пешком.

«Ну, теперь Орлов добьется своего...» — подумал Санечка и не стал дожидаться: Воронок его давно был оседлан, он вскочил в седло и беспрепятственно проехал в ворота.

Около казарм и на площадях, в самом деле, толпились массы народа. Пробиваться к Сенату даже верховому приходилось с трудом. С места на место перебегали служилые и чиновники, приказчики и купцы, студенты, ремесленники и дворовые... мальчишки, конечно, и бабы. Все бурлило, кипело, кричало. Шапки взлетали на воздух. В двух местах колошматил кто-то кого-то. Возбуждение было всеобщее.

На Сенатской площади, посредине, Саня мгновенно увидел — не мог не увидеть близ входа в Сенат — четкое боевое каре. Это — одно из излюбленных построений Суворова. Восставший лейб-гвардии Московский полк двумя второстепенными фасами каре был обращен к Сенату и к Неве, то есть к монументу Петра, двумя другими основными фасами — к Исаакию, огражденному широким забором, и к Адмиралтейству. Ждали прибытия подкреплений из числа других восставших полков.

Темно-зеленые мундиры московцев с ярко-красными пятнами лацканов, сплошь прикрывавшими грудь, с такими же воротниками и отворотами, белые брюки и лакированные белые перевязи, крест-накрест спускавшиеся из-под золотых погон до самых бедер, черные кивера — все это производило впечатление праздничное. Дух поднимало. Над ними высится монумент — всадник на вздыбленной лошади, простирающий властную длань в бескрайние просторы России...

Издали Саня видел Александра Бестужева в мундире, при аксельбантах, в белых штанах, сапогах, при сабле и шарфе. Он сидел у подножия памятника и точил свою саблю о гранит постамента. С тревогой поглядывал по сторонам.

— Гляди-ко, гляди-ко, оделся словно на бал, — сказал кто-то в толпе.

— Не на бал, а на смерть. Мужик перед кончиной завсегда чистую рубаху надевает.

— Этот знает обычай. Он ведь русский. По виду видать.

Саня, заметив подпоручика Московского полка, князя Михаила Кудашева, знакомого ему по встречам у Муравьевых, подъехал к нему, поздоровался и стал расспрашивать, благополучно ли прошло восстание в его полку.

— Мы обязаны быстроте и энергии братьям Бестужевым и солдатам князя Щепина-Ростовского.

— Но князь Щепин-Ростовский даже не член Тайного общества, — сказал Саня.

— Я тоже. Нами просто владеет любовь к нашей отчизне. Но... вот главнокомандующего до сих пор у нас нету.

— Диктатором назначен князь Трубецкой. Я это знаю. Но у него должен быть заменяющий.

— Заменяющий, полковник Булатов, друг детства Рылеева. Этот не подведет. Но сейчас он тоже куда-то пропал. Ни Бестужев, ни князь Щепин для командования непригодны. Нам нужен опытный полководец, стратег. И подкреплений что-то не видно.

— Я поскачу в Гренадерский. Вчера там было вдохновенное совещание боевое, при участии самого Николая Бестужева. Они выступят обязательно.

И Санечка дал шпоры своему Воронку.

Продвижение снова задерживалось народом, стекавшимся на Сенатскую площадь. Плашкоутный Исаакиевский мост, выходивший от монумента Петра через Неву к Сухопутному кадетскому корпусу с той стороны реки, был запружен, словно поднялось и пришло сюда все население Васильевского острова. Толпа волновалась, переговаривалась, перекрикивалась: это расплата за двенадцатый год! за обман в обещаниях! Полицейских не было: отчаявшись в возможностях навести самый малый порядок, они попрятались в уголках.

Алексанечке было бы значительно ближе добраться до казарм Гренадерского лейб-гвардии полка по льду Невы, однако после нескольких дней оттепели он на коне рисковал провалиться между подтаявших льдин, где путь был безопасен только для пешего хода. Поэтому дорога его теперь пролегала по Васильевскому острову вдоль длинного-длинного здания Сухопутного кадетского корпуса, затем через Невку по второму наплавному мосту и поперек Санктпетербургского острова. Обогнув Кронверк, Саня выехал на набережную речки Карповки, против Ботанического сада. Теперь легко добраться до семи казарменных корпусов, выходивших на Петроградскую набережную около Гренадерского моста через Большую Неву. Ему необходимо было спешить...

Когда он приближался уже к самым казармам, то услышал сзади цокот копыт. Оглянулся. Его догоняли князь Одоевский с молоденьким прапорщиком Ванечкой Коновницыным, сыном героя Отечественной войны. Оба приветливо махали руками Плещееву. Только что Рылеев на Сенатской площади просил их поскорей сюда прискакать, чтобы ускорить выступление гренадеров.