— Боюсь, — её хриплый, опустевший голос еле донёсся до моих ушей, — боюсь, Кэй. И Нар-Дагор тоже боялся. И ты начнёшь бояться, когда подойдёшь поближе. Если подойдёшь.

— Но, он пойдёт сквозь страх, сестра, — Элати вышла из-за моей спины, отрывисто дыша и болезненно проводя по лбу рукой. — Он не остановится, — алмазы глаз лихорадочно блестели, — он может испугаться, упасть, потерять, но остановиться он не может. Он просто не умеет, — леди издала короткий, сумасшедший смешок. — Не умеет и не хочет учиться этой простой науке. За всю свою жизнь он смог выучить только одну вещь, — надо идти. А всё остальное можно оставить в равнодушной пыли. Ведь так, мастер? — она снова попробовала засмеяться, но её грудь скрутил глухой кашель.

— Какого огня, Кэй, — Ашзар закрыла затуманенные глаза, — ты что, действительно просто боишься остановиться?

— Может просто не хочу, — я снова приступил к всё менее активным поискам, — хотя твой вариант, наверное, не хуже.

— И всё же, Кэй…

— Тихо! — я резко взмахнул рукой, — кажется, я нашёл.

Это было что-то вроде камина. Только камина размером с маленькое поле. И высотой с него же. Пламя здесь было необычайно спокойно. Не послушно спокойно, но задумчиво спокойно. Так спокоен тот, кому уже некуда торопиться в этой жизни. Тот, кто может позволить себе самую лучшую мелодию на свете — мелодию тишины.

Откуда-то издалека, из затягивающей глубины этой огненной поляны ко мне приближалась высокая, величественная фигура. Она была неотделима от окружающего её обжигающего моря, и только одна деталь помогала отличить её от ходячего костра. Устремлёнными вверх сполохами огненную голову венчали три пламенеющих рога. Отрешённым, чуть насмешливым взглядом на меня смотрел Великий князь Нар-Дагор.

— Упрямый ты дьявол, Кэй-Сагор, — он остановился в нескольких кипящих жаром метрах от меня, — и смерть тебе не повод.

— Верховный!

— Великий князь!

Ашзар и Элати низко склонили свои непокорные головы, приветствуя того, кто уже не должен был ступать по этой земле. Их радостное удивление было столь искренним, что мне даже стало несколько стыдно за свой легкий кивок, которым я решил поприветствовать Трёхрогого.

— Леди, — Нар-Дагор посмотрел в глаза поднявшей голову Элати, — мне никогда не понять твоей боли и никогда не вымолить прощение за неё. Но знай, — он властным жестом остановил срывающиеся слова ангела, — знай, что нет ничего выше той жертвы, которую ты принесла ради всех нас. Ничего выше, ничего чище, ничего искреннее. И в мире нет награды достойной тебя, светлоликая. В мире нет никого, кто был бы достоин стоять рядом с тобой. Весь мир должен опуститься пред тобой на колени и пусть же я буду первым.

Возможно, первый и последний раз Великий князь Нар-Дагор преклонил перед кем-то колено. Его пылающая голова наклонилась и несколько долгих секунд смиренно смотрела в пол. Вслед за ним изящной тенью склонила колено Ашзар. Я же вновь решил ограничиться полублагодарным кивком, и на этот раз мне действительно было стыдно.

— Храни её, Ашзар, — Трёхрогий вновь возвышался над нами, — её и Орден, — он почти весело подмигнул дьяволице. — А теперь, — его лицо вновь стало суровым, — оставьте нас. У меня мало времени, а нам непременно нужно успеть, верно, мастер?

— Вернее, только пламя, — я стряхнул со лба неожиданно выступивший пот.

Даже после смерти Нар-Дагора слушались беспрекословно. Не прошло и минуты, а уже никто не смел прервать начало нашей беседы.

— Ты твёрдо решил, Кэй? — Трёхрогий пристально смотрел на меня. — Никогда не поздно повернуть.

— Поздно, князь, — я не отводил глаз, — я опоздал на долгие годы.

— Сегодня хватит и секунд, — Нар-Дагор прищурил пламенные глаза, — обратной дороги уже не будет.

— Обратная мне не нужна, — становилось жарко, — у тебя вроде было мало времени, князь.

— Верно, — Трехрогий вытянул вперёд руку. — Подойди, мастер.

Я с сомнением посмотрел на разделяющую нас реку огня. Для Нар-Дагора она с недавних пор была манящим домом, но мне казалась как раз той преградой, которую лучше обойти. Я перевёл свой колеблющийся взгляд на Великого князя.

— Подойди!

Голос Трёхрогого громовым раскатом накрыл мои вялые сомнения. В хаосе бушующего огня я на краткое мгновение увидел очертания дрожащей дороги. Для меня этого было более, чем достаточно. Я шагнул в покорно расступившееся пламя. Через несколько мгновений я при желании уже мог коснуться одного из трёх знаменитых рогов.

— Твоя плата, мастер, — голос Нар-Дагора был официален и сух. — Руку!

Я протянул ему раскрытую ладонь. Ту самую, которая уже была отмечена прикосновением Риар-Шагота. Огромная длань Великого князя жёстко стиснула мои застонавшие пальцы. А в следующий миг я не закричал только потому, что боль не позволила мне даже этого. А упасть мне не позволил Трёхрогий.

Всё моё тело превратилось в огненный цветок. Цветок, который безжалостно срывают для того, чтобы бросить его с обрыва и посмотреть, как станет с ним играть пьяный ветер. И в тот миг, когда этот цветок уже уносился в забытую даль, Нар-Дагор отпустил мою руку.

Меня швырнуло назад, за край огня и боли. Рука безжалостно разрывалась на части, тело выгибалось дугой от слишком медленно заживающих ожогов. Я не мог встать и с трудом ловил короткие вздохи. Но на моём обожженном лице мерцала полная яростной прелюдии счастья улыбка. Теперь я знал, теперь я видел, и теперь я желал ещё больше.

— Иди, Кэй-Сагор! — голос Трёхрогого исчезал в рёве обезумевшего огня. — Иди и не жалей, когда обернёшься!

— Ну, вот и всё, Кэй, — Ашзар криво улыбнулась. — В расчёте?

— В расчёте, княгиня, — улыбнуться в ответ у меня не получилось, — высоких тебе дорог.

— Прощай, мастер, — Элати грустно смотрела на меня сверкающими алмазами глаз, — спасибо тебе. Спасибо за всё.

— Удачи, крылатая, — я последний раз взглянул на белоснежные крылья, — и да хранит тебя Великое Пламя.

Я отвернулся и сделал пару неверных шагов. Позади не звало ничего, что могло бы остановить меня хоть на миг. Я безумно усмехнулся в багровый, гневно-молодой закат и ловко поймал ответную усмешку. Мне оставалась последняя дорога. Дорога к Предвечному Пламени.

Я со злостью выплюнул жёсткий песок, вновь с упрямством влюблённого залетевший мне в рот. Я так и не смог привыкнуть к его назойливому присутствию во всех уголках моего, сонм веков назад отдыхавшего тела, несмотря на почти недельное сосуществование. Что и говорить, эта была не лучшая неделя в моей совсем не лучшей жизни.

Моя очередная дорога широким жестом пересекала далеко не самый узкий участок Рубиновой пустыни, — самого нескончаемого хранилища песка во всем Аду, и я был не слишком рад подобным тропам. Дороги пустынь считались наиболее сложными и наименее практичными из всех существующих. Мастера Дорог никогда не любили их исчезающих силуэтов и излишне хитрых усмешек. И в этом отношении я был показательным Мастером Дорог.

Однако особого выбора у меня не было. Трёхрогий подарил мне лишь одну дорогу, и сворачивать с неё я был не намерен. Левая рука в очередной раз кольнула резкой, не щадящей болью. Эта боль стала моим верным спутником, с того момента как я узнал тайну моего последнего пути. Она не улыбалась и не прощала. Она не давала мне остановиться ни на миг, принуждая идти вперёд, жертвовать едой и сном, падать от усталости и проклинать себя за то, что снова встал. Она была моим жестоким хозяином, но она также оставалась моей единственной надеждой. С обреченной уверенностью я знал, что когда эта боль пройдёт, я умру.

Я остановился и несколько манящих секунд просто вдыхал густой, душный воздух пустыни. Хотелось пить, но воды у меня было уже крайне мало и приходилось покорно мириться с дополнительным дискомфортом.

Неожиданно в лицо ударил порыв лёгкого, нездешнего ветра. Такой ветер должен петь в широких полях и волшебных рощах. Его чистоте и прохладе не было места в этих выжженных землях, его смех звучал здесь слишком одиноко, слишком неестественно. Я изумлённо принял его бескорыстное дыхание, продлив свою плановую остановку почти на минуту. А когда я, сожалея о жестокости времени, сделал новый первый шаг к зовущей меня мечте, то надоедливо-желтый песок взметнулся молящей волной, и на нём проступило два коротких слова.