— Надо бежать, — он немного взволнованно посмотрел на меня, — отсюда надо бежать и ни в коем случае не оглядываться. И я бы вам настоятельно советовал бежать уже сейчас, пока ещё не поздно. К тому же, вас уже зовут.

Я посмотрел в указанную им сторону. Из противоположной арки выглядывала печально знакомая нам рука. Резковатыми движениями она манила к себе. Манила настойчиво и нетерпеливо.

— Беги, — не любящий вспоминать дьявол легко подтолкнул меня, — надо.

Честно говоря, бежать в объятия огромной, абсолютно нереальной руки совершенно не хотелось, но я почему-то понимал, что дьявол прав и что сейчас вариант у нас только один. Пока один, а скоро их не будет вообще.

Бежать я, правда, всё равно не стал, но шаги мои были достаточно поспешны. Стараясь не замечать сомневающихся в моей благонадёжности ангельских взглядов, я прошёл мимо печально сидящего палача и прямым курсом направился к манящей руке. Впрочем, как только я оказался шагах в десяти от входа в арку, рука как-то суетливо исчезла в её довольно тёмном проёме. Послав в огонь тревоги и сомнения, я решительно ввалился вслед за ней.

Арка благополучно вывела нас на темноватую, но вполне просматриваемую аллею. Серые камни дороги равнодушно взирали на нас снизу вверх. Высокие, лишённые листьев деревья тихо шептались между собой, не обращая на нас драгоценных капель своего внимания. В конце аллеи стояла рука, нетерпеливо барабаня пальцами по оскорблённо вскрикивающим камням. Увидев, что мы, наконец, пришли, она отбила последний безумный аккорд и призывающее скрылась за одним из деревьев.

— Куда мы идём, мастер? — голос у леди был довольно злой.

— К сожалению, крылатая, здесь важно не куда, а откуда, — я с грустью посмотрел на хмурую дорогу. — Не отставай.

Вряд ли эта аллея пользовалась успехом у местных влюблённых и ищущих уединений для раздумий. Здесь явно было не место для любви и светлых мыслей. Здесь вообще было не место для прогулок. Атмосфера не враждебности, но ощутимого раздражения нашим невольным визитом наполнила окрестности. Звуки шагов казались слишком громкими, а мысли чересчур тревожными. Деревья прекратили шептаться и теперь напряжённо нависали над нашими головами.

Внезапно из-за одного тёмно-серого изрезанного морщинами ствола выглянуло большое узкое лицо неясной видовой принадлежности. Лицо усталое и печальное. Оно искательно посмотрело на нас, и добавило к своему облику остальные части тела. Почёсывая украшенную редкими волосками голову, на дорогу вышел странный субъект в рваном ниспадающем до земли халате, из карманов которого выглядывали корешки книг. Он остановился напротив нас, пряча глаза и нервно переминаясь с ноги на ногу.

— Ну? — я откровенно торопился.

Длиннолицый бросил на меня полугневный взгляд и шумно задышал, вероятно готовясь для ответной речи. Слава огню, эта подготовка не заняла много времени.

— А вы знаете, как здесь скучно? — он вопросительно пробежался глазами по нашим лицам и, видимо не найдя там понимания, продолжил. — А я знаю. И знаете почему? Потому что я бездарность. Я не смог сделать ничего, для того чтобы здесь стало весело. Просто не смог придумать.

— Дай пройти, — не хватало мне только душевных изливаний от затосковавших аборигенов.

— Да я разве держу, — он ещё больше погрустнел, но тут же вновь оживился. — У меня ведь было столько идей. Столько гениальных идей. Вернее это тогда казалось, что гениальных. А всё превратилось вот во что. Грязь, туман и сонм недоделанных персонажей.

— Каких персонажей? — вопрос пронёсся сквозь мысли и коварно вырвался вслух.

— Недоделанных, — он утраченно вздохнул, — какая-то рука, какие-то цветы. И не осталось места ни для любви, ни для покоя.

— Ты о чём, приятель? — я даже представить не мог, что это место может стать ещё более непривлекательным.

— О чём?! О чём?! Вот о чём! — он начал вытаскивать из своих объёмистых карманов потрёпанные книги и с чувством бросать их себе под ноги. — Вот она! Вся моя жизнь! Все мои мечты! Все бессонные ночи! Вот она! — он широким жестом обвёл рукой окружающий пейзаж, — Нравится?!

— Не уверен, — я дипломатично пожал плечами. Внезапная догадка ударила в голову. — Так это твоя работа?!

— Моя, — длиннолицый горестно кивнул. — Я ведь даже переписывал. Сколько раз я переписывал, а так ничего и не вышло. Сколько раз я думал, что на этот раз всё будет иначе, но нет. Нет! Нет! Нет! — он начал топтать свои неудавшиеся шедевры. — Всё это зря, вся жизнь зря. Я ведь даже конец ещё не придумал, — он как-то резко успокоился и начал собирать несколько свою помятую литературу, — а может, никогда и не придумаю.

Он печально вздохнул и с гордой тоской уставился на что-то над нашими головами. Свои книги он бережно держал в руках, и я с какой-то очевидностью понял, что он никогда от них не откажется. Пускай всё, что он написал, не стоило ни бумаги, ни взоров, которые на неё опускались (опускались ли?). Пускай он знал, что никто никогда не оценит его творение. Но разве можно сказать, что он создавал его зря. Ведь он мечтал, он грезил, он улыбался, когда находил, как ему тогда казалось, ту самую мысль, именно ту идею, которая перевернёт всё и навсегда. И даже сейчас, понимая, что проиграл, понимая, что его дорога так и не стала нужна и прекрасна, он всё же в глубине своей исстрадавшейся души верил, что его рукой двигала великая истина. И пусть он умрёт без наград и славы, он умрёт с чувством, что сделал неизмеримо больше, чем все те, кто презрительно обходил стороной его глупый и безталантливый мир. Ведь он хотел сделать чудо, и неужели он виноват в том, что так ничего не вышло. Ведь он был так счастливо уверен в своей правоте. И всегда, на самом краю бездонной пропасти его души будет смущенно топтаться обречённая надежда. И ведь она так никогда и не сделает последний роковой шаг.

— Послушай, дружище, — меня признаться, всё же больше волновали более приземлённые материи, — нам тут один из твоих… персонажей сказал, что надо бежать. Не наврал ли?

— Нет, — создатель этого безумного мирка вынырнул из своих тоскливых раздумий, — нет, не наврал. Бежать действительно надо и чем быстрее, тем лучше, — он как-то нехорошо улыбнулся. — А то вдруг придумаю таки конец, и тогда бежать будет уже точно некуда. А ведь как будет хотеться.

— А тропинку не покажешь? — мелькнула отчаянная мысль, что может хоть сам автор знает, где здесь верный путь.

Он довольно равнодушно посмотрел на меня. — Откуда мне знать? Я не умею бегать.

— Ну, тогда дай пройти, — я бегать умел и желал.

Длиннолицый несколько обиженно дёрнул щекой, опустил голову и, не прощаясь, побрёл в глубь аллеи творить и искренне сожалеть о сотворённом. Его закутанная в халат фигура медленно и печально скрылась между тёмными безликими деревьями.

— Вот так, крылатая, — я продолжил свое, увы, необходимое бегство, предлагая ангелу последовать моему единственно верному примеру — он написал, а нам разгребать.

Минут через десять аллея завершилась довольно надёжной с виду лестницей, решительно уносящейся вверх. Я попытался дотянуться взглядом до её конца и, как ни странно, мне это удалось. Высоко, но достижимо манящим маячком горел маленький квадрат дрожащего света. Дорога к этому свету заняла довольно значительный срок, но как и всё остальное она предсказуемо завершилась.

По ушам ударило метающимся шумом, глаза резанул яркий свет, который через секунду сменился пронзающей тьмой. А на смену тьме вновь пришёл свет. Мы оказались в огромной комнате, до откровенной тесноты забитой дьяволами. Они все что-то кричали, о чём-то просили, чего-то требовали. У некоторых на лицах была паника, у других наивная надежда, у третьих роковая решимость. Они подбегали друг к другу, о чём-то спрашивали и не получали ответа. Кто-то плакал, кто-то безумно смеялся.

Взъерошенный дьявол с огнём отчаяния в глазах метнул на нас дикий взгляд и через мгновение уже хватал меня за одежду, искательно заглядывая в лицо.