— Над нами винты корабля охранения, — докладывает акустик Сосновский. — Сбавить ход!

Напряжение нарастает. «Малютка» буквально ползет. Продвинулись еще ближе к транспорту… Еще…

Кесаев вытирает пот с лица. «Кажется, проскочили», — думает он.

— Товарищ командир! Шум винтов катера-конвоира справа за кормой. Шум отдаляется.

На мгновение поднят перископ — до вражеского транспорта четыре-пять кабельтовых. «Мы еще не обнаружены, еще есть секунды на сближение и на точный расчет», — прикидывает Кесаев в уме.

— Готовность? — вполголоса и без тени волнения запрашивает он командиров боевых частей. И тут же получает ответ.

Еще на мгновение поднят перископ: транспорт с эсэсовцами— в трех кабельтовых.

Перископ скрывается под водой, и тут же команда:

— Пли!

«Малютка» вздрогнула. Вылетели обе торпеды.

«Не промахнуться бы!» — думал в эти секунды каждый из экипажа.

Огромной силы взрывы так тряхнули лодку, что никто не смог устоять на ногах.

Торпедированный вражеский транспорт развалился на две части, которые быстро пошли на дно, увлекая за собой в пучину всю ораву эсэсовцев.

«Малютка» быстро пошла на глубину. И тут же послышались взрывы глубинных бомб.

Не трудно представить себе, в каком бешенстве обрушились корабли охранения противника на «Малютку». Ведь она перехитрила, обманула весь конвой из тринадцати кораблей. Они засекли теперь ее местонахождение и начали такую яростную бомбежку, что даже видавший виды экипаж «Малютки» приготовился к тому, чтобы принять смерть по-геройски. «Малютка» дрожала и стонала всем корпусом. Каждую секунду ожидали взрыва лодки, но весь экипаж боролся за жизнь, за спасение корабля.

Приказы командира исполнялись автоматически. Лишь бы не прямое попадание!

Управлять лодкой на большой глубине становилось труднее и труднее. Полопались плафоны, покорежило рубку, команда пользовалась карманными фонариками.

Бомбежка началась в 13 часов 30 минут. Сколько она может продлиться? Вражеские корабли заходят на бомбежку по нескольку раз, идут по три в ряд, прочесывают море, и бомбят, бомбят, бомбят… От грохота взрывов шумит и звенит в ушах, непонятно, как выдерживают барабанные перепонки. «Малютка» продолжала маневрировать, избегая прямых ударов.

Астан и его помощники готовили себя к самому худшему. Если не хватит кислорода — придется всплыть.

«А если всплыть, то, как говорил Твердохлебов, будем драться «морда в морду»! В случае чего пойдем и на таран!..»

— Бомбы сверху, звук винта над головой, — это Сосновский.

— Стоп! Задний ход!

П лодка послушно выполняет волю командира.

— Врешь, не возьмешь! — повторяет Астан.

В лодке стало душно, как в закупоренной бутылке.

— Взрывы и шумы удаляются, — доложил Сосновский.

— Хорошо! Мы еще поводим фрицев за нос! — произнес Астан, чтобы все его услышали. — Право руля!..

Лодка металась под водой: она уходила то вправо, то влево, то падала вниз, то поднималась вверх. Спасение было только в этом. Экипаж верил в Кесаева.

Командир посмотрел на часы: была полночь. Около двенадцати часов кряду рвутся бомбы вокруг «Малютки». Никто раньше не слыхал о том, чтобы столько времени корабль мог находиться под бомбежкой.

Близкие взрывы сзади, с правого и левого бортов. Кажется, что вот-вот корабль разлетится. Борта скрежещут от ударяющих осколков глубинных бомб.

— Катер над головой! — доложил акустик.

— Полный вперед! — скомандовал Кесаев.

— Катер справа по борту!

От взрывов бомб снова задрожал корпус лодки, осколки гвоздили стальную обшивку, скрежетали по ней, а командир не отдавал приказов…

Не хватало воздуха. Экипаж работал лежа, чтобы подольше сохранить остаток кислорода. Еще пять, десять минут — и надо всплывать. Иначе смерть от удушья.

Придя в себя после легкого головокружения, Кесаев скомандовал:

— Подготовить корабль к всплытию!

— Корабль к всплытию готов! — доложил старший помощник.

Было три часа утра.

— Товарищ командир! — громко прокричал Сосновский. — Шумы винтов отдалились. Похоже, у немцев боезапас кончился.

Весь экипаж слышал слова акустика.

— Полный вперед! — приказал Кесаев.

Через некоторое время лодка всплыла на поверхность.

Вражеские корабли будто ветром сдуло: ни слуху ни духу! Куда они девались? Убрались восвояси или задумали какую-нибудь хитрость? Все равно. Интуитивно Кесаев чувствовал, что преследование окончено, но ни на минуту не ослаблял бдительности. Люди понемногу оживали.

— Курс па базу! Идти в надводном положении. Полный вперед!

— Есть полный вперед!

Неспроста, видно, называют моряки «Малютки» своего командира «батей». «Каплейт», «кэп», «наш кэп», «наш батя» — сколько любви и теплоты вложено в эти слова.

«Если бы не кэп, не вышли бы из этого боя живыми», «Орел наш батя», «Ну, хлопцы, молитесь за здоровье нашего каплейта — без него нам всем аминь и труба», «Надул, надул фашистов кэп, на дно пустил, как миленьких, и фамилию забыл спросить» — такие слова можно было услышать среди собиравшихся по двое, по трое членов экипажа подлодки.

Море чернело, как гигантская могила, но на свежем воздухе команда повеселела. Прокатывался смешок, срывались шутки. «Братки, — слышался чей-то голос, — на воздухе мы и без кислороду проживем».

Неровно, но работали двигатели, серело предрассветное небо, еще светились на нем редкие крупные звезды.

Казалось, что бой был давным-давно. Он уже становился легендой, хотя нервное напряжение спадало медленно, оставляло на сердце невидимые рубцы.

Лодка шла по курсу. Командиры отделений на ходу устраняли повреждения механизмов. Астан со своими помощниками— Егоровым и Деминым — стояли в рубке и тихо переговаривались между собой.

— Скажи, каплейт, что ты думал, когда дал команду всплывать?

— Решил: все равно погибать. Уж лучше всплыть и дать бой врагу. Как говорил Твердохлебов: «морда в морду». Думал, если удастся, подвести корабль к берегу, высадить экипаж, а лодку взорвать и податься к партизанам. А не дали бы высадиться — тогда на таран пошел бы! Вот как думал, — закончил Кесаев.

Демин и Егоров знали, что все было бы именно так, как говорил их командир.

— А чем бой вел бы на берегу с фашистами? — спросил Егоров.

— Как чем? Автоматами, гранатами.

— Где бы ты их взял?

— Я знаю, что у хлопцев все есть; попрятали, потому что не по уставу. Ну да бог с ними. Совесть-то у них чиста, как родниковая вода.

Егоров и Демин улыбнулись.

— Все же интересно знать, почему немцы отступились от нас?.. — снова спросил Демин.

— Устали. Им тоже нелегко пришлось: двенадцать часов подряд утюжить море… — сказал Егоров.

— Нет, не то, — продолжал Демин. — Мы их обманывали, вот они и бросились искать нас в другой стороне. Подумали, что вырвались из их кольца.

— Немцы, — тихо проговорил Астан, — были готовы сражаться до полной нашей гибели. Они не устали. Я и сейчас не уверен, что мы оторвались от них.

В это время их разговор прервал пришедший в рубку боцман:

— Разрешите, товарищ командир?

— Говорите, что у вас? — спросил Кесаев.

— Щит у Волкова исчез, товарищ капитан-лейтенант, во время бомбежки, что ли? И еще шест пропал…

— Это серьезное «чепе». А что еще? — улыбаясь, спросил Кесаев.

— Остальное все на месте, товарищ командир.

— Вот что… От нашего имени выскажи соболезнование Волкову… но пусть не печалится. Не было бы большей беды…

— Спишем, — добавил Егоров — Вместе с другими потерями спишем и шест и щит… А придем на базу, новые выпишем.

— Что ж, и на том спасибо, — вздохнул боцман, довольный, что с ним разговаривали в шутливом тоне старшие по чину, и вышел.

Он и не подозревал, какой секрет раскрыл.

Лодка шла полным ходом, оставляя за собой белые пенистые буруны, которые в этот-то момент и показались Астану Кесаеву усами и бородой огромного хохочущего великана.