— О, клянусь святым Георгием, знаю. Это ведь паша осетинская поговорка: «Когда волк летит вниз головой в пропасть, он говорит барану: «Брат мой».

— Вот и ты такой же «брат»… — зло усмехнулся старшина. — Попал к нам в руки и сразу: «Я ваш брат моряк»… У-у, морда!..

— Учти, сынок, я твой хозяин! — повысил голос Габати. — Это дом моего сына! Эти стены я своими руками…

Курсант Черепанов перебил:

— Плетет всякую чушь, а вы и слушаете…

— Ладно, Митя. Спасибо за хорошую службу. И — отчаливай в охранение, пока темно. Разберемся.

Габати по-хозяйски осматривал сени и потолок. Вздыхал, шептал проклятия фашистам. Передний угол обвалился, окна выбиты и завешаны плащ-палатками, ветер задувает…

Сокрушенно покачав головой, он спросил упавшим голосом:

— Ты, товарищ старшина, скажи лучше, кого застал в этом доме?

— А кого, например, я должен застать? — последовал вопрос.

— Может, старуху мою, такую полную, интересную женщину. Или внучку Нифу. Сын-то мой на фронте…

Старшина еще раз взглянул в лицо Габати.

— Верно, вроде не брешешь. Была тут полная хозяйка, и девочка тоже.

— Живы?..

— Живы, старик. Все ушли в Суаргомское ущелье. Организованно ушли.

— Ай, спасибо, сынок!.. Дай я тебя поцелую!..

— Ну, ну, — отстранился старшина и повел Тахохова на командный пункт полковника Ворожищева.

— Так кто же вы?

— Гвардии рядовой Габати Тахохов.

— Это все?..

— О! Вспомнил! — Габати прошептал на ухо полковнику — Я ваш «почетный гость». Генерал Рослый сказал, чтобы вы по радио так и называли меня. Он говорил еще, чтобы вы поймали по воздуху «Линкор». Это станция полковника Кудинова и капитан-лейтенанта Бета, моего комбата. Генерал сказал, что лично ваш «Тральщик» молчит…

Ворожищев грузно поднялся. Крупные черты лица обострились. Давали себя знать бессонные ночи и предельная человеческая усталость. Колючий взгляд смягчился.

— Одна наша маленькая рация уже нащупала ваш «Линкор». Мою станцию разбило бомбой, а РБ почему-то не берет… Только со своими говорю… Ну, докладывай о главном, «почетный гость».

— Генерал просит вас никуда не уходить, держаться до полуночи. В Суаргом фашиста не пускать. Ночью Бета придет. С «катюшами» придет. И еще придут, с другого конца. Ну вот, дорогой полковник, все. Только до полуночи держись…

Ворожищев обнял старого воина. Сильные руки полковника дрожали от волнения.

— Чем же тебя угостить, отец? Садись, что-нибудь придумаем.

— Тут и думать нечего! — воскликнул Тахохов. — В Майрамадаге я не гость. Вы — гости. Отпустите меня, дорогой полковник, в тот дом, где сидит старшина. Клянусь, такое угощение будет, какого сам нарт Сослан не ел.

В пустынном огороде, за жухлыми стеблями кукурузы Тахохов показывал морякам тайник.

— Слева — картошка, справа — мука… Тут вот бочонок с салом, в углу — копченое мясо. Все цело. Хорошо, что бомба не попала. Действуй, старшина! Берите лопаты, хлопцы. Вот они, под соломой лежат….

Габати выбрался из подвала и решил вздремнуть часок.

— Пойду проштудирую морской устав: «Сон и его охранение», — пошутил он. — Как тебя зовут, старшина?

— Андроник Сафаров. Иди, отец, на мою лежанку. Мы тут справимся.

Сафаров подгонял бойцов скорей приготовить обед. Три дня курсанты жили на одних мерзлых сухарях. Для комбрига, правда, отыскали маленькую банку трофейных консервов, но он отказался: буду, говорит, есть то, что едят мои солдаты…

Батальонная кухня находилась в пустом дощатом сарае. Два котла на колесах давно уже мерзли здесь… Теперь котлы ожили, задымились.

Габати сквозь сон учуял ароматный запах кухни. Крякнул, поднялся. Сколько проспал — неизвестно.

— Андроник! Какое сегодня число?

— Шестое ноября, отец…

— А я думал, уже седьмое — праздник. Обед готов? У меня, дорогой Андроник, есть еще один тайничок — особый…

Сафаров так и не узнал о содержимом особого тайничка Габати.

Артиллерийский налет гитлеровцев заставил всех моряков укрыться в своих окопах. Убежали и те, кто трудился на кухне. Старшина Сафаров схватил легкий трофейный пулемет, на ходу бросил:

— Будь здоров, Габати!..

Тахохов выругался и прильнул к длинной смотровой щели. Он видел вдали два немецких тапка, слышал взрывы снарядов, резкие выстрелы противотанковых ружей и слабые хлопки гранат.

Оглушительный взрыв снаряда сотряс весь дом, с потолка посыпалась земля. Габати упал на пол. В двери показалась чья-то голова в пилотке.

— Андроник!.. В кухню угодило… — И солдат исчез.

Андроника здесь не было. А что мог сделать Габати? Пропал праздничный обед…

— Ах вы, проклятые!.. — С этими словами он выскочил во двор.

Сарай горел, все заволокло черным дымом.

Не прошло и десяти минут, как Тахохов появился в траншее с мешком за плечами и с канистрой в руке.

Бой внезапно стих. Младший лейтенант, махая рукой, громко говорил Сафарову:

— Слева стреляли наши танки — это факт! Но откуда взялось орудие у автоматчиков? Два танка уничтожили… Не понимаю!..

— Это трофейный танк стреляет… Может быть, пленных заставили палить по своим, а?

— Узнай, старшина, у полковника. Позвони ему.

Сафаров наткнулся на Габати, который сидел на корточках с канистрой и раскрытым мешком.

— Глотни, Андроник, из канистры. Двойная… А вот кусок вяленого мяса. Чурека нет, извини, дорогой.

Сафаров усмехнулся, хлебнул из сосуда два глотка, поперхнулся и, схватив кусок мяса, побежал выполнять приказание.

Младший лейтенант Виталий Целиков уже знал о прибытии в батальон связного из бригады черноморцев. Но был немало удивлен, увидев, что это пожилой осетин в косматой папахе и старом полушубке, да еще с угощением. Чудеса!

— Пей, командир! Тебе — три глотка. Вижу, что сутки не ел… Злая она, да еще с перцем… Мясо вот есть, а чурека нет, извини.

Целиков отведал араки. Смеясь, грыз твердое мясо.

— Спасибо, черноморец! Ползи дальше, пока тихо, угощай каспийских моряков…

Габати пробирался вперед. Временами возле него создавалась «пробка» человек по пять. Сосуд совсем полегчал, когда Тахохов приблизился к КП командира батальона Березова.

Курсанты шутили:

— Неплохо бы так пожить пару деньков на бабушкином аттестате…

— На дедушкином! При чем тут твоя бабушка?

— Кушайте, орлы! Еще принесу.

— Толковый дедок! Ем, говорит, есть буду и знаю, где достать…

— Правду говоришь. Уж я-то знаю, где достать, а ты вот не знаешь. Ха-ха… Я тоже моряк, учти. Только с другого моря…

Но «запасы» Тахохова кончились.

Из разговоров офицеров Габати узнал, что батальон автоматчиков заставил экипаж трофейного танка «работать» на нас, и теперь южный заслон Суаргомского ущелья сразу укрепился.

Во второй «рейс» с мясом и канистрой Габати побывал у комбрига, угостил его и стал задавать вопросы. И конечно, не по уставу…

Александр Васильевич Ворожищев говорил, показывая на восток:

— Слышишь, Габати, бой приближается. За Гизелью земля горит… Теперь фашистам не до ущелья. Они, пожалуй, попрут на Ардон — по чистому полю.

— Значит, боком пройдут?

— Так-то оно так, — уклончиво ответил полковник. — Но враг по-прежнему боится, чтобы мы не вышли ему в тыл, и он будет нас атаковать, прикрывая свой отход на северо-запад.

— Отход? Значит, бежать будут, подлецы?

— Будут. Но не в этом дело. Если батальоны, от которых ты пришел гонцом, прорвутся к нам, мы захлопнем крышку гизельского котла. Вот тогда и им крышка… Или плен, или капут…

— Ай, молодец, Александр, — громко говорил чуть захмелевший Габати. — Выпей еще одну — за баркад!

— А что это такое?

— Баркад — это богатство жизни, когда всего много… Самый главный тост осетинского стола — баркад. Гитлер пришел отнять у нас баркад… Если я говорю «за баркад», значит, за нашу победу!

…В ночь на 7 ноября разведчик Никитин со своими друзьями снова начудил. После неудачных атак на правый фланг «коридора» начальство дало разведчикам задание достать «языка», причем обязательно из тыла. Никитин с тремя товарищами — Ивановым, Богатенко и Абубой Гоовым — под прикрытием нашей артиллерии и минометов зашли немцам в тыл. И наткнулись на блиндаж. Он оказался пустым. Решили передохнуть. Кто-то заметил провод телефонной связи.