Они как две капли воды похожи друг на друга. Близнецы. Хочется порасспросить, узнать, но такие уж фронтовые встречи: не успеешь познакомиться с человеком, а уже надо расставаться…
В воздухе закружились «юнкерсы». Их около десятка. Коршунами налетают они на высоту 103 и сбрасывают бомбы, разворачиваются и снова заходят над бронебойщиками. Приходится сильнее прижиматься к земле.
— Ух, сволочи, свинцом поливают! — Иван Остапенко отскочил от ружья, перед которым крошилась пулеметная очередь «юнкерса».
— А ты что же думал, одеколоном станут брызгать? — усмехнулся Прилипко…
Шесть танков — перед пушками Сидоренко. Стреляя, они шли прямо на орудия. «Вот и конец нашему знакомству с Александром Денисовичем», — с тоской подумал я.
Пушки Сидоренко били прямой наводкой, но снаряды и впрямь отскакивали от брони башен и бортов, высекая еле заметные искры. Еще немного, и орудия с расчетами будут раздавлены…
— Ух ты, гадина, на Васю Жаворонкова лезет! — воскликнул Дмитрий и повернул ружье на приближавшийся к пушкам танк.
— Стой! Не обнаруживай пока себя! — приказал комиссар, волнуясь за жизнь Сидоренко не меньше, чем Остапенко.
Но Сидоренко успел переменить позиции своих пушек, и теперь они били по слабым местам «тигров». Один из них закружился на месте, а потом стремительно двинулся на орудийный расчет Жаворонкова… Дмитрий схватился за голову: нет больше парня! Другой танк повалился набок… Третий стал — и ни с места… Четвертый повернул назад… Пятый горит… Прилипко не выдержал и побежал к Сидоренко.
А танк, который смял орудия Жаворонкова, уже мчался прямо на братьев Остапенко.
— Давай, давай, гадина! — приговаривал Иван и начал прицеливаться.
В стороне — взрывы, это на минном поле Теплова рвались другие «тигры». Не напрасно он так за него беспокоился!
— Вот так, фрицюга! — неистово крикнул Дмитрий.
Я обернулся. Из подбитого им танка в тридцати — сорока шагах от нас удирали немцы в комбинезонах. Я бросил им вслед гранату, начал стрелять из пистолета. Выпустил обойму. «Автомат же!» — вспомнил я и дал длинную очередь. Показалось, что двое упали, а третий прыгнул в воронку.
…Вечером в просторный блиндаж собрались командиры рот, взводов, и командиры бронебойщиков. Все были в пыли, небритые, усталые и, казалось, похожие при тусклом свете коптилок друг на друга. Сюда принесли и ужин в термосах — густую гречневую кашу с мясом. Когда спало напряжение боя, все вдруг почувствовали голод.
Комбат Диордица был в отличном настроении.
— Высоту взяли и закрепились, — сказал он собравшимся. — Задачу выполнили. Честь и хвала артиллеристам, бронебойщикам, выручили! Слава всем, кто участвовал в атаках! И вечная память погибшим… Жаворонков… отличный был солдат!
Не сговариваясь, все привстали и с минуту молчали. Потом Диордица ладонью провел по лицу и сказал: — Товарищи, прошу продолжать ужин. Послушаем лектора. Капитан-лейтенант Булычев нам доложит о девушках.
Все оживились и посмотрели в мою сторону. Анна — фельдшерица — измерила меня долгим, пристальным взглядом, потом потупила усталые красивые глаза и уставилась в свой котелок, будто больше каши ее сейчас ничего не интересовало.
Беседу мне почему-то хотелось начать с рассказа о ней, но не хватило смелости. Начал все же с того, как я побывал в гостях у летчиц. Я говорил о наших отважных девушках из полка Бершанской, старался поживее и интереснее рассказать о них. Но почему-то все время думал о ней, Анне Лахиной. Почему? Вот этого я и сам не знал.
Слушали меня внимательно. Решил не утомлять долгим рассказом. Лучше ответить на вопросы подробнее. Разумеется, спрашивали не только о девушках…
— Что же получается, товарищ лектор, — начал издалека Сидоренко. — На прошлой неделе майор из корпуса говорил, что немцам сломали хребет на подступах к Малгобеку… А вы, капитан-лейтенант, сами видели, что было сегодня. Разве так яро может атаковать противник со «сломанным хребтом»?
Я, конечно, догадывался, что немецкое командование решило наступать сегодня на этом участке для того, чтобы отвлечь внимание. Прорыв явно готовился на другом участке. Но на каком? Я не знал последние разведданные, отвечал на вопрос догадками, как понимал. К счастью, у входа в блиндаж появился комбриг Бушев. Все вскочили, приветствуя своего командира. Полковник протиснулся к нашему столику, поздравил подчиненных с успехом и сказал:
— Лектор прав, товарищи: слева от нас, у Эльхотовских ворот, — тяжелые бои… Есть опасность, что противник, овладев этими воротами, займет Беслан, и по ровной местности хлынет к Грозному, к нам в тыл… Тогда мы очутимся в окружении… Есть приказ, чтобы вы завтра к рассвету заняли оборону у Эльхотовских ворот. Ясно, товарищи?
— Ясно, товарищ комбриг! — одновременно ответили командиры.
— Прошу без особого шума, организованно поднять батальон и выполнить задачу. Подробности в моем приказе, который будет вручен комбату. Вопросы есть?
— Нет, товарищ комбриг… Разрешите закончить политбеседу и приступить к выполнению приказа? — четко произнес Диордица.
— Приступайте!..
Я находился на северо-западном скате невысокой горы Зеко. Раннее утро. Взошло солнце. Осенний наряд Терской долины и лесистых хребтов ослепительно засверкал всеми цветами радуги. Сколько красок, какая палитра! Сейчас здесь самой природой положено находиться художнику, а не солдату…
Сюда, в Эльхотовские ворота, или в Арджинараг, как их называют местные жители-осетины, я прибыл с батальоном Диордицы до рассвета. Бойцы и командиры расположились на сопках северного склона Заманкульского хребта у шоссе, южнее селения Эльхотово. Батальон отдыхал после ночного перехода. Где-то по соседству с Диордицей занимала оборону и 84-я бригада морской пехоты Павлова. К ней я и держал путь. Но сперва надо было отдохнуть: переход оказался трудным, утомительным, шли по бездорожью, в грязи и по лесным дебрям.
С этой горы, куда ни глянь, как на ладони видна вся Северная Осетия, ее глубокие ущелья и высокие горы, ее долины, прорезанные множеством горных рек и речушек— притоками Терека. Вся равнина эта густо населена осетинами вперемежку с казачьими станицами. Селения— в садах и кажутся парками. Природа исключительно щедро одарила этот край своими богатствами и красотой. Под белоголовыми вершинами и черными горами, протянувшимися от Каспия до Черного моря, таятся несметные залежи редких цветных металлов, особенно в Алагирском и Куртатинском ущельях. На обширных полях колхозники выращивают обильные урожаи пшеницы и кукурузы, картофеля и прекрасных овощей, фруктов и винограда… Отсюда туристские тропы через множество живописных перевалов ведут в Закавказье и к Черному морю…
Но многочисленных захватчиков во все времена в этот край привлекали не туристские маршруты, не охота за турами или дикими кабанами, коими изобилуют здешние горы и леса…
Эльхотовские ворота, Арджинараг, — это ворота на Владикавказ, Грозный, к Военно-Грузинской и Военно-Осетинской дорогам. «Нараг» в переводе означает — узкое. Действительно, здесь узкое место. Сюда из высоких гор и ущелий несут свои воды быстрые реки — Дур-Дур, Таргайдон, Хаталдон, Фиагдон, Гизельдон, Урсдон, Камбилеевка… и здесь, у Дарг-Коха, вливаются в буйный Терек. Злая, шумная река разрезает на две части хребет и устремляется в степные просторы к Каспию. Через эти ворота, шириной не более трех-четырех километров, по правому берегу Терека проложена железнодорожная одноколейная линия: она ведет на узловую станцию Беслан. А дальше — на Грозный, Махачкалу, Дербент, Баку, Тбилиси, Орджоникидзе (от Беслана он находится в двадцати пяти километрах!). Здесь же начинается Военно-Грузинская дорога. Рядом с железнодорожной линией идет и шоссейная дорога через эти узкие ворота. Дороги связывают страну с ее нефтяным краем — Грозным и Баку, а также со всем Закавказьем. По этим дорогам в июле, августе и сентябре днем и ночью шли эшелоны, переполненные детьми и женщинами, стариками, домашним скарбом… Шли, ехали на подводах. Миллионы людей покинули свои очаги. В сорока километрах отсюда — в Беслане — беженцы делились на два потока: один — через Орджоникидзе, по Военно-Грузинской дороге — в Закавказье, другой — через Грозный на Махачкалу и Баку, а там еще дальше— по Каспийскому морю перебирались в Среднюю Азию. Неисчислимы мученья, горе и тяжкие испытания народа!..
