— Поверь мне, учитель, — я закашлялся от попавшего в горло песка, — прошу тебя, поверь.

— Чужая вера может сделать тебя необыкновенно сильным, ученик, — старый дьявол печально вздохнул, — но она может жестоко обмануть. И тогда ты можешь уже не встать. Никогда.

— Но ведь своей иногда бывает так мало, — я всё ещё стоял на коленях, — слишком мало.

— Но это лучшее, что ты можешь дать себе, Кэй, — Дагар-Дэй с неохотой поднялся. — Так что держись за неё крепко.

— Вставай, мастер.

Я с трудом повернул голову. Возле меня, плавно взмахивая белоснежными крыльями, парила Элати. На её прелестно-бледном лице играла всепрощающая улыбка, а её видевшие слишком много боли глаза снова сверкали чарующим золотом. Она беспечно рассмеялась и протянула безупречную ладонь.

— Вставай, дьявол, — тебе надо идти.

Неожиданно стало легко. Легко не телу, легко душе, легко глазам, легко позабытым на жаре мыслям. Я дотронулся до протянутой ладони. Элати весело подмигнула и, нежно взмахнув крыльями, воспарила ещё выше, поднимая меня в такт этому взмаху.

— Красивые глаза, крылатая, — я уже почти прямо стоял на ногах.

Леди не ответила. Её всесветлый силуэт поднимался всё выше и выше, пока не исчез, потерявшись от моего полуслепого взгляда. Я опустил голову, мне действительно нужно было идти. Дорога усмехнулась, когда я решил напомнить ей об этом. Рука отозвалась знакомой болью, песок хитро оскалился и попробовал засыпать мои сапоги. Я вздохнул. Оставалось надеяться, что это была его последняя победа.

Нет, это точно был не мираж. Слишком весело звенела смеющаяся вода, слишком изумрудными были листья деревьев и, в конце концов, чересчур долго я наблюдал эту манящую картину. Я слышал, что в Рубиновой пустыни сохранилось два-три оазиса, но, честно говоря, не слишком верил этим разговорам. Два-три это было крайне много для этих мест, но вот один, как выяснялось в данный момент, всё же имелся в наличие. И это было, пожалуй, чуть ли ни самым приятным сюрпризом в моей жизни.

Заметили меня, только когда я уже был в непосредственной близи от ласково шелестящей травы. И судя по откровенно удивлённым, а где-то даже испуганным взглядам, гостей здесь встречали более чем редко. Однако это меня сейчас волновало меньше всего. В условиях тотальной экономии воды, развернувшийся передо мной небольшой пруд с каймой из ленивой зелени выглядел более чем привлекательно.

— Долго шёл?

Я поднял мокрую голову и одурманенным обилием влаги взглядом посмотрел на присевшего рядом со мной дьявола. Дьявол был уже давно не молод, но в длинных волосах чернее подземной ночи не было ни одного седого волоска. Дьявол с искренним интересом смотрел на меня. В его глазах застыла какая-то давняя грусть, но он старательно прятал её за беззаботно вздернутыми бровями.

— Мне показалось, что гораздо дольше, чем нужно, — не в силах сдержаться я снова опустил голову в воду.

— Уже лет десять здесь не было ни одного дьявола, — похоже, я не ошибся в своих предположениях. — Я даже рад, что ты пришёл, но вот будешь ли рад ты.

— А у меня есть повод расстраиваться? — я затаил дыхание, ожидая ответа. Мне очень не хотелось расстраиваться в очередной, давно уже лишний раз.

— Может, и нет, — дьявол флегматично пожал плечами, — но может стать и иначе.

— Не люблю загадок, — я уже стоял, готовый отправить весь этот оазис на корм вечно голодному огню, — расскажи поподробней.

— Искупайся, поешь и выпей столько воды, сколько в тебя влезет, а потом мы поговорим, — дьявол встал и взмахом руки пригласил следовать за собой. Отказывать в таких просьбах я не привык. Я едва не обгонял своего не слишком торопливого проводника.

Я сделал всё, что мне советовал Аран-Кэр (так звали снизошедшего до разговора со мной дьявола), который являлся местным старостой. Я до судорожного озноба плавал и нырял в прелестно-холодной воде щедрого ко мне водоёма, а потом с откровенной жадностью поглощал еду, приготовленную боязливо смотрящими на меня обитательницами оазиса, запивая всё это местным лёгким вином.

И вот, когда я сытый и довольный расположился в густой тени одного из раскидистых деревьев на краю заботливо принявшей меня деревни и расслабленно набивал трубку душистым табаком из своевременно пополненных запасов, ко мне тихо подсел Аран-Кэр. Он благосклонно принял предложенный мной табак, и не спеша забил им свою потемневшую от времени трубку с длинным чубуком.

— Так вот, Кэй, — довольно нейтральное начало мне почему-то сразу не понравилось, — мы давно здесь живём и любим эти суровые земли. А даже если бы не любили идти нам уже, пожалуй, некуда. В этой связи приходится терпеть наших соседей.

— Соседей? — это слово я никогда не любил.

— Они приходят в самые тёмные ночи, Кэй, — я с тоской посмотрел на неотвратимо приближающийся закат. — Никто никогда не видел их лиц и не слышал их голосов. Иногда они просто уходят, а иногда забирают с собой одного из нас. Они никогда не забирают навечно и те, кто ушёл, всегда возвращаются домой. Но спать по ночам они уже не могут. И очень редко смеются.

— И вас это устраивает? — картинка вырисовывалась страшноватая.

Аран-Кэр грустно усмехнулся. — Давно, несколько десятилетий назад, мы пробовали начать против них войну. Но, — усмешка погасла, — у нас ничего не вышло и после той ночи многие кого я любил, сошли с ума. И многие навсегда ушли в безжалостные пески. Больше мы не пытались противиться их присутствию на нашей земле. Тем более, что приходят они редко, два-три раза в год. А забирают с собой ещё реже, — он тяжело вздохнул. — Так что думай сам, Кэй-Сагор, хочешь ли ты провести здесь ночь.

Я вздохнул. Да, до этого момента я очень хотел, наконец, нормально поспать, тем более что спутница — боль, кажется, увидела, что мне нужна хотя бы крохотная передышка и сократила своё несколько обременительное для меня присутствие до вполне приемлемых размеров. Однако, как и предрекалось, мои идеалистические желания были грубо растоптаны суровой прозой жизни. С другой стороны у меня проснулось стойкое и абсолютно идиотское чувство, что два-три раза в год это вполне приемлемая доля риска для того, чтобы поспать в тепле и уюте. А ведь перед сном будет ещё и ужин.

Я понимал, что это будет крайне неверное решение, но ничего не мог с собой поделать. Впервые за много лет я откровенно поддался своей слабости. Неторопливо выдохнув ароматный дым, я меланхолично посмотрел на край убегающего горизонта. Горизонт чуть пьяно подмигнул. Я перевел взгляд на старосту.

— Я уйду завтра.

Аран-Кэр не стал меня отговаривать от возможно показавшегося чуть поспешным решения, в связи с чем я получил редкую возможность спокойно докурить трубку, обильно поужинать и с комфортом лечь на относительно мягкой кровати в вежливо предоставленном мне для ночлега домике.

Глаза послушно закрывались, в голове растекался приятный туман. Мысли текли ленивой рекой, не спеша и не прорываясь вперёд. Сон довольно накидывался на меня, и я не мог дать ему даже подобия отпора.

Я проснулся от назойливого шёпота, беспокойно шедшего с внешней стороны моего хрупкого убежища. Я не разбирал странных, заплетающих слов, да и не стремился к пониманию их таинственного смысла. Вместо этого я беззвучно застонал. Этот шёпот явно исходил не от вздумавших попугать далёкого гостя детей. В нём не было ни капли игры или мнимой угрозы. Только непонятное нетерпение вперемешку с болезненной дрожью. Шёпот тревожной волной прошёл мимо меня и ритмично затих через несколько недремлющих секунд.

Сон уныло ушёл, обиженно оборачиваясь на так нежданно прогнавшего его дьявола. Я отвечал сну виноватым взглядом, но собственная безопасность была для меня гораздо важнее даже самых лучших сновидений. Я по возможности тихо встал и осторожно подошёл к неплотно закрытой двери. Она пронзительно скрипнула, когда я наивно решил выглянуть наружу.