— Нелли, — тихо окликнул её Мелис. — Я отдам тебе половину моего супа, а хлеб оставим на завтра и тоже разделим. Торментир, похоже, мне двойную порцию выдал…

Девушка посмотрела на него и вымученно улыбнулась. Эти вспышки ярости обессиливали её. После она долго лежала ничком на холодном каменном полу без движения. В эти моменты Мелис иногда опасался за её рассудок. Но потом она вновь оживала, чтобы выкрикивать проклятия Торментиру.

Странно, но они двое были единственными, кто прожил в этой тюрьме так долго. Остальные просто ожидали здесь суда или казни, проводя ночь или день в клетке-камере. Более того, как любезно им объяснил Торментир во время одной из своих инспекций, из этой тюрьмы никому не удавалось бежать. Наверное, Штейнмейстер не терял надежды перетянуть сына на свою сторону.

— А как ты думаешь, — однажды спросила Нелл, — почему он меня в живых оставил? Не из милосердия же…

— Нет, конечно, — задумчиво ответил Мелис. — Думаю, он прекрасно понимает, что ты очень дорога мне…

— Как сестра?

Мелис грустно улыбнулся:

— Ты же понимаешь, что ты для меня — больше, чем сестра. Ты — единственное, что у меня осталось… Хотя, впрочем, — его глаза загорелись странным огнём, — настанет день, когда я так или иначе убью его!

— Ох, сынок, что за дело вы тут затеяли! — вздохнула сгорбленная старушка.

— О чём ты, тётя? — сделал невинное лицо круглолицый крепыш.

— О девочке, конечно, — ворчливо отозвалась старушка, упираясь в земляной пол посохом. — На такой риск пошли! А если сорвётся?

— Тётя Зэм, — в голосе крепыша появилась твёрдость. — Ничего не сорвётся. В конце концов, когда ты посылала в путь Нелли и Мелиса, они и подготовлены были хуже, да и вообще…

— У них было такое предназначение, дурачок ты, — снова проворчала тётя Зэм. — Они всему, чему нужно, обучились в пути…

— И тем не менее провалились!

Круглолицый крепыш погрустнел.

— Да, ведь никто и знать не знал, что Мелис… Скажем так, в родстве со Штейнмейстером. Никаких указаний на это не было.

— Верно, Фергюс, не было. Дед Мелиса, видно, не успел ничего об этом сообщить нам. Сам, наверное, слишком поздно догадался, кем в Загорье его сын стал. А, может, и догадывался, но стыдился этого. Вот видишь, Фергюс, промолчал об этом человек, и мы не смогли предостеречь мальчика, что зов крови окажется таким сильным.

— Это Штейнмейстер оказался таким сильным, что на расстоянии выследил Мелиса и пристально наблюдал за ним. Или Мелис оказался таким слабым?

— Он был просто не готов. А теперь вы отправили девочку в самое логово зверя, а она, может быть, тоже не готова к тому, что может её там ожидать, — неожиданно повернула разговор в старое русло тетушка Зэм.

— Ну, тётя! Здесь её решение было совершенно сознательным! — воскликнул Фергюс. — Она знала, на что идёт!

— И без неё там достаточно нашего народу, — продолжала гнуть свою линию Зэм. — И Эстебан там, и Фокси неподалёку, и даже Хоуди теперь на нашей стороне. Да и Солус…

Серые глаза Фергюса запылали:

— Не говори мне о нём, тётя! Когда мы победим, мы будем судить его как предателя!

Тётушка Зэм покачала головой:

— Сдаётся мне, Фергюс, судить его мог только один человек.

Фергюс сник, но потом снова воспрянул духом:

— Знаешь, раз там так много наших, то ей наверняка ничего не грозит. И всё у нас получится!

Зэм покачала головой, и никак нельзя было понять, одобряет она своего племянника или нет. Она сильно постарела со времени своего пребывания в Ровер Ланде. Старушке довелось пережить нападение Соглядатаев на свой дом, и уцелела она только чудом. В своё время она дала знать своему воспитаннику Фергюсу, что он встретит в городе Ласт-Лиф отряд Посвящённых. Задание Фергюса заключалось в том, что он должен будет тайно сопровождать отряд в Кхэтуэл. Однако вышло не совсем так, как они рассчитывали. За Посвящёнными уже шла слежка от самого Ровер Ланда, и Фергюс выручил их, помогая сбежать от преследователей.

Сегодня Братство Штейн процветало, и каждый, на кого падала хоть малейшая тень подозрения, сразу же объявлялся вне закона. Поэтому Зэм приходилось скрываться, и она радовалась тому, что Фергюс знает тысячу укромных мест.

— А это оттого, тётушка, что я такой неисправимый контрабандист! — посмеивался он.

Раньше его репутация доставляла ей много неприятных переживаний, но сейчас стало ясно, что его знание территории, людей, их обычаев оказалось весьма полезным.

Боль постепенно отступала, тело становилось лёгким, словно невесомым. Часто, наблюдая за игрой огня в арке, вырубленной в скале, она ловила себя на мысли, что пламя настолько прекрасно, что ей хотелось бы окунуться в его языки, как в волны…

Странные мысли. Но ей ничто не казалось больше странным. Может, только любопытным. Кто говорил тем шелестящим голосом? Почему-то ей казалось, что, если долго смотреть в огонь, то она получит ответ на свой вопрос. Но дымка над огнём так и не появлялась. Зато появилось странное чувство, будто что-то она должна вспомнить. Это что-то казалось ей важным. Во всяком случае, когда-то это было важно.

Прошло долгое, очень долгое время, пока вновь не раздался этот шелестящий голос.

— Вставай! — сквозь потрескивание огня услышала она.

— Это вы мне? — полюбопытствовала она, хотя её вопрос не имел смысла: в помещении никого не было.

Поднявшись со своего ложа (кроватью это назвать было трудно), она почувствовала, что сейчас, если не сделает над собой усилия, то, наверное, взлетит.

— Ой!

Ответом ей был легчайший смешок.

— Не бойся, ты не упадёшь, даже если взлетишь.

— Интересно, а крылья у меня есть?

И снова смешок:

— Нет. Они тебе не нужны.

— А были?

— Нет.

Контуры её тела мерцали и даже слегка расплывались в полутьме помещения. Оказалось, что не только рука, а вся кожа была неестественно белой и абсолютно ледяной. Раньше такая перемена испугала бы её, а теперь она ощутила лишь лёгкое любопытство.

Над огнём в арке колыхалась та же самая странная дымка, которую она уже однажды видела. Звук шелестящего голоса исходил именно оттуда. Она подошла ближе к огню.

— Мне кажется, я не помню, кто я такая, — задумчиво произнесла она.

— Неважно. Теперь ты — Саламандра, — последовал ответ.

— А раньше кем я была?

— Важно только то, кто ты сейчас. Остальное несущественно. Подумай немного, и ты поймёшь.

Она равнодушно кивнула. В общем-то, её интересовало только имя. Теперешнее имя. Остальное и впрямь стало для неё несущественно.

Возле огня ей было не просто теплее, но и уютнее, спокойнее, что ли. С олимпийским равнодушием она вытянула руку к огню, фактически прикоснувшись к языкам пламени.

— Ну, как? — прошелестел голос, исходящий из дымки.

— Тепло, — улыбнулась она.

Пламя лизало белую-белую руку, не причиняя ни малейшего вреда коже.

— Саламандра? Пусть будет так, — и она снова улыбнулась дымке над пламенем.

Над Каса-дель-Соль снова поднималось солнце, золотя башни города. В усадьбе Айвори допрашивали какую-то женщину и никак не могли добиться от неё признания. Допрос проводился прямо в кабинете мэра, но сам Файр никак не ожидал, что его дорогая дочь Долорес заявится туда в такую рань.

— Доброе утро, папа, — сказала Долорес, протирая глаза. — Я хотела напомнить тебе о таком коралловом ожерелье, которое…

Девушка осеклась, увидев изуродованное лицо допрашиваемой женщины. В глазах узницы горели ненависть и упорство, а на шее красовалось… коралловое ожерелье.

— Да, детка, конечно, — ответил слегка удивлённый Файр Айвори и, недолго думая, сорвал с шеи женщины ожерелье и бросил его дочери.

Долорес, поражённая, замерла. Ожерелье со стуком упало на пол возле её ног. Девушка даже не прикоснулась к нему, а взгляд избитой, окровавленной женщины был полон презрения.