Иван Плешков, как всегда, ел молча, считая разговоры о качестве пищи совершенно неуместными. Поев, он снова заговорил, в который уже раз, о проблеме номер один.
— В конце концов должны же мы постараться. Чем он виноват, что вымахал под самое небо, будто хотел макушку Казбека рукой достать.
— Ты, Иван, прав, — поддерживали его собеседники, — но где же нам разыскать такого немца или полицая, чтобы его амуниция пришлась впору Хатагову?
— Разве мы не стараемся? — разводил руками партизан ленинградец Юрий. — Каких здоровенных фашистов приводили, и все без толку.
— Надо бы в Минск податься, — предложил кто-то, — там, говорят, рослыми эсэсовцами хоть пруд пруди…
— В Минск не в Минск, — возражали другие, — а вот выследить эшелон с эсэсами было бы вернее.
— А по-моему, — раздался чей-то тенорок, — надо найти ателье индивидуального пошива и заказать срочно форму для командира.
Все дружно рассмеялись.
Хатагов сидел чуть поодаль и делал вид, что эти разговоры его не касаются. Правда, как это часто бывает, умея заботиться о других, он почти забывал о себе. Друзья знали об этой черте хатаговского характера и, не сговариваясь, заботились о нем. Но с одеждой для своего командира они ничего не могли придумать, а приближающаяся осень и за ней зима ставили, как говорил Плешков, вопрос ребром.
Сколько времени длилась бы еще дискуссия об одежде для Хатагова, неизвестно. Прервал ее подошедший к Хатагову комендант базы. Он представил командиру прибывшего:
— Из штаба, товарищ командир! Документы у него в порядке.
Хатагов хорошо знал посыльного Колю.
Молодой партизан козырнул и передал ему пакет. Хатагов тут же вскрыл его и прочитал послание. На минуту задумался, нахмурил брови, а потом, вскинув быстрый взгляд на прибывшего, спросил:
— А почему бумага подписана Димой Корниенко?
Коля снял с головы фуражку и тихо сказал:
— Вчера… наш командир… погиб…
— Как погиб? — еще не вникнув в смысл услышанного, переспросил Хатагов.
— Мина взорвалась, товарищ командир… Мина!
— Какая мина? Да ты сядь и расскажи толком… — встревоженно уставился на него Хатагов.
Все примолкли.
— Он… ну… Василий Васильевич… Обучал командиров, как с новыми минами обращаться… Он… Она… Эта мина и… взорвалась в руках у него… Пятерых унесла… И Якова Кузнецова тоже…
Хатагов склонил голову. Партизаны, не слышавшие разговора, поняли, что произошло непоправимое, и тоже обнажили головы.
— Друзья, — обратился к товарищам Хатагов, — случилось великое горе: наш командир Щербина погиб… и с ним замечательный человек Яков Кузнецов…
Имена этих храбрых воинов были известны и пользовались в партизанском крае большой популярностью. Весть о гибели отважных товарищей повергла всех в уныние. Партизаны молча ждали, что еще скажет Хатагов. А он достал кисет из красного бархата, оторвал кусочек пожелтевшей газеты, сыпнул щепотку самосада и начал делать самокрутку. Закурил, затянулся глубоко, потом передал кисет стоявшим рядом партизанам.
— Коля принес нам тяжелое известие, — снова проговорил, опустив глаза. — Но выше головы! — И он окинул взглядом весь отряд. — Всем погибшим друзьям-партизанам мы поставим лучший в мире памятник — и будет он называться Монументом Победы! А сейчас покурите, подумайте…
Когда вокруг Хатагова столпились все партизаны его группы, он поднял руку, собираясь говорить. Все притихли.
— Наш друг, партизан Коля, — начал он и положил свою большую ладонь на Колино плечо, — привез приказ командования: нас переводят на новое место. Куда — узнаем на новой базе. Я должен вам сказать, что путь наш будет не из легких. Нам придется идти по болотам, переходить речки, проходить села, где возможны огневые встречи с фашистами, нас будут преследовать эсэсовцы… Я говорю все это, чтобы вы знали трудности похода и хорошо подготовились к нему.
— А нам не привыкать! — раздались голоса. — Веди нас, командир, а мы все, как один, пойдем за тобой!
— Хорошо! Даже отлично, товарищи! Но знайте, — Хатагов сделал паузу, чтобы подобрать более точное слово, — что этот поход будет труднее всех прежних. Если кто чувствует себя ослабевшим или неподготовленным к такому походу, пусть скажет, мы его придадим другому отряду, который действует здесь.
— Нету таких! — раздались дружные голоса.
— И не будет! — прозвучал снова знакомый тенорок, который советовал заказать Хатагову костюм в ателье индпошива.
— Спасибо, родные мои!
Хатагов почувствовал в дружных ответах партизан доверие к себе и признание его авторитета. Он подошел к Золотухину и тихо спросил:
— А ты, Ваня, как? Может, тебе лучше остаться?
— Что вы говорите такое, товарищ командир, да я эту штуковину уже сейчас, — он потряс палкой, на которую опирался при ходьбе, — вон куда заброшу! — И показал на верхушки деревьев.
— Я понимаю, но…
— Харитон Александрович, — решительно проговорил Золотухин, — извините, что перебиваю своего командира, но увидите: коня себе раздобуду, раньше всех на место примчусь… Это у меня дело решенное!
Хатагов дружески похлопал его по плечу и снова обратился ко всем:
— Товарищи! Друзья! Всем приказываю спать. В походе будем с вечера до утра. Днем — сон. Харчи станем добывать в дороге. В этих краях, как вы знаете, Гитлер воскресил панов и помещиков. Вот к ним и пожалуем в гости.
— Ни разу в жизни не видел живого помещика, — Иван Плешков повернулся к стоявшему рядом с ним пожилому партизану.
Тот посмотрел на Плешкова и поднял кулак:
— Зато я их видел, но не за все с ними рассчитался… И за смерть отца не успел отомстить.
— Я у этих буржуев ничего не возьму, — говорил один из партизан в изодранных штанах, — разве что портки одолжу… Точно, только портки! — И он с каким-то веселым интересом стал рассматривать висевшие на себе клочья, называвшиеся когда-то брюками.
— А мне, кроме нательного белья, ничего не надо, — говорил чисто выбритый партизан, раскрывая ворот верхней сорочки и обнажая свою могучую волосатую грудь.
— Что вы, частные собственники, все о себе да о себе, — послышался голос Ивана Плешкова. — Посмотрели бы на нашего командира: его амуницию будто стая волков…
— Ребята! — раздался повелительный оклик командира. — Приказано было отдыхать! Повторяю — всем спать!
Хатагов отошел в сторону вместе с посыльным Колей, лег под березами, вынул из кармана аккуратно сложенную карту местности и развернул ее на траве.
Он начал выяснять, как добирался Коля к ним, что успел приметить по дороге, что ему показалось необычным или подозрительным. Слушая бойца, Хатагов смотрел на карту и мысленно прокладывал маршрут к повой партизанской базе, которая находилась в Руднянском лесу.
— Наш маршрут пройдет примерно по этим местам. — Он провел несколько раз пальцем по карте. — Ты этим путем добирался?
Молодой партизан долго смотрел на карту, потом сказал:
— Не совсем таким, но шел по этим местам. — Он начал показывать на карте, где видел заставы и посты карателей, где, по его мнению, следовало быть особенно осторожным.
* * *
Около недели пробирались партизаны Хатагова к новому месту базирования — в Руднянский лес Минской области.
Командир, как опытный и осторожный разведчик, допускал, что о передвижении такого сравнительно большого отряда партизан фашисты могли узнать и расставить свои ловушки. Поэтому он часто менял направление, применял отвлекающие маневры, старался спутать возможные расчеты противника.
Переход этот сопровождался смелыми налетами, эффективными действиями и рискованными предприятиями. Конечно, партизанская жизнь — вся сплошной риск. Часто воля и настойчивость командира спасали партизан от неминуемой гибели.
Первый налет группа Хатагова совершила на полицаев, перегонявших награбленный скот. Эта операция средь бела дня была такой же неожиданной для полицаев, как и для самих партизан.
