Короче говоря, отход из Майрамадага привел бы к гибели не одного, а быть может, десятка таких же соединений, как его бригада.

Ворожищев знал, что командование не допустит уничтожения своего передового бастиона — Майрамадага.

И полковник отдал приказ — превратить все каменные постройки и подвалы села в дзоты, ни шагу не отходить назад, беречь людей и боеприпасы, огонь открывать только по видимой живой цели и с ближних дистанций.

На южной окраине Майрамадага занял оборону отдельный батальон автоматчиков Леонида Березова, он прикрывал вход в Суаргомское ущелье — выход к Военно-Грузинской дороге. В ущелье укрывались тысячи беженцев из временно оккупированных и прифронтовых селений — старики, женщины, дети…

Батальон автоматчиков — не великое войско. В нем нет штаба, а есть адъютант старший и писарь, который сменил карандаш па автомат. В землянке адъютанта Валентина Емельяненко сидит радист с подвязанной правой рукой, в левой — микротелефонная трубка. О действиях противника говорит, как и положено, открытым текстом:

— Отряд полка «Бранденбург» и рота СС дивизии «Викинг» начали третью атаку. Сопровождает шестерка средних танков. Прием!..

Проходят секунды. Радист тянет на голову воротник бушлата — плохо слышно, гулко отдаются взрывы снарядов и мин, сыплется с потолка земля. И снова:

— «Тральщик»! «Тральщик»! Я — «Катер». Слушай дальше. Доложи «Святому апостолу»: «главный повар» просит выкатить «овчарку» на бугор. Понял? Куда делась «овчарка»? «Повар» недоволен поведением «Святого апостола»… Прием!..

Радист надорвал голос. Но «Святой апостол»— начальник артиллерии бригады — не может выдвинуть 76-миллиметровую «овчарку» на курган «4-12», чтобы вести огонь по танкам, атакующим роту лейтенанта Мирза-Туниева: кончились снаряды…

А бой продолжается. Мины рвутся между первой и второй линиями траншей. Эсэсовцы дивизии «Викинг» идут плотной цепью прямо на вторую роту автоматчиков. Цепь приближается к двум горелым танкам, подбитым еще утром. Отсюда достаточно сделать короткий бросок, и «морская крепость» падет. Но враги не знают, что здесь их ждет шквал огня: под танками окопались два отделения моряков.

Длинные очереди пришили атакующих к земле. Из-за подбитых танков выскочили воины в бушлатах и с якорями на шапках, метнули гранаты. Эсэсовцы отползают, сзади, за ними — дюжие бранденбуржцы. Их обгоняют тапки. Моряки прекращают огонь: пусть приблизятся, пусть обойдут свою пехоту и пройдут за линию горелых танков — бронебойщики уже нацеливают свои длинные ружья.

Бронебойщиками командует парторг роты, коренастый чернявый парень с постоянной улыбкой на смуглом лице. Моряки зовут его просто — Рафик. За ночь он выкопал па своей позиции узкий ход сообщения в виде подковы, чтобы можно было стрелять в любую сторону. А на рассвете хвалился товарищам: «Вот она, военная культура! Куда ни кинь — везде клин. Еще бы патронов побольше!»

Третью атаку отбивали почти два часа. Один тяжелый танк все же прорвался через заслоны бронебойщиков. Не причинили ему вреда и гранаты отважных моряков. Но и этот танк нашел себе могилу в замаскированной «волчьей яме», сооруженной тоже по идее парторга Рафика. Яма была оборудована на месте глубокого подвала дома, разрушенного почти прямым попаданием бомбы. Танк нырнул вниз и встал на попа, уткнувшись стволом пушки в землю. Экипаж не мог открыть люк, который плотно прижался к каменной кладке подвала.

Командир роты выставил возле танка караул и продолжал вести бой.

Вечером комбат Березов говорил ротному Мирза-Туниеву:

— Придется выпустить этих проклятых фрицев наружу.

— Мы не спасательная команда, — сострил лейтенант.

— Я проверял сейчас, — спокойно продолжал Березов. — Они там скребутся, как крысы, чего-то лопочут. Значит, живы. Освободим их, заставим вывести танк, зарыть его и превратить в артиллерийский дот.

— Пойдут ли они на это? — усомнился лейтенант.

— Ничего, убедим, — и он потрогал свой ТТ. — Зачем же добру пропадать… Иного выхода у нас нет. Пушки «Святого апостола» умолкли…

Слушая этот разговор, адъютант Емельяненко писал боевое донесение в штаб бригады… Батальон автоматчиков обескровлен. Патроны кончаются. Пулеметная рота вся погибла. Только что опустили в братскую могилу парторга второй роты Рафаэля Хуцишвили. С пятым атакующим танком парторг дрался, уже будучи смертельно раненным…

«…Все, кто останутся живыми после Суаргомской битвы, никогда не забудут тебя, Рафик! — думал Емельяненко. — Ты побеждал даже после смерти. Уже не билось твое сердце, когда последняя за этот день стальная коробка фашистов попала в сооруженную тобой западню. А ведь один этот танк мог разнести командный пункт батальона… Спасибо тебе, дорогой наш парторг! С твоим именем мы пойдем в контратаку. Простоим еще день, а завтра родная земля, может, примет и нас, как она приняла тебя, Рафик…»

Комбат и ротный Мирза-Туниев вышли.

Радист притронулся здоровой рукой к плечу Валентина.

— Товарищ старший лейтенант, в эфире все время висит какой-то «Линкор»… Спрашивает, прибыл ли «почетный гость»… Что за гость — мне неизвестно…

— «Линкор»! — Емельяненко вскочил с места. — Это, если не ошибаюсь, позывная одной радиостанции стрелковой бригады Кудинова. А может быть, провокация?.. Попытайся, Вася, установить личный контакт с радистом. Вы ведь иногда допускаете такие вольности. Теперь я официально разрешаю.

— Уже установил. Это радистка Этери, голос такой красивый… Слушаешь, и душа поет… Но про какого «гостя» она спрашивает?

Емельяненко приказал радисту, чтобы он закодировал и передал радиограмму на «Тральщик» комбригу Ворожищеву. «Линкор», вероятно, пытался связаться с командным пунктом бригады, но не мог и случайно наткнулся на маленький «Катер» автоматчиков.

«Почетный гость»… Может, это и есть долгожданная помощь защитникам Суаргомского ущелья?..

«Почетный гость» появился в Майрамадаге внезапно.

В три часа ночи моряки из боевого охранения увидели человека, шагавшего прямо на них. Шел он с востока, со стороны Новой Санибы, шел не по дороге, выбирал места пониже. Когда взвивались зеленые ракеты немцев, человек падал на землю и отлеживался. Он не видел замаскированного окопа моряков и чуть не рухнул в него.

— Хенде хох! Одер найн — капут! — это крикнул автоматчик. Это все, что знал по-немецки курсант Митя Черепанов.

— Христос с тобой!.. Клянусь святым Георгием, я местный житель… — Человек послушно поднял руки.

— А ну, ребята, вяжи его…

— Побойтесь бога!..

— ААолчи, подлюга, фрицевский лазутчик…

Лазутчику завязали глаза, закляпали рот какой-то промасленной паклей и повели в село. По дороге он что-то мычал, пытаясь, видно, выругаться…

Когда они вошли в какой-то дом, старик оступился на мокрых ступеньках крыльца, но сильная рука солдата подняла его за шиворот и снова поставила на ноги.

— Товарищ старшина первой статьи! — громко доложил Митя Черепанов. — Вот лазутчика привели. С той стороны к нам пробирался. Я, говорит, местный житель из этого аула. Ишь, гад…

— Развяжите его! — приказал старшина. — Где оружие?

— Безоружным взяли, товарищ старшина…

При тусклом свете коптилки Габати увидел перед собой мрачного, худого, обросшего черной щетиной старшину-моряка. Тот пристально смотрел крупными черными глазами, а потом с сильным кавказским акцентом начал допрос:

— Кто ты? Как попал к фашистам? Что у них делал? С каким заданием послали тебя?

Габати назвал свою фамилию и часть, откуда он прибыл.

— Я тоже моряк! — гордо сказал он.

Старшина разозлился еще больше, вскочил.

— Ты — моряк?.. Ха-ха!

— Сынок, бог не простит тебе старика обижать! Меня сам генерал послал. Веди к твоему полковнику Ворожищеву. Дело есть, серьезное… Я твой брат — моряк…

Поведение Габати немного охладило старшину, он присел.

— Так я тебе и поверил… Знаешь поговорку про волка, который летит в пропасть?