— Я такой романтик, — говорит Лариса. — В Лодейном Поле работала на точке — дыра ужасная. Правда, там Ленинград рядом. Москва — это большая деревня, а в Ленинграде настоящая интеллигенция... Решила белый свет посмотреть. Завербовалась на Курилы. На рыбозаводе сайру в баночки укладывала — не творческая работа. А у меня курсы торговых работников кончены, диплом есть. Пошла работать на точку. Ой, знаешь, умора. Там все водку разбавляли, а я только один раз разбавила. Ребята знакомые приходят, берут, а мне так стыдно, я вся красная стою. Думаю, никогда себе больше этого не позволю.

Ленька сидит, рот до ушей, слушает Ларису, подливает из черной бутылки вино «Алабашлы».

— Я во Владивосток приехала, — говорит Лариса, — друзья меня туда пригласили. На пляж пришла, у меня здесь тесьма и здесь тесьма... Мне говорят, у вас фигура французская. У меня ноги тонкие, я молодая дура была, переживала, а сейчас это — высший класс.

— Лара, — говорит Ленька, — поехали к нам, у моего батьки сад лучший в Сибири. Арбузы есть, дыни.

— Я бы поехала, — говорит Лариса, — я романтик.

— Поехали, — Ленька сияет, — не пожалеешь... Только... батька у меня... чудаковатый... Давай распишемся. — Ленька сам поражен отчаянной своей решимостью, проглатывает две рюмки вина.

— Ты меня интригуешь, — говорит Лариса. — У меня муж был в Южно-Курильске, на двадцать три года старше меня. Тоже из Ленинграда, научный работник, настоящий интеллигент. Три месяца мы с ним прожили и развелись... Он педант ужасный. Лучше уж за мальчишку выйти. Жизнь прошла мимо...

Они выходят на станции Нижнеудинск, спрашивают на перроне, где загс.

Работница загса брезгливо возвращает Леньке его справку об освобождении из мест заключения.

— Сначала паспорт получите по месту жительства, на учет встаньте, потом о женитьбе думайте, — говорит работница загса.

Совсем убитый выходит Ленька из загса, на подругу свою не глядит.

— Ты в заключении был? — говорит Лариса. — Как интересно. С настоящими людьми пообщался. Школу жизни прошел.

Ленька достает папиросу.

— Ты слишком много куришь, — говорит Лариса с заботливой строгостью.

На берегу озера Ленька Костромин дожидается со своей женой Ларисой попутного катера, чтобы плыть через озеро к батьке.

Идет Галентэй с канистрой. Галентеевы брови будто еще погустели.

— Товарищ, вы случаем не на Пыгу? — спрашивает Ленька Галентэя.

— Я людей не беру, лодка не держит, да вон на турбазе теплоход пристает, туристов катает... — Галентэй приглядывается к Леньке. — А ты, никак, из Костроминых который?

— Ну! — утвердительно, с удовольствием отвечает Ленька.

— Так это я, однако, тебе премию за волков выдавал? По пятьдесят рублей за волчонка. Ну как же? Помню. Что, срок отсидел?

— На всю катушку. — Очень хорошее настроение у Леньки.

— К папаше твоему съездить — куда ни шло, а жить навряд ли, тем более ты не один...

— С папашей мы всегда проживем. — В Ленькиной душе нет сейчас сомнений, а только один восторг перед жизнью, которая предстоит ему, — совсем уж близко теперь до этой лучшей, главной его жизни.

— А вы все там же работаете, в Заготживсырье? — спрашивает он Галентэя.

— Кедровник свели, белка вся удалилась, нет ничего. Конюхом я на турбазе.

— А директором в леспромхозе Зырянов?

— Леспромхоз-то переместили, рубить уж нечего. А за озером заповединк ли, чо ли... И не поймешь путем. Зырянов лесничим остался. В леспромхозе он больше двух сотен в месяц имел, а там ставка никакая. Выступал он это в клубе, я слышал... Мы, говорит, тайгу свели; мы ее и восстановить обязаны, по вырубкам, говорит, сады посадим. А кто их пойдет садить за такие деньги?.. Дурных нема.

...Ленька идет с подругой по улице Нарогача. Улица, в общем, такая, как пять лет назад. Только кое-где яблони в палисадниках. А возле одной избы цветет сад.

— К папе приедем, — говорит Ленька, — вот там настоящий сад! Как раз мы в самое лучшее время приедем.

— Ле-ень, — жалуется Лариса, — я туфли надела, а тут смотри, какие щели, на этом чертовом тротуаре, каблук сломался.

Она прыгает, разнесчастная, на единственном каблуке.

...В лучшем саду Нарогача стоит женщина с ведрами. Глядит во все глаза на Леньку, хотя ничего особого нет, стриженый, в магазинном, с чужого плеча костюме. Она глядит, глядит на него и подвигается к нему, и он глядит, и вот уже они начинают улыбаться друг дружке. У женщины длинные брови, как и у Леньки.

— Надька! — кричит Ленька.

— Ленька! — гортанным голосом кличет женщина.

Ленькина подруга стоит позабытая, пока обнимаются брат с сестрой. Надежда первая поворачивается к ней и замечает изъян в ее обувке, и смеется, старается спрятать смех...

— Проходите, только здесь у нас мосток не построен, да мы-то сами в сапогах.

— Я не могу... У меня вон что... — чуть не плачет девушка.

— Знакомьтесь — это моя жена, — говорит Ленька.

Девушка протягивает Надежде пряменькую руку:

— Лариса.

Теплоход катит по большому озеру. За штурвалом стоит Родион, капитан. Вместе с ним в рубке жена Надежда, дочка трех лет и Леонид Костромин.

Дочка поместилась на плечах у капитана.

На палубе танцы. Туристы в кедах. Наперебой все зовут танцевать Ларису. Она громко разговаривает, смеется. Ей хорошо.

— Лара! — зовет Ленька жену. — Гляди, я вон по тому распадку за соболями охотился.

Ларисе некогда поглядеть, ее держит за рукав турист. Леньку она и вовсе не замечает.

Смотрит на танцы Надежда. Она не стара, но ее не приглашают.

— ...Ты без путевки едешь? — спрашивает Ларису турист.

— Нет, я так, сама по себе... Я не люблю по путевкам.

— А этот малый из заключения?

— Это мой муж.

— Брось ты... Поехали с нами. Не соскучиться.

Капитан врубает сирену. В устье Пыги показалась изба Костроминых.

— Не писал ты мне, Да вот про жену-то, — говорит Костромин. — Не ждали мы. Не готовы. Ну что же, раз так получилось, в баньке вы пока жить-то будете. Чтобы отдельно. А потом уже дом или к лесникам на кордон уедете.

Ленька мнется, молчит.

— Давай ко мне на судно матросом, — предлагает Родион.

— Да ну... Я по тайге соскучал.

— Корову я купил, — говорит старик сыну. — Как ты мне писал, что жить собираешься к нам, взял сто пятьдесят рублей со сберкнижки, да вот из тех, что матери присылают как матери-героине. Подумал, раз будешь жить, — значит, надо тебе семьей обзаводиться. Серьезно. Нельзя без коровы у нас.

Лариса тянет Леньку за полу пиджачка, чтобы он поотстал.

— Что, он всегда такой? Я его боюсь, Леш... Будто мы ему чем обязаны...

Родион идет со стариком вперед, рассказывает:

— Пан, а черноплодная рябина, что ты мне посылал в письме семечки, прижила. Цветет в лучшем виде.

— Да вот, ты мне дыню чарджуйскую привозил, тоже взошла.

— Леш, а в баньке нам будет жарко? — шепчет Лариса. — Я больше всего боюсь жары.

— Топить не будем, так чего же жарко-то?

— Ой, а смотри, какие у твоего папы кулаки здоровенные. Как треснет...

Человек подымается в гору. Он вышел из дому теплым летом, уже опал яблоневый цвет, но одет он по-зимнему, в высоких резиновых сапогах, за плечом приторочен ватник.

Он проходит под пихтами, там темно и замшело, окунается по пояс в цветы и травы на кедровых полянах.

Вот он стоит на открытом склоне. Ему видна заимка, чуть слышен лай собак и перезвон детей. Видны избушка и крохотный серый кубик поодаль — банька, и около баньки цветное пятно, живая цветинка. Вот она движется... Человек кричит, приставив ладони ко рту. Голос у него гортанный:

— Лариска-а-а!

Ленька Костромин подымается в горы. За плечом у него винтовка-малопулька. Он вышел из дому летом, там знойно и сухо, а в горах цветет черемуха, подают голос невидимые ручьи, Леньке слышен посвист весеннего рябчика. Ленька догоняет весну.