— Генерал приказал срочно разыскать тебя, — умоляет Ваня. — Уже минут пятнадцать сидит. И время засек.
— Ну и как он, очень злой?
— Да нет. Улыбается…
В тот же день сержант морской пехоты Габати Тахохов выехал поездом в город Орджоникидзе с важным поручением командира корпуса Ивана Лукича Хижняка и с увольнительной из рядов армии.
Вместо эпилога
До станции Минеральные Воды Габати еще жил воспоминаниями о последних часах, проведенных на морской косе Чушка, о трогательном прощании с боевыми друзьями. Когда расставался с Бета Цаллаговым, с капитаном Булычевым и Ваней Реутовым, не удержал стариковскую слезу. Нелегкое было прощание и с боевым генералом Хижняком. Иван Лукич не забыл позаботиться о том, чтобы Габати вернулся в свой колхоз на лошади, как и уезжал оттуда к линии окопных работ под Владикавказом. Должно быть, Бета рассказал генералу о том, как Габати горевал по Юлтузке, погибшей от фашистской бомбы в долине Ацылык.
— Вот, — сказал генерал, подавая пакет. — Это письмо во Владикавказ к моему другу, военкому Северной Осетии. Получишь хорошую лошадь и бричку. А второй пакет — с поручением….
В штабе корпуса Тахохову дали еще небольшую посылку с сургучными печатями. Сдать ее надлежало тоже военкому. В маленьком ящичке был драгоценный груз — медали «За оборону Кавказа» тем, кто лежит на излечении в госпиталях города Орджоникидзе, из числа воинов 11-го гвардейского корпуса. Почетное поручение!
На всех станциях и в продпунктах Габати пропускали без всякой очереди, потому что в воинском предписании ясно было сказано, какое важное задание выполняет моряк Габати…
…Сдав все бумаги и посылку военкому и получив взамен красноармейскую книжку и военный билет, ехал Тахохов в Майрамадаг.
— Н-но-о, Юлтузка, шевелись!..
Хорошая лошадь: масть караковая, большим правым глазом косит на оглоблю, сразу видно, что прежде ходила под седлом и еще не привыкла к упряжке. Не освоилась она и с новой кличкой, данной ей в память о погибшей Юлтузке.
Едет Габати и думает: «Вот приеду, угощу внучку Нифу и жену свою Чабу солдатским подарком — всякой снедью да шоколадом, который мне выдавали вместо табаку, как некурящему воину. Угощу, а потом приглашу к себе председателя колхоза и скажу:
«Ну, председатель! Ты думал, что Габати уехал на колхозной Юлтузке землю вывозить, а вернулся пешком? Нет, дорогой друг, Габати свою службу знает. А не собрать ли нам с тобой наших сельчан и не вспомнить ли добрым словом тех, кто покоится здесь, в нашей каменистой земле, кто защищал наш Майрамадаг, наши горы, нашу власть? Вы укрывались тогда в Суаргомском ущелье. Нелегко было там с детьми в холоде и в голоде. Но посмотрели бы вы, как мои друзья — гвардейцы и моряки — бились на пороге ущелья, чтобы не пропустить к вашим беззащитным шалашам и землянкам шакалов-фашистов! И умирали моряки и гвардейцы за то, чтобы спасти вашу жизнь!..»
Габати очнулся и увидел перед собой в осеннем наряде горные леса и поля, израненные воронками от снарядов и бомб. Сожженные танки и автомобили давно уже убраны. Спит Гизельская равнина, ждет земля весенней оттепели и мирного плуга хлеборобов…
Впереди уже виднелись знакомые очертания Майрамадага. Дрогнуло сердце: «Кто сейчас дома? Пишут ли сыны с фронта? Ведь война еще не окончена… Живы ли они?..»
Габати погнал лошадь рысью. Крепкие колеса армейской брички подпрыгнули на ухабистой дороге…
Над крышей его сакли вился белый дымок.
Тайными тропами
Глава первая
Поиск
К полудню в чаще белорусского бора как-то сразу густо потемнело, по лохматым верхушкам высоких сосен и могучих елей пронесся порывистый ветер. Лес тревожно зашумел. Послышался грозный раскат весеннего грома.
Десять изможденных тревожными и долгими блужданиями человек остановились у невысокой, на редкость густой, ветвистой ели. Никто не проронил ни слова — ждали, что скажет ладно сложенный, высокий кавказец, которого все называли «Дядя Ваня». Здесь его слово — закон.
Пока длилось минутное молчание, у людей появилась радостная надежда на затяжной дождь. Потому что их неумолимый вожак только тогда не будет торопить с продолжением поисков.
Когда утихло эхо второго раската и в наступившей тишине послышался мерный шум приближающегося дождя, Дядя Ваня окинул быстрым взглядом всю группу и, указывая на ель, возле которой они стояли, произнес уверенным и в то же время мягким голосом:
— Здесь переждем.
И десятеро неразлучных спутников, торопливо раздвигая густые ветви, укрылись под елью, как под огромной кавказской буркой. Прижались друг к другу и заснули так быстро, будто спешили выполнить приказ властелина сонного царства. Они не слышали грохотавшего грома, не видели вспышек молний. И хотя дождь был не таким затяжным, как думалось этим уставшим людям, все же они успели отдохнуть.
Поэтому, когда проснувшийся первым Дядя Ваня объявил подъем, все быстро вскочили. Протирая сонные глаза и смахивая с одежды иглы и мелкие веточки, выбрались из-под ели и выстроились перед своим вожаком.
— В ружье! — шутливо скомандовал тот и улыбнулся. В его усах и бороде, спадавшей черной как смоль волной на широкую грудь, скрылась горечь улыбки.
— Мы готовы, — ответил за всех бойкий на вид белокурый парень по имени Николай. — Да вот ружей-то у нас и нету.
Шутка вызвала оживление среди безоружных людей, но в то же время подчеркнула их беспомощность и слабость.
— Оружие добудем! — уверенным голосом сказал старший. И все ему поверили. Потому что хотели верить, хотели раздобыть оружие, связаться со своими и воевать, вести настоящие бои против врага. — Тем более что мне приснился сон, — продолжал вожак, — будто идем мы с винтовками и связками гранат на эсэсовцев-карателей, прорываем кольцо окружения и соединяемся со своими.
— Вот это сон, — снова отозвался Николай, — так бы наяву…
— Пора кончать, товарищи, наше бродяжничество, — с неведомо к кому относящимся упреком добавил Сергей, длинный и худой парень, отрастивший себе за время скитаний в лесу пышную каштановую бороду. — Пока были у Кузнецова, делом занимались… А теперь бродим… Ищем… А что? Иглу в стоге сена!
— Кто ищет, тот найдет! — пытался подбодрить людей Дядя Ваня. — А пока ответьте мне: все ли помнят наш условный сигнал?
— Все! Все помним! — послышались голоса.
— Ну, тогда полный порядок. Победа ждет нас, и только победа. Это я вам говорю точно.
И, напомнив известные всем правила ночного похода, пошел вперед. Сделав несколько шагов, остановился и, как бы подбадривая самого себя, сказал:
— Они не могли далеко уйти, не могли! Они тоже где-то здесь пережидали дождь. Чувствую это, ребята.
Вожак двинулся дальше. За ним цепочкой шли девять его товарищей. На лес уже опустились сумерки. Кое-где меж стволами виднелись первые дымки вечернего тумана, на попадавшихся изредка небольших полянах он стелился плотной пеленой. Сырость, прелые запахи валежника, перемешанные с острым, почти резким запахом хвои, дурманили людей. Донимали ожившие после дождя комары, нещадно хлестали жесткие ветки кустарника, обдавая идущих крупными застоявшимися на листьях дождевыми каплями.
С каждой минутой идти становилось тяжелее. Но упорство граничило с отчаянием, и трудно, сказать, что могло случиться с усталыми и голодными людьми, если бы не железная воля их вожака. Он своей собранностью и уверенностью держал всю группу в сравнительно боевом и решительном состоянии. Ни жалоб, ни упреков, ни проявлений слабости — только вперед, только к цели.
Когда идти было совсем невмоготу, вожак останавливал группу для короткой передышки и, как мог, старался отвлечь людей от невеселых дум, порожденных усталостью:
— А помните, ребята, осень сорок первого? Мы, голодные, раненые, окруженные врагом, — и то колошматили фашистов и поезда их под откос пускали. Ведь пускали, черт побери!
