— Я, наверное, надену маску ангела, — она улыбнулась краем рта. — А ты, мастер?

— Пожалуй, маску, до надвечных огней уставшего Хозяина Пути.

— Тебе пойдёт.

Задавать вопросы о том, как добраться до места проведения обещанного мероприятия нам не пришлось. Едва мы вышли из таверны, как тут же увидели пока ещё не слишком густой поток прохожих, с энтузиазмом двигающихся в одну сторону. Не особенно раздумывая, мы поспешили влиться в их стройные ряды.

В образовавшейся толпе я спонтанно оказался рядом с дьяволом, обладающим хитрым взглядом и самоуверенной улыбкой. Победоносно воззрившись на меня, он картинно прищёлкнул пальцами. Одновременно с этим вторая его рука резко провела по лицу. Через мгновение я был награжден довольно злобным и предвкушающим кровавое развлечение взглядом. Не дожидаясь дебюта конфликта, я как можно незаметнее бросил ищущего приключений масконосца под ноги, не особо смутившихся этим фактом дьяволов.

Впрочем, по всей видимости, мне попался не самый удачный сосед. В основном же нас с ангелом окружали довольно дружелюбные, хотя и ни на миг не искренние лица. Многие показательно-весело смеялись, азартно переговариваясь друг с другом. Кто-то даже громко и ненатурально исполнял какую-то здешнюю песню. И у всех идущих с нами в руках были, скорее всего, чисто символические маски. И каждая из них являла собой настоящий шедевр местных мастеров. Тончайшей работы, отделанные золотом и драгоценными камнями, они были совершенны в своей лживой сущности. Они влекли к себе, укутывая и защищая от грубой и часто жестокой правды. Они говорили, что никогда не отвернутся от их счастливого обладателя. Они обещали и таинственно улыбались из- под тонких вуалей тающего сомнения. И на меня они смотрели с опасной заинтересованностью.

А вот на Элати, маски почти не обращали своего ярко-тёмного внимания. Лишь иногда случайно-манящий взор устремлялся в её сторону, но тут же встречался с оскалившимся льдом Коцита, снисходящим из алмазных глаз ангела. После этой встречи символы лицемерия отправлялись искать себе других, более доступных носителей.

Течение выбросило нас на огромную площадь. Она была полностью забита вливающимися со всех сторон жителями. По площади было раскидано несколько крупных шатров, верхушки которых венчали большие медленно поворачивающиеся маски. Они словно недремлющие стражи пламенно осматривали площадь, выискивая тех, кто мог нарушить великолепие маскарада.

И, вероятно, единственными, кто это мог сделать, были мы с леди. Помня это, я обречённо напрягся, когда взгляд одной из таких масок скользнул по моему лицу. Однако, к искреннему облегчению, мы не были удостоены звания девиантного элемента, и у нас появилось немного времени осмотреться.

А посмотреть было на что. В момент появления на площади, все участники маскарада одевали заботливо принесённые собой маски, радостно скрываясь под ними и заставляя весь мир верить в своё в нём отсутствие. Хохот и ласка, азарт и влюблённость, страсть и раздумья, гнев и печаль, алчность и ветреность. Здесь было всё, и всё это было ложью. Ложью, к которой стремились, которую получали и от которой уже не могли отказаться. Ложью, которая становилась единственно возможной истиной, которая вела тебя от рождения до смерти, и смерть была единственной, в ком ты мог быть уверен на этом пути.

— Пошли, крылатая, нам вроде бы надо что-то понять, а чтобы понять, надо увидеть. Увидеть, как можно больше, — я начал понемногу пробираться к центру площади, где вроде бы происходило какое-то действо.

— Но поверим мы ли тому, что увидим, мастер? — Элати сожалеющее посмотрела на немолодого уже дьявола, на лице которого по хозяйски расположилась маска беззаботного отупения.

— Давно кончилось то время, когда меня могли обмануть дороги, крылатая, — я ободряюще подмигнул ангелу, — теперь это уже моя прерогатива. И значит, мне больше не надо верить, для того чтобы идти по ним. Достаточно просто идти. А вера может бежать сзади в отчаянных попытках догнать мои шаги. И если она всё-таки не догонит, то это будет лишь её глупая боль.

— Мастер!

Я обернулся на не слишком тревожный окрик ангела, но увидел лишь раскрытую в злобном смехе маску очередного горожанина. Элати же нигде не было видно. Вероятно, неудержимая толпа разбила своей слепой струёй наш целеустремлённый дуэт. Происшествие было печальным, но отнюдь не критичным, и я продолжил свой путь к центру площади в оправданной надежде, что там и состоится необходимая встреча с временно потерянным ангелом.

Внезапно толпа немного расступилась, и прямо на меня выскочила молодая дьяволица в лукавой, откровенно подмигивающей маске. Мне уже почти понравилась это в целом милое создание, когда её рука вдруг молниеносно выхватила что-то из-за спины и приложила к моему лицу. Это была маска.

Сложно сказать, за что отвечал этот конкретный экземпляр местной культуры. Но мне сразу стало очень хорошо. Неправдоподобно хорошо. Я сразу стал абсолютно уверен в своих желаниях, возможностях, целях. И я знал, что даже если проиграю, то сделаю это хорошо. Сделаю так, чтобы все зааплодировали.

Я посмотрел наверх. Со знакомого шатра меня дружески приветствовал большой брат моей маски. А толпа снова подхватила меня и понесла в то самое место, в которое я перед этим так стремился. Только зачем? Я уже успел забыть зачем. Да и важно ли это. Разве важно то, что было до того, как я понял, наконец, суть этой жизни. И разве важно, что мне теперь придётся оставить за порогом моего нового дома. Разве это важно и разве это кому-то интересно.

Вокруг все были свои. И плевать, что каждый из нас хотел абсолютно разных вещей, стремился к разным чувствам и ощущениям. Мы все были частью одного большого спектакля. И мы все играли главные роли. И нам нечего было делить. Ведь каждый брал, что хотел, и никто ему не мешал. Ведь масок хватит на всех, а значит у нас всегда будет новая цель, новая мечта.

Мечта? Почему-то это слово оставило на душе ощущение сладкой тревоги. Такой непривычной и такой ненужной в эти минуты. Такой чарующей и такой опасной для просыпающихся раздумий. Прочь, прочь, у меня нет ни времени, ни желания для этих дум. Тем более, я уже почти пришёл.

На широкой сцене шла самозабвенная игра. Это был импровизированный спектакль, где каждый мог стать актёром, которому достанется та самая главная роль, о которой я так недавно и так влюблённо думал. Но, не думая более, я в высоком прыжке вскочил, на радостно скрипнувшие доски.

Передо мной оказался черноволосый дьявол с узкими глазами и тонкой шеей, цепко державший в жилистой руке картонный кинжал.

— Ты враг мой, потому лишь, что я зол, — в медленном пафосном выпаде мой визави попытался нанести мне смертельный укол.

Я легко перехватил его руку и расплющил смертоносный реквизит о его же впалую грудь. Дьявол изумлённо схватился за место удара и, весьма правдиво пошатнувшись, шумно упал на дрогнувшую сцену. Его яркая, немного болезненная маска начала быстро тускнеть, превращаясь из произведения искусства в серый кусок гипса, обложенного грубой тканью. Его тело неподвижно замерло на скорбящих досках сцены. Толпа взорвалась овациями. С нетерпеливым достоинством поклонившись, я окинул торжествующе-предвкушающим взглядом всю огромную сцену.

На каждом её участке любили и воевали, веселились и страдали, искали и находили. Я хотел быть там, вместе с ними, где всё просто и понятно, там, где ты всегда прав. Я радостно засмеялся и азартным шагом устремился к ближайшей группе актёров.

— Лишь семь шагов нас отделяют от богатств, оставленных случайным королём, — высокий мускулистый дьявол в ало-голубой, надменно-гневной маске указал нам на старый, грязно-серый сундук, одиноко стоящий на краю сцены.

Нас было пятеро, и мы наперегонки бросились к этому сосуду сокровищ, уже предвкушая их блеск и звон. Крышка с грохотом откинулась назад, золотой свет ослепил нас на долгое, жаль, что не вечное мгновение. Наши руки ринулись за долгожданной добычей. И было не важно, что вместо золота и изумрудов наших пальцев касаются лишь раскрашенные железки. Было не важно, что в итоге мы не получаем ничего. В этот момент каждый из нас был богаче любого короля. Обливаясь золотым дождём, мы были счастливы и беспечны. Мы владели всем, и никто не мог отобрать у нас эти мгновения. Никто, кроме нас самих.