Демин и Егоров вздрогнули от внезапного приступа смеха, напавшего на их командира. Их лица сейчас напоминали физиономию человека, который приготовился чихнуть и никак не может этого сделать. Астан же смеялся и сквозь смех что-то хотел им сказать, но не мог, потому что новые приливы смеха захлестывали его снова и снова…
— Астан Николаевич, — укоризненно произнес Демин.
— А вы разве не догадались? Боцман… Ведь он все объяснил. Спасителем-то оказался матрос Волков!
— ?!
— Да припомните же. Волков, чтобы его шест не брали другие, написал на нем — «Волк»… а на две последних буквы краски у него не хватало… потому что он еще и номер «Малютки» вывел на шесте… Поняли?
Егоров и Демин дружно рассмеялись.
— Ясно, каплейт, — смеялся Демин. — А когда шест и щит всплыли, немцы решили, что нам капут…
— Вот в чем секрет… «Потопили» нас и только тогда ушли. Я готов поклясться, что это так… Они еще на весь мир раструбят о своей победе. Как в сказке! Такого не придумаешь. Расскажи матросам — пусть посмеются, — закончил Кесаев.
Был уже полдень, когда радист Иван Немилостливый доложил командиру, что отремонтирована и заработала связь.
— Молодцы! — обрадовался Кесаев. — Теперь влезайте в эфир и доложите командованию, что «Малютка» возвращается на базу. Все члены экипажа живы и здоровы. Еле дышим, но идем своим ходом.
Шифровальщику и Сосновскому пришлось немало потрудиться, чтобы убедить штабных радистов, что радирует именно М-117. Для проверки штабисты потребовали назвать по имени-отчеству некоторых членов экипажа.
Когда на суше убедились, что говорят с «Малюткой», попросили связаться со штабом через двадцать минут.
— Товарищ командир, — сообщил Сосновский, — в штабе не поверили, что мы живы.
— Это я предполагал, — спокойно ответил Кесаев. — Что они сказали еще новенького?
— Ничего не сказали… Велели через двадцать минут связаться с ними. Видно, на вашу радиограмму ответ давать будут.
Через двадцать минут передали:
«Всему личному составу подлодки М-117 слушать приказ».
Кесаев насторожился.
И в это время по всей «Малютке» начали слушать сообщение из штаба:
«Военный Совет Черноморского флота поздравляет весь экипаж с блестящей победой. Весь личный состав лодки награждается орденами Красного Знамени».
По отсекам, по боевым постам пронеслось раскатистое «ур-р-ра!». До сих пор во всей истории флота еще не было случая, чтобы весь экипаж, всех сразу награждали, да еще орденами боевого Красного Знамени.
«…М-117 представляется к награждению орденом Красного Знамени, командир подлодки капитан-лейтенант Астан Николаевич Кесаев — к званию Героя Советского Союза… Ждем вас, дорогие товарищи!»
Люди забыли о бессонной, смертельно опасной ночи, усталость ушла. Улыбки, объятия, рукопожатия.
«Встречать нас будут на базе по всем правилам морской традиции», — подумал Кесаев. И тут же отдал приказ:
— Всем побриться и привести себя в полную парадную форму!
Небывалое оживление произошло во всех отсеках. Никогда не суетившиеся матросы бегали, шныряли, мелькали то тут, то там. Кто-то просил бритву, кто-то жаловался на жесткую бороду и плохие лезвия, иные разыскивали зеркало, ножницы, нитки. Казалось, что на «Малютке» стало в три раза больше матросов.
А Кесаеву вдруг захотелось вернуться в море на боевую позицию, искать противника, встретиться с ним и идти в торпедную атаку… Думы о жене, о сыне Славике, о родных не покидали его.
Жива ли она? Валя! Прежде всего с ней хочется поделиться радостью, такой большой радостью. «Представлен к званию Героя Советского Союза…» Слезы подступили к горлу, отозвались болью в сердце…
При подходе к базе с «Малютки» прогремел традиционный залп. Моряк Леонид Сахаров, которому выпала честь произвести выстрел, сделал это с таким гордым видом, будто возвещал всему миру полную победу над врагом.
В ответ с берега прогремел салют, вспыхнули ракеты и засверкали в небе над морем. На причале играл духовой оркестр. Где-то на берегу густые мужские голоса выводили:
Бескозырка! Ты подруга моя боевая!
И в решительный час и в решительный день
Я тебя, лишь тебя надеваю,
Как носили герои, чуть-чуть набекрень.
В центре банкетного стола на блюде красовался жареный поросенок. Астану показалось, что поросенок, зажав в зубах красное яблоко, смотрит на него и хочет рассмешить. Но Кесаеву было грустно. Вот если бы здесь были Валя, Славик… О них он думает постоянно, и глухая тревога сжимает железной рукой его душу… Рядом с Кесаевым сидел адмирал — командующий флотом. Сейчас он поднимет первый тост. Все будут скандировать: «Слава! Слава! Слава!» Слава героям! Ведь победа, которую одержал экипаж подлодки, не простая — особенная.
Но командующий начал совсем с другого:
— Матросы, старшины и офицеры! Я должен признаться вам в том, что уважаю и люблю командира «Малютки» Астана Николаевича Кесаева…
Гул одобрения прошел среди присутствовавших, а Кесаев встал.
— Сидите, Астан Николаевич… — Командующий слегка коснулся его плеча и продолжал: — За что мы любим и уважаем его? За то, что Астан Николаевич знает Черное море лучше, чем свою квартиру. За то, что он знает так же хорошо свой корабль, каждого своего матроса он знает лучше, чем родного сына… Любит экипаж, и экипаж любит его. Такой офицер, такой командир не может не побеждать противника, не выходить из самых сложных боевых условий и ситуаций…
Раздались аплодисменты, крики одобрения…
— Вот почему я лично и все мы, в штабе командования, так переволновались. Открою вам маленький секрет — в сообщении из фашистского логова Берлина говорилось, что их корабли потопили нашу «крейсерскую лодку «Волк»…
Моряки «Малютки», узнавшие от Демина историю с шестом Волкова, начали смеяться.
— А фашистские брехуны не сообщили, как они вверх тормашками на дно летели?
— Не было у нас «Волка»!..
— Да, друзья, «Волка» у нас не числилось, но ведь говорилось о потоплении лодки, назывался район и квадрат. А в этом квадрате была только одна ваша лодка. Хорошо, что фашистская брехня осталась брехней, а вы со своим командиром во главе — живы! За ваше здоровье, за ваши новые успехи, дорогие друзья! За нашу победу, товарищи!..
Глава четвертая
В один из летних полдней по берегу Черного моря медленно шагал солдат. Дорога шла над полосой побережья, усыпанной крупной, круглой и гладкой галькой. За этой довольно широкой каменистой плоскостью с правой стороны простиралось, насколько хватало глаз, море, а влево от дороги перед путником открывалось селение, поднимавшееся террасами и терявшееся в горах и зелени садов. Это был конечный пункт заветного пути солдата, и он почувствовал, как заходило радостно сердце и ногам захотелось прибавить шагу. Но быстро уже не шагалось. Много прошел солдат, а главное, совсем сомлел от жары, портянки пропотели, и ноги в них скользили и вихлялись.
День стоял тихий, море было спокойным: только когда легкие волны набегали на берег и откатывались назад — море пошумливало. Солдату хотелось бесконечно глядеть на морскую, словно уходящую в небо гладь, но едва он взглядывал на нее, она буквально ослепляла его так, что чувствовалась даже резь в глазах.
Выкупаться бы! Но уже купался не раз, сколько можно тратить времени на это. А все равно ненадолго хватает свежести от купания в такую жару. «Дойду, тогда уж и окунусь перед встречей, хоть с рожи смою пыль», — думал солдат. Чем ближе селение, тем больше снует мимо солдата всякого люда — и абхазских престарелых крестьян, и крестьянок, и военных, особенно моряков.
Наконец показался большой, прижатый к берегу старый пароход, давний знакомец «Эльбрус», служивший штабом базы.
Тогда солдат сошел с дороги и, гремя по гальке тяжелыми кирзовыми сапогами, направился к воде, у кромки которой играли ребятишки.
