— Воздушный лайнер «ТУ-104» прибывает из Минеральных Вод, — снова перекрывает веселый шум встречающей толпы голос диктора.

И вот из воздушного корабля на трап выходит высокий, располневший мужчина. Из толпы ему машут букетами цветов и кричат па разные голоса:

— Хатагов! Дядя Ваня! Юсуп! Наш комбриг! Он жив!..

Хатагов снимает фетровую шляпу и поднимает ее высоко-высоко над головой, с радостной улыбкой машет боевым друзьям:

— Димовцы! Дорогие мои сестры и братья, салам всем вам, горячий осетинский салам!

Хатагов закончил вторую мировую войну за пределами границ родины четверть века назад. Демобилизовавшись, он весь был погружен в мирный труд. Партия поручала коммунисту Хатагову ответственные участки работы. Он был директором совхоза, председателем райисполкома, первым секретарем райкома партии… Министром сельского хозяйства республики…

Сейчас, в этот жаркий солнечный день, он в объятиях своих друзей-партизан, собравшихся сюда, в Минск, на праздник освобождения. Радость встречи будто вернула им молодость.

Право первыми обнять и расцеловать Дядю Вайю получили героини с Золотыми Звездами Героя Советского Союза на груди — Мария Борисовна Осипова и Елена Григорьевна Мазаник, а потом — самая тогда юная, но бесстрашная разведчица бригады Станислава Масевич, ныне журналистка. А затем комбрига обнимали мужчины — сухопарый начштаба Чуприс, неутомимый Петр Трошков, неуловимый Орел — Эдуард Верлыго, славный бывший истребитель вражеских танков и самолетов Петр Романкевич, два Ивана — Золотухин и Грищенко… Разве можно перечислить всех тех, чьи давние мечты о встрече сбылись сегодня на улицах, площадях, рощах, в уютных новых гостиницах и домах нарядного Минска!

Праздничный солнечный Минск. Таков он сегодня! Таким его видят сейчас сыновья и дочери народов Страны Советов.

Юной Людмиле Хатаговой — студентке мединститута, сопровождавшей своего отца в поездке по местам героических сражений за Минск и всю Белоруссию, — кажется, что столица белорусов всегда была вот такой, похожей на молодую красивую невесту. Прекрасен шестикилометровый проспект Ленина, широки асфальтированные улицы, застроенные многоэтажными домами. А как ласкают душу утопающие в цветах и зелени скверы и парки! Какие тут замечательные театры и кинотеатры!.. Красив и молод Минск, будто ему не девять веков, а всего четверть века от роду. Кажется, что самый древний дом в Минске — вот этот деревянный, маленький и зеленый домик в цветах и зелени на берегу реки Свислочи. Это святыня минчан. Тут проходил Первый съезд РСДРП. Теперь здесь музей. А рядом — на самой середине площади Победы — стоит величественный монумент— памятник вечной славы героям Великой Отечественной войны.

Удивлен и восхищен сегодняшним Минском Харитон Хатагов.

В новых домах белорусской столицы живут сейчас более миллиона жителей. Высятся первоклассные заводы-гиганты, фабрики, работают светлые детские сады и ясли, школы, ведется исследовательская и научная работа в оборудованных по последнему слову техники лабораториях.

Но в памяти живет и другой, вырванный из-под жестокой пяты фашистов, разрушенный и сожженный город, в котором тогда, после освобождения, насчитывалось около сорока пяти тысяч жителей. В этом многострадальном и героическом городе фашисты ежедневно расстреливали и военнопленных, и тысячи минчан на протяжении всех тысяча ста дней оккупации. Три года пытались хозяйничать фашисты на белорусской земле, но они не смогли добиться покорности и раболепия от гордого и свободолюбивого народа. Четыреста сорок тысяч народных мстителей вышли на бой против вооруженного и сильного врага, боролись против него, не щадя своей жизни, презирая смерть.

И они дождались освобождения своего края. Более миллиона белорусов, одетых в солдатские шинели, воевали на всех фронтах Отечественной войны. Вместе с миллионами русских, узбеков, татар, украинцев, грузин, казахов — представителей всех национальностей родины— они стояли насмерть, обороняя Москву, Сталинград, Кавказ, город Ленина.

И когда войска Белорусских фронтов и Первого Прибалтийского обрушили свои удары на захваченный фашистами Минск и загнали вражеские дивизии в «минский котел» — весь мир увидел, что судьба гитлеровских армий предрешена…

Харитон Александрович Хатагов следит за вереницей праздничных машин, движущихся по Минскому шоссе, по Логойскому тракту. По пути в Руднянский лес он узнает знакомые места. Вот и Партизанский Бор, за ним — Хатынь.

Люда Хатагова слышала о Хатыни. По-белорусски «Хатынь» — это хата, очаг. Здесь, в Хатыни, было двадцать шесть хат, двадцать шесть дымов, двадцать шесть белорусских семей.

Молодое сердце Людмилы Хатаговой улавливает приглушенный, как далекое эхо, колокольный звон. Чем ближе к месту, где была деревня Хатынь, тем явственнее слышатся проникающие в самое сердце звуки. Звонят колокола — один, другой, третий… Колоколов здесь столько, сколько было хат до войны.

— Печальный голос трагической Хатыни, — говорит кто-то из партизан.

Люда настораживается, слух ее напряжен, натянут каждый нерв: «Разве сожженная дотла деревня может иметь свой голос?» Люда наблюдает за людьми, пришедшими сюда, па место стертой с лица земли Хатыни.

А люди, услышав печальный звон колоколов, снимают шапки, становятся на колени и молчат… Харитон Александрович, едва сдерживая слезы, мнет в руке шляпу и посматривает изредка на свою дочь. У девушки струятся слезы, стекая по щекам и каплями падая на землю. Перед нею — в центре мемориала — изваяние жителя Хатыни с сыном на руках. Он смотрит вдаль. Его волосы, спутанные ветром, похожи па серый густой клубок дыма. Рядом гранитное сооружение, напоминающее крышу сарая, в котором карательный отряд эсэсовцев сжег заживо всех жителей Хатыни. Если прислушаться, то можно услышать душераздирающие крики детей и матерей, на глазах которых гитлеровские палачи сжигали младенцев. Сто сорок девять человек сожжено здесь! Сто сорок девять! Если прислушаться, можно услышать и сейчас их крики, проклинавшие тогда фашистов.

Триста вооруженных до зубов эсэсовцев сжигали безоружных людей!

Теперь на месте каждого пепелища — памятник. Бетонные балки, напоминающие нижний сруб хаты. В центре — бетонированная стена, изображающая печную трубу. На каждой степе — синодик, перечисляющий имена и фамилии живших здесь людей. Венчается стена колоколом. Каждый колокол звонит — это голос Хатыни.

— Разве Хатынь одна! — говорит экскурсовод по Хатынскому мемориалу и, показывая на плиту из черного мрамора, читает — «Фашистские варвары превратили в руины двести девять белорусских городов и городского типа поселков, девять тысяч двести сел и деревень. От рук оккупантов в Белоруссии погибло два миллиона двести тридцать тысяч советских граждан. Это никогда не будет забыто!»

За памятником — кладбище деревень. В каждой могиле— урна с землей, взятой с места сожженной деревни. На урне надпись — название деревни и число убитых жителей.

Звонят колокола Хатыни. Они призывают: «Люди добрые, помните, мы любили жизнь и родину, мы любили вас, дорогие! Мы сгорели живьем в огне. Наша просьба ко всем: пусть скорбь и печаль обернутся в мужество ваше и силу, чтобы могли вы утвердить навечно мир и покой на земле, чтобы отныне никогда и нигде не умирала жизнь в вихре пожаров».

Ветераны партизанских битв продолжают свой путь к Руднянскому лесу. Каждый кустик, каждый камень знаком им. Они беседуют меж собой: «А помнишь?..»

Юная Людмила Хатагова, сидя рядом с отцом, прислушивалась ко всему, все запоминала и с гордостью думала о героях, не покорившихся безжалостному и жестокому врагу.

«Ахтунг! Ахтунг! Внимание, внимание! Говорит Берлин! Передаем сводку Верховного главнокомандования германских вооруженных сил.

Военные корабли рейха, действующие в районе Ялты на Черном море, в квадрате 15/735 потопили подводную лодку Советов. На обломках потопленного судна, всплывших на поверхность, обнаружена надпись: «Волк», означающая название лодки…