— Есть прорваться к Севастополю. — Потом с грустной усмешкой добавил: — И все же подводная лодка не бензовоз! Гранаты, снаряды… С таким грузом только на таран идти…

— Война! — прервал его комдив. — От каждого требуются невероятные и неслыханные доселе действия. И ты тоже понимаешь: на пути в блокированный Севастополь смерть таится всюду… Твоя задача — обойти ее, суметь обмануть смерть…

Лунная поздняя ночь. Корабль шел под водой, в его помещениях было душно и жарко. С матросов и офицеров градом катился пот. От запаха бензина забивало нос и горло. Время от времени слышалось скрежетание стальных бортов. Сердце замирало и мозг каменел в ожидании страшного взрыва. Никто вслух не хотел сказать, что лодка попала в минное поле, что скрежетали минрепы. Казалось, что сама смерть дразнит людей, играя лодкой, как кошка мышью: каждую минуту, каждую секунду могла взорваться мина за бортом, а вслед за этим взорвутся снаряды и гранаты, вспыхнет бензин… О своем личном спасении уже никто не думал.

Все были напряжены до предела. Требовалось невероятное самообладание. Ошибись командир хоть на вершок, растеряйся, и случится страшная беда.

Акустик Сосновский то и дело докладывал:

— Мина справа по борту…

— Мина слева по борту…

Кесаев слушал его, не отрываясь от перископа, и внешне сохранял удивительное спокойствие. Он отыскивал проходы к рейду Севастополя и не мог ничего рассмотреть: была страшная темень.

Приборы показывали, что лодка приближается к намеченной цели, Херсонесский мыс оставался позади. Но куда девался Константиновский равелин? Он должен быть где-то близко. Увидеть бы его.

Снова послышался леденящий душу скрежет минрепов. Скрежет справа еще не прекратился, как другой минреп терся о левый борт. Командир крикнул машинистам: «Самый малый!» — и лодка почти застыла, едва-едва подвигаясь вперед. Слышно было в течение минуты, как скрежет перемещался к корме и потом затих. Напряжение нервов дошло до такой степени, что казалось, они взорвутся, как тонны динамита.

«Да, такого еще не бывало, — подумал Кесаев, — пройти меж двумя минами. — И тут же вспомнил: — Было, было».

По этому фарватеру к Севастопольскому рейду уже проходила лодка его друга Грешилова. Когда Михаил Васильевич рассказывал друзьям об этой эпопее, ему не верили, смеялись и говорили:

— Охотничьи рассказы! Если лодка сталкивается с минрепом и мина не взрывается, это сказка. Мина же не скала, она взрывается от малейшего толчка.

Теперь эти «охотничьи рассказы» и «детские сказки» стали для Кесаева былью. Хорошо, что он тогда поверил, внимательно прислушался к рассказу друга. Поход Грешилова обнадеживал его: можно и надо вырвать корабль из беспощадных когтей смерти. А она все наступала и обступала со всех сторон, хватала за горло, давила сверху, с бортов, снизу, преграждала путь, грозила с кормы.

А защитникам блокированного Севастополя сейчас, как воздух, нужны были и бензин, и боеприпасы, и медикаменты…

— Слышу взрыв, — доложил командиру акустик Сосновский.

Но Астан и сам уже видел в перископ вспышки батарей, пожары. Он повернул перископ и все рассмотрел подробно. Батареи вели огонь не только с Малахова кургана. Линия фронта обозначена огненным кольцом. Немного позже в перископе показались огни Константиновской крепости. Гром батарей отдавался вибрацией корпуса лодки. Астан теперь точно знал: подошли к Севастопольской бухте.

— Севастополь! Боевая тревога! По местам, стоять к всплытию!

— Есть! — послышался ответ помощника.

Механизмы лодки загудели, и нет, не экипаж, — лодка всеми отсеками вздохнула. Она всплыла и шла теперь по черной глади. «Прямо-таки живыми удалось выбраться из могилы», — радовались матросы и офицеры.

Астан почувствовал себя, как нартский богатырь Сослан, вырвавшийся на волю с того света, и приказал вахтенному сигнальщику — старшине первой статьи Косте Лысенко — дать опознавательные. Тот взял ракетницу и выпустил сигнальные ракеты.

Лодка, вышедшая победительницей из минного ада, пришвартовалась в южной бухте, к затопленной барже.

— Отбой боевой тревоге! Команде — на воздух! — приказал командир и сам сошел на берег. За ним — остальные.

Никогда они еще не вдыхали с таким наслаждением воздух. Правда, воздух июня 1942 года в Севастополе не намного был чище, чем в подлодке: запах пороха и гари тяжело и душно бил в лицо.

На причале появились черные фигуры моряков. Они окружили матросов. Рукопожатия, объятия, расспросы, радостные возгласы.

Обменялись паролем.

— Среди вас есть потаповцы, я хорошо знаю подполковника Потапова, — сказал Кесаев.

— Вы наши спасители. Скорее давайте гранаты. Враг на подступах к городу, бои уже идут на окраинах.

В ночной темноте на матросских плечах поплыли ящики со снарядами и гранатами. Матросы несли гранаты и снаряды, как драгоценности. Бережно и жадно.

Когда начало светать, к Астану подошел небольшого роста широкоплечий офицер. Он был весь в пыли и курил трубку.

— Спасибо, сердечное спасибо, друг! Спас ты моих орлов, — сказал он, обхватил Кесаева и поцеловал, словно тот вернул ему его собственную жизнь.

От запыленной щетины офицера на потной щеке Астана размазалась грязь. Он вглядывался в лицо стоявшего перед ним офицера. Потапов!

— Алексей Степанович! Вот это здорово! Жив! Пуля тебя не берет! Колдун ты, друг мой! Из чего только сложен ты, Алеша? — приговаривал Астан, находясь в крепких объятиях друга.

— У кого есть такой друг, как ты, — торопливо сказал Потапов, — тот и в огне не сгорит и даже в океане не утонет. Помнишь, как ты спас меня от смерти?

— Ладно, ладно, — засмеялся Астан, — я помню, как ты меня выручил.

— На войне как на войне… Всякое бывает…

Когда «Малютка» была разгружена, Кесаева вызвал к себе командующий флотом адмирал Октябрьский.

В городе битва не утихала, а усиливалась. В воздухе, свистя и грохоча, рвались снаряды и бомбы. Путь к командному пункту был не безопасен. Кесаеву приходилось пробираться сквозь огонь горящих зданий. В бетонированном КП адмирала он освещал себе дорогу электрическим фонариком. Астан не решился зайти к адмиралу небритым и спросил у вахтенного матроса:

— Нет ли, браток, бритвы?

Тот кивнул ему головой в сторону парикмахерской штаба.

Кесаев вошел и увидел парикмахера, брившего намыленное лицо круглощекого блондина. Его глаза были закрыты, и он сладко похрапывал.

Астан рассмеялся и спросил парикмахера:

— Поспать пришел?

— Тсс! Будьте добры, не говорите громко, пусть хоть сейчас отдохнет! Это комбриг Потапов. Командующий вызвал его «на большой ковер», — сказал парикмахер шепотом.

Когда командующий вызывал кого-нибудь из командиров для «разноса», на языке моряков это называлось быть «на большом ковре».

Тяжело было Астану смотреть на Потапова. «У полковника даже нет времени отдышаться, а его вызвали еще и на «большой ковер»! Где-то не так сработал!..» — подумал он.

Адмирал хорошо знал Кесаева, и беседа между ними была сердечной. Кесаев заметил, что Филипп Сергеевич очень устал. Судьба Севастополя согнула и его, это было видно по лицу. Но он старался держаться уверенно и бодро.

Выпили по рюмочке коньяку за благополучное прибытие в Севастополь. Потом адмирал медленно заговорил о том, что приказано оставить Севастополь, эвакуировать части и население из города. Сказал, что это будет трудной задачей для кораблей флота, для Кесаева в том числе. Город, конечно, временно оставляем. Этого требует обстановка. Мы знаем, что Севастополь недолго будет в руках врага. Выбьем его. Но горько думать, что все же приходится оставлять…

Восемь месяцев гитлеровские орды захлебывались своей кровью, стремясь захватить Севастополь. Сто тысяч вражеских вояк было за это время истреблено защитниками города-героя.

Но когда Севастополь окружила трехсоттысячная армия и на город обрушивали смертоносный груз 900 самолетов и 400 танков противника, когда заблокировали морские подступы…