Я видел твоего брата Захара, когда я возвращался из бани, а он сидел на воздухе. Мы были не одни, поэтому я не смог с ним говорить. Из книг ему пока дали только библию.

Матушку, Екатерину Федоровну Муравьеву, эту маленькую, сухую женщину, гордую, тщеславную, аристократку, урожденную баронессу Колокольцеву, Александр Алексеевич Плещеев не узнавал. В ней вдруг проснулась старая русская женщина. Она перестала говорить и писать по-французски. А по-русски писала с ошибками. Не привыкла. Стала религиозной.

Она привязалась к Плещееву — их связало общее горе.

Пришло письмо из Воронежа... Александр Алексеевич внезапно узнал об аресте старшего сына. И растерялся. Что делать? Охватило отчаянье. Если Муравьевы имели огромные связи, были обеспечены многолетней дружбой, знакомством, родством с влиятельными личностями, то где и как мог хлопотать о сыне какой-то камергер? Через Марию Федоровну?.. Она не принимает никого, даже близких друзей. Замкнулась и очерствела.

Указание императора Николая I коменданту Петропавловской крепости ген. А. Я. Сукину о содержании декабриста Александра Александровича Плещеева 2-го:

Присылаемого Плещеева 2-го посадить по усмотрению и содержать порознь.

Николай

С. П.

25-го генваря 1826 г.

Получ. 25-го генваря в 3-й четверти четвертого часа пополудни.

Впрочем, хлопоты, как Плещеев заметил повсюду, ни к чему существенному не приводили. Одна Александрин не хотела подобному верить. Едва оправившись после родов, она с утра до ночи, почти не выходя из кареты, ездила по городу к знатным друзьям. Собирала все силы, чтобы казаться на людях гордой и оскорбленной. Все вокруг делали вид, будто ей верят, обещали помочь...

Путем подкупов, траты огромных денежных сумм удалось ей добиться нелегальной переписки с Никитой. Какой-то майор, прощелыга и пьяница, «дядя Фома», доставлял в тюрьму письма и книги. Съестные припасы под видом снабжения стражников раздавались как взятки.

Но всех этих возможностей был лишен Александр Алексеевич. Угнетало полное неведение об Алексее: из тюрьмы ни одного письмеца, в то время как другие заключенные все-таки присылали украдкою на дом родным такие записки. Плещеев вспоминал свой собственный первый арест — юношей, в Тайной экспедиции, в девяностых годах. Вспоминал допрос. Истязания в застенке Шешковского. Был он в то время упорным, смелым и дерзким. Никого не выдал в те страшные дни. Алексей — о, этот такой же! Отпираться будет во всем до конца, и никакие угрозы и пытки не сломят его. Начальный допрос снимает сам император. Как-то прошла эта первая встреча с глазу на глаз с Николаем? Он не знал, а порой сомневался, жив ли его Алексей.

Тревогу разделяли с ним младшие сыновья. Ежедневно приходила Лиза, справлялась, нет ли вестей от Алеши.

Но тут 25 января Плещеева постиг новый страшный удар. Рано утром, еще в темноте, на дому Санечка был арестован. Во всех документах числился как корнет Александр Александрович Плещеев 2‑й.

Дежурство Главного Штаба Его императорского Величества по канцелярии дежурного генерала в С. Петербурге 25 генваря 1826 года № 208

Секретно

Господину Военному Министру Дежурного генерала Главного Штаба Его императорского Величества

Имею честь донести Вашему Высокопревосходительству, что сего числа присланы: Старший адъютант Штаба Гвардейского Корпуса лейб-гвардии Егерского полка штабс-капитан Кутузов, лейб-гвардии Конного полка корнет Плещеев 2-ой, которые и отправлены к генерал-адъютанту Башуцкому для содержания под арестом на Главной Гауптвахте...

Генерал-адъютант Потапов

Присылаемого Плещеева 2-го... посадить по усмотрению и содержать порознь.

С. П.

25-го генваря 1826 г. Николай

В четверг, 1826, генваря 28 дня, в 6 часов пополудни на XLIII (сорок третье) заседание высочайше учрежденного Комитета по изысканию злоумышленников (теперь уже не «Тайного», как пожелать соизволил государь-император) прибыли члены оного в полном составе из десяти человек.

Слушали: журнал прошлого заседания; ответы четырех братьев Бестужевых; ответы графа Спиридона Булгари; ответы трех братьев Красносельских, Назимова, других, других и других, положили Батенькову учинить еще один допрос.

Голенищев-Кутузов громко вздохнул, Татищев вытер пот с затылка, великий князь Михаил Павлович расстегнул воротник, Голицын достал перламутровую табакерку и начал усиленно нюхать.

— Кто будет первым? — спросил генерал-адъютант Чернышев.

— Корнет Уланского Украинского Тит Владиславович, граф Комар, — ответил секретарь.

Вызвали Комара. С ним расправились быстро — дело пустяковое было: явный оговор, ничем не подтвержденный.

Сложнее оказалось со статским советником Грабля-Горским, именовавшим себя «князем Иосифом-Юлианом Викентьевым Друцким-Горским, графом на Межи и Преславле». Видимо, просто авантюрист.

Потом приводили одного после другого: фон дер Бригген, Миклашевский, князь Антоний Яблоновский, полковник Левенталь, князь Броглио-Ревель. Требовали ответов мгновенных и обстоятельных. Обещали именем государя помилование за откровенность. Отвергали всякие оправдания, подсказывали. Измышляли лживые свидетельства. Прибегали к угрозам, издевательствам и поношениям, вынуждая дать обвинительные показания на других заключенных. Уклонялись от назначения очных ставок. Левашов, Чернышев, Бенкендорф были самыми изобретательными и ретивыми. Голенищев-Кутузов откровенно дремал. Татищев пот вытирал и позевывал. Голицын устало, но старательно улыбался. Стрелка часов приближалась к полуночи.

— Поручик лейб-гвардии Конного полка Плещеев-первый, Алексей.

— Ах, это тот великий молчальник...

— По обету безмолвника, святого Онуфрия, что шестьдесят лет подвизался в Фиваидской пустыне, — промурлыкал Голицын.

Кое-кто посмеялся чуть-чуть.

Алексея ввели, сняли с головы его капор. Он щурился от света. До чего непривычно после сального каганца! Был удивлен, что попал в такое блестящее общество: графы, князья, генерал-адъютанты... Догадался, что он в Комитете. Встретился глазами с Голицыным — тот сокрушенно, чуть-чуть, еле заметно, покачал головой. Слава богу, хоть сесть предложили. Ныла рана. Кандалы нажимали, наваливаясь всею тяжестью, тянули книзу. Эх, растянуться бы здесь во весь рост, на паркете! Вместо короткого топчана.

Недавний опрос в письменной форме, посланный дня три назад в каземат, Алексей перемарал жирной чертою — крест-накрест. Там задавались вопросы общего, трафаретного образца: где воспитывался, где слушал особые лекции, откуда заимствовал свободный образ мышления — от сообщества или из чтения, и какого рода книг или рукописей.

Теперь эти вопросы были заданы вслух. Алексей отвечал обычным молчанием. «Но почему меня называют Плещеевым 1‑м?.. Значит, есть еще один злоумышленник: Плещеев 2‑й?.. Неужто, Саня?.. Тоже взят?.. Ах, как ужасно!..» Еще больнее рана заныла.

Пытались заговорить с Плещеевым 1‑м на более высокие темы: что за идеи побудили его вступить в Тайное общество, какова была его первостепенная особливая цель; требовали рассказа о замыслах на истребление царской фамилии... при этом вопросе Алексей чуть-чуть усмехнулся.