Он снова закрыл глаза и вслушивался в мерный успокаивающий шум дождя. «Скоро придет Хатагов с друзьями. Какая досада, что я сейчас не с ними».

Дождь убаюкал его, и Золотухин задремал. Сквозь дрему ему слышались винтовочные и автоматные выстрелы, они, казалось, приближались.

— Что такое? — произнес он спросонок и открыл глаза. — Да это же перестрелка!

— Ваня, — прозвучал у него над самым ухом голос Хатагова, — вставай, погоня! — Затем четкие слова приказа — Возьмите его под руки!

Двое партизан подхватили Ивана, поставили на ноги и, поддерживая, начали углубляться в чащу. Золотухин крепился изо всех сил. Ни разу не вскрикнул, не застонал. Как только мог, помогал тащившим его товарищам. Но при переходе через ручей зацепился раненой ногой за кочку и потерял сознание. Дальше идти он уже не мог.

— Товарищ командир, — тихо окликнул Хатагова один из партизан, — Золотухин сознание потерял. Волокушу бы…

— Нет времени на волокушу! У карателей овчарки. Хатагов подошел к усталым бойцам, на руках которых обвис Золотухин, секунду раздумывал, а потом шепнул Золотухину на ухо:

— Ваня, вскрикнешь, застонешь — всех погубишь!

— Бросьте меня, — услышали партизаны в ответ. — Я вас прикрою, а потом пулю… Живым не сдамся… Бегите, товарищ командир…

— Ваня, дорогой, здесь командую я. К тебе одна просьба — стисни зубы. Остальное делай, что приказываю: садись мне на закорки, держись за плечи… Помогите ему…

Хатагов взвалил Золотухина себе на спину, подхватил руками повыше колен его ноги и двинулся своими мощными шагами по густому лесу.

— Догоняйте нас, хлопцы, — тихо сказал он партизанам, — не то овчарки штаны порвут…

Шутка командира словно влила новые силы. Партизаны быстро удалялись в лесные дебри, и каратели заметно отставали. Они уже перестали стрелять, а дай овчарок становился все глуше и вскоре совсем умолк.

— Наше счастье, друзья, что дождь идет, — нарушил тишину Хатагов. Он тяжело дышал. — От этих проклятых собак в сухую погоду мы так дешево не отделались бы.

— Вы же, товарищ командир, всегда любите говорить: нам дождь помогает.

Все засмеялись. Почувствовав себя в безопасности, партизаны пошли спокойнее, слышались уже смех и шутки, а через некоторое время Хатагов произнес долгожданное:

— Привал!

И он бережно опустил Золотухина на землю. Иван не только ни разу не вскрикнул, но даже старался приноровиться к шагу Хатагова, чтобы облегчить ему движение по неровной лесной местности.

После короткого отдыха снова двинулись дальше. Утром они достигли берега небольшой речушки, змеившейся в лесных зарослях. Ее зеленые берега упирались в вековые деревья. Если долго смотреть на плавное течение речки, то казалось, что деревья растут прямо из воды. Здесь было тихо и спокойно.

— Привал и отдых, — услышали партизаны голос своего командира.

Небо уже давно очистилось от туч, и солнечные лучи купались в свежеумытых зеленых верхушках вековых деревьев.

Золотухин, хотя и чувствовал себя очень плохо, улыбнулся Хатагову:

— Доброе утро, командир. Слышал ночью два взрыва. Ну, подумал, отличная работа… А я себя лучше чувствую…

— Добрым это утро будет, если мы тебя поставим на ноги. Вот отдохнем, а потом сделаем тебе перевязку. А сейчас — спать!

Раненый с чувством какой-то нежности посмотрел в голубоватые глаза командира. Его сухие и потрескавшиеся губы слегка зашевелились, на ресницы набежали прозрачные капельки.

Хатагов, прикрыв глаза, старательно вытирал рукавом выступавшие на лбу крупные капли пота.

К полудню отдохнули, освежились в речке, позавтракали. Ко всем будто вернулись прежние силы — хоть сейчас снова на задание.

Один только Золотухин отказался от еды, молчал, щеки его пылали, глаза лихорадочно блестели. По всему было видно, что у него сильный жар и необходимо было срочно что-то предпринимать.

Хатагов спустился к реке, вымыл руки и протер их оставшейся самогонкой. Потом склонился над Золотухиным. Повязка и листья подорожника были в сукровице и отдавали дурным запахом загноившейся раны. Командир внимательно осмотрел рану, промыл ее и произнес:

— Буду резать! Вскрою гнойник, вытащу пулю, продезинфицирую и забинтую рану. Только так!

Это он говорил самому себе, но Золотухин и партизаны все отлично слышали. Первым откликнулся Золотухин:

— Режьте, товарищ командир, все равно помирать!

Кругом рассмеялись, а Золотухин, ободренный их смехом, спросил Хатагова:

— Как оперировать, под наркозом или без?

— Слушай, Ваня! — серьезно сказал Хатагов. — Операция пустяковая, но будет больно. Сейчас еще тебя можно спасти, но завтра — конец.

— Я же согласен, товарищ Хатагов! Рука у вас легкая. Вот увидите — глазом не поведу.

Единственный хирургический инструмент, которым располагал Хатагов, — это охотничий нож. Его-то Хатагов и наточил так, что им можно было бриться. Он все увереннее входил в роль хирурга. Засучил рукава, оглядел своих «санитаров» и дал им нужные распоряжения. Двое должны были держать больного, третьему поручили вскипятить воду в железной кружке и сделать жгуты и «бинты» из своей нижней сорочки.

«Хирург» приметил во время купанья, что у этого партизана сорочка оказалась белее, чем у других. Когда все было готово, Хатагов, ко всеобщему изумлению, положил на «операционный стол» пакет ваты, марлю, обернутую в пергамент, и поставил пузырек с йодом. Все это он извлек из-за пазухи. Чувствуя на себе удивленные взгляды партизан, он с ходу окунул кривое лезвие ножа в кружку с кипятком и приступил к операции.

— Ну, тезка, — обратился он к Золотухину, — теперь держись. Хлопцы, накладывайте жгут! Та-ак, хорошо… Держите больного покрепче!

Он легко провел лезвием ножа по ране и вскрыл нарыв. Хлынувшую кровь убирал ватой. Потом раздвинул края раны и кончиком ножа быстро извлек из нее маленький кусочек металла.

— Ну вот, главное зло удалено, — проговорил Хатагов.

Он довольно искусно обработал рану, вложил тампон, туго забинтовал ногу.

— Теперь снимайте жгут, ребята. Кажется, операция прошла удачно, — проговорил он, вытирая крупные капли пота, густо усеявшие его лоб.

— Товарищ командир, — обратился к Хатагову один из тех, кто накладывал жгут на ногу Золотухина, — можно задать вопрос?

— Вопрос всегда можно задать, — улыбнулся Хатагов, — но не всегда можно на него ответить.

— Харитон Александрович, а вам раньше приходилось оперировать?

— Да, у животных приходилось кое-что вырезать, — лукаво ответил Хатагов, — а человека режу впервые.

— Но у вас так здорово получилось, товарищ командир, будто вы настоящий хирург.

— Если к вечеру температура спадет — значит, все обошлось и наш Иван через недельку пойдет на задание.

— Спасибо, товарищ командир, — произнес осипшим голосом Золотухин. — Спасибо, Харитон Александрович. Кровь от головы отошла. Легче мне.

Он умолк, и вскоре глубокий сон безраздельно завладел раненым партизаном.

Кто-то не удержался и спросил, откуда командир достал йод и вату с марлей. Харитон Александрович улыбнулся своей широкой доброй улыбкой и ответил:

— Не такой это секрет. Зашел на станцию и попросил у дежурного.

— И он дал? — спросили в один голос несколько человек.

— Вы же видели йод и вату — значит, дал. Там, правда, два эсэсовца протестовали…

Ранним утром все партизанские группы из отряда Хатагова благополучно вернулись на свою базу.

Командир выслушал рапорты боевых товарищей. Убедившись, что задания выполнены и потерь нет, отдал команду располагаться на отдых.

Под кронами ветвистых деревьев партизанам был подан завтрак — перловая каша с мясом. Проголодавшиеся люди ели с аппетитом. Многие из них без всякой меры нахваливали повара за отлично приготовленный завтрак. Правда, двое поругивали его за то, что пересолил кашу, продукт перевел. Однако добавки попросили, чем вызвали веселое оживление всех завтракавших.