В таких условиях защищать город дальше было невозможно.

Адмирал вкратце объяснил Астану, для чего он его вызвал.

— С сегодняшнего дня будете исполнять мои приказания. Будет трудно, однако командование надеется на ваш опыт, преданность Родине и личную храбрость.

— Понял, товарищ адмирал, благодарю за доверие. Разрешите идти?

Астан встал. Адмирал протянул ему руку. Зазвонил телефон. Командующий, не отпуская руки Астана, другой рукой поднял трубку.

— Как? Бомба? Близко? — быстро произнес адмирал, а потом в сердцах бросил трубку и посмотрел на Кесаева — Идите быстрее: в ваш корабль угодила бомба…

Астан не помнил, как выбрался из глубокого подземелья, как очутился у лодки, которую он оставил замаскированной.

Уже вскоре после его ухода над кораблем со стороны Балаклавы низко пролетел «мессер». Это видели матросы, однако им и в голову не пришло, что вражеский разведчик разглядел лодку, засек координаты. Пират вскоре вернулся, снизился, сбросил три бомбы и скрылся за горами. Все три бомбы упали совсем близко от корабля и повредили его: вышла из строя первая группа аккумуляторной батареи, прогнулись семнадцать шпангоутов, покоробило перископ и радиорубку.

Кроме того, разошлись в прочном корпусе швы четвертого отсека. Были и другие серьезные повреждения. Хорошо, что в это время команда отдыхала в укрытии вблизи бухты и осталась невредимой, даже никто не был ранен.

Астан застал команду за работой. К его приходу был объявлен аврал, работами по спасению корабля руководили инженер капитан-лейтенант Ланкин и инженер-механик Подлодин — опытный морской офицер.

Вскоре осмотреть лодку пришел и адмирал. Он посоветовался с экипажем, подумал и обратился к Кесаеву:

— Астан Николаевич, во что бы то ни стало надо вывести корабль отсюда и доставить в Килен-бухту. Как только проведете ремонт ходовой части — немедленно на Кавказ. Сможете?

— В Килен-бухту как-нибудь переползем, — ответил командир и, печально вздохнув, добавил: — Но без капитального ремонта корабль едва ли сможет преодолеть путь к Кавказскому побережью…

В Севастополе давно уже не было ремонтной базы. А израненный корабль провести по дышащему минами морю, сквозь вражескую блокаду на Кавказ было равносильно самоубийству. Оставить же его врагу было еще более позорно.

Адмирал положил ему руку на плечо и заглянул в усталые и печальные глаза, давая этим понять, что он не приказывает, а советуется.

— Спасти корабль невозможно? — спросил адмирал.

— Я еще окончательно не решил, товарищ адмирал, — ответил Кесаев, в раздумье опустив голову.

— Надо! Понимаешь, Астан, во что бы то ни стало надо спасти «Малютку», — продолжал адмирал, перейдя вдруг на «ты».

— Товарищ адмирал, это приказ командующего? — думая о чем-то другом, спросил Кесаев.

— Нет! Впрочем, понимай как хочешь, Астан Николаевич. Но сделай все, чтобы спасти корабль!

Уходя, он обернулся и добродушно добавил:

— Счастливого пути! Привет Кавказу! Действуй!

Кесаев понял, что бестактно было задавать такой вопрос адмиралу, и тут же поправился:

— Есть действовать, товарищ адмирал!

— Добро! Счастливого вам плаванья! — пожелал командующий и пошел торопливым шагом.

С минуту Астан смотрел вслед адмиралу и про себя подумал:

«Нехорошо получилось. Ему за весь Черноморский флот отвечать и за судьбу Севастополя… За каждого из нас… А я к нему с вопросом: приказ ли это? Да и какая разница: приказ или просьба командующего? Конечно, приказ — спасти корабль, любой ценой спасти!»

Он собрал команду в укрытие. Рассказав об обстановке и о том, что предстоит сделать для того, чтобы действительно любой ценой спасти корабль, приказал:

— Всем по местам. Корабль приготовить к буксировке в Килен-бухту.

А матроса Твердохлебова задержал на «индивидуальную беседу». Напомнив ему о почетном ужине в честь первой победы корабля, спросил:

— Ну, браток, убедился, что мы тоже на войне и воюем?

Твердохлебов молчал, не мог выдавить из себя и полслова.

— Так воюем мы или баклуши бьем?

— Воюем, да все не так, товарищ командир, — с трудом процедил Твердохлебов. — Вот потаповцы! Те да! Слыхали? Командующий Петров матросу свой орден Ленина на грудь повесил… Вот так бы я хотел воевать…

— Значит, ты хочешь скорее «нацепить» орден? Я тоже не возражаю… Только обидно, что ты недооцениваешь роль подводника в этой войне, — Астан дружелюбно похлопал его по плечу.

— Я хочу фрицев прямо в морду бить, головы им сшибать, товарищ командир, — глубоко вздохнул Твердохлебов, — бить по-русски.

Возражать матросу было трудно. Но Кесаев серьезным тоном сказал:

— Я тоже хочу вести в атаку батальон или роту… А мне приказали вести корабль! И правильно делают. Не пехотному же командиру командовать подводной лодкой? Разве он разберется в ней, где тысячи всяких деталей, которые командир должен знать назубок. Это тебе ясно? И у тебя восемь специальностей, ты на корабле можешь заменить в критический момент восьмерых. А приведи ты на подлодку новичка себе на замену, что он будет делать? Ты это понимаешь?

— Вполне, товарищ командир. Но душа на сушу хочет: там раздольнее бить фрица.

— Ну, хватит разговоров. Вытрави дурь из головы… — сказал командир властным тоном.

— Есть вытравить дурь! Разрешите идти? — Твердохлебов приложил руку к бескозырке и пошел на корабль.

Но «вытравить дурь из головы» ему не удалось…

Когда Кесаев возвратился на базу и передал израненную подводную лодку на ремонт, команде был предоставлен полный отдых на целых два дня. И хотя моряки знали по опыту, что первый день нечего считать, так как он будет банным днем, то есть весь уйдет на обычную в таких случаях армейскую бытовую суету — мытье, смену белья, медосмотр, починку и чистку амуниции и тому подобное, — все же их радости не было конца, ведь зато следующий будет целиком в их личном распоряжении, когда одним можно будет «сходить до девчат», другим, более степенным, «покеросинить» на очамчирском базаре, третьим, для которых лень-матушка прежде их родилась, с утра до вечера валяться в кубрике на плавбазе «Эльбрус» поверх аккуратно заправленных коек (имея, таким образом, полное блаженство — не попадаться на глаза начальству), четвертым побродить по улицам тихого южного селения.

Пропал первый день отдыха и для Кесаева. Отдохнув несколько часов, он снова пошел на судоремонтный завод посмотреть, приступили ли к ремонту «Малютки».

К полному своему разочарованию, даже ужасу, он увидел, что о ней на заводе вовсе забыли.

Бросился он разыскивать начальство, но это оказалось нелегкой задачей. Астан ходил от бригады к бригаде, от цеха в цех, и всюду один ответ: не знаем. Когда он пытался подробнее расспросить рабочих, они нехотя отрывались от работы, смотрели на Астана удивленно и, показывая рукой на огромную территорию, говорили:

— Где-то здесь должны быть.

И снова принимались за дело.

После долгих поисков, уставший от хождений и лязга железа, Астан вдруг увидел двух, как ему показалось, мастеров. Они о чем-то тихо беседовали у небольшого катера, который стоял на эллинге. У катера было помято днище. Похоже, что он с ходу напоролся на подводный камень.

Астан подошел к ним, поздоровался, назвал себя и объяснил цель своего прихода на завод. «Мастера» тоже поздоровались и тоже назвали себя. Один из них был начальником завода, другой главным инженером.

— Ваша лодка будет готова через шесть месяцев… — сказал главный инженер равнодушным и усталым голосом.

Астан, представляющий себе объем работ по ремонту «Малютки» и считавший вполне подходящим сроком две недели, вздрогнул как ужаленный.

— Сейчас время не для шуток, друзья, — ответил Астан и в упор посмотрел на главного инженера.

— Товарищ командир, — сказал директор, — мы слишком заняты, чтоб шутить. Главный говорит верно — шесть месяцев.

Кавказский характер Астана прорвался, несмотря на его железную морскую выдержку.