Кроме того, стояла повозка, отделанная несколькими слоями дубовых брусьев, достаточно оснащённая для ведения боя сверху вниз, и очень прочно обитая железом. Из её середины возвышался тонкий шест, сверху донизу очень плотно увитый металлом, ремнями и верёвками. На вершине этого шеста возвышался крест, на передней части которого был изображён святой Амвросий[284], смотрящий перед собой и посылающий благословение в ту сторону, куда поворачивала повозка. После передачи всех знаков отличия миланцев в последнюю очередь приблизилась эта повозка, чтобы также склонить свою голову. Её возница искусно опустил весь этот помост и шест до земли так, что мы[285], стоящие около трона императора, содрогнулись, боясь обрушения помоста. Однако опущенный шест не упал и не поднялся до тех пор, пока император не собрал бахрому знамени и вновь поднявшейся повозке, не позволил стоять, как порабощённой. Тут единодушно пред его лицом пали ниц воины и народ, жалуясь и умоляя о сострадании. Когда затем один из консулов произнёс надгробную речь, по окончании которой толпа снова бросилась на землю, подняла носимые ей кресты вверх и под сильные причитания умоляла во имя креста о пощаде. Все, кто это слышал, были сильно тронуты этим до слёз, однако лицо императора не дрогнуло. В третий раз выступил граф из Бландрате как защитник тех, своих бывших друзей, вынудив всех к слезам, в то время как он лично поднял крест и вся толпа, смиренно просящая вместе с ним, пала ниц, но император пребывал с лицом неподвижным, как камень. После этого кёльнским епископом была составлена простая формула их подчинения, а от них был получен ответ с откровенным признанием своей вины. Император возразил на их мольбу то, что ему подобает и обещал после основательного размышления при удобном случае проявить милость, и отпустив их, велел им всем собраться снова на следующий день. Однако они, в надежде на сострадание, бросили кресты, которые несли в руках, через ограждение на половину императрицы, поскольку они не могли предстать пред её лицом. Когда они появились днём позже и пожаловались, то император ответил им, что хотел бы начинать с пощады и суда; так как если действовать по правосудию, то всех их надо лишить жизни, однако теперь нужно уступить место пощаде. Они же подтвердили, что по закону это было бы верно, однако желали бы в расчёте на божественное милосердие, чтобы произошло последнее. И вот, император приказал, чтобы все консулы и бывшие консулы, главнейшие люди и рыцари, правоведы и судьи удерживались в заложниках, а народ, как менее виновный, был отправлен в город только после принесения присяги. Затем он послал в город доверенных лиц и приказал, чтобы все, кто старше двенадцати лет принели присягу на верность, что и произошло. Кроме того, приказал он, чтобы были разрушены отдельные городские ворота, а также рвы и стены около ворот, для того чтобы в каждые ворота был открыт вход одному воинскому отряду, идущему в ногу широким строем; так и случилось. Поскольку из двух тысяч крепостей им было оставлено всего только четыре, то они также должны были их передать, согласно решению суда. Но после того, как император победил Милан, над ним взяло верх сострадание, и поэтому он не согрешил, уподобившись преступникам, а исполнившись сострадания, вынес миланцам решение в их пользу, освободив их от императорской опалы. Затем городские стены, рвы и башни были постепенно разрушены, и, таким образом, весь город изо дня в день всё больше и больше приходил в упадок и запустение. Миланцы, получили приказ[286], по которому предписывалось возвращаться всем в деревни и в свои загородные дома, и, подобно крестьянам, заниматься земледелием. В самом же городе не разрешалось жить никому.

Император, увенчанный короной[287], отмечал праздник Пасхи (8 апреля) в Папии, к великой общей радости выдающийся и торжественный имперский сейм со всеми князьями, маркграфами, графами, баронами, правителями и консулами Ломбардии. Всех их император пред лицом своим велел богато угостить за королевский счёт. На второй день праздника императору поклялись в верности пизанцы, обещав ему предпринять поход на Апулию, Калабрию, Сицилию, Сардинию, Корсику, и против Константинополя. Император дал им для этого своё знамя. На третий день такую же клятву дали императору жители Бриксии. На восьмой день после Пасхи (15 апреля) в Тауринуме[288] был собран торжественный имперский сейм, и таким образом вся Ломбардия, Тусция и Романия склонились перед дланью императора.

В эти дни в Италию к императору прибыли посланники короля Франции, чтобы восстановить мир и единство в святой церкви — при них находился граф Генрих из Плуса[289] — они просили императора, чтобы он объявил всеобщий церковный собор и привлек со своей стороны Папу Виктора, и клятвенно обещали, что здесь же появится король Франции, приведя Папу Александра, для того, чтобы церковь узнала, что истинного в деле обоих Пап. Согласившись с этим, император после объявления всеобщего синода в городе именем Леона[290] на реке Саоне в бизонтинском епископстве в течение всего лета велел сооружать очень большое по длине и ширине здание. В день Усекновения Главы Иоанна Крестителя (29 августа) прибыл также император с Папой Виктором, вместе с ними на этом синоде появилось множество архиепископов, аббатов, герцогов и князей. Король же французский Люодових[291] днём раньше подошёл на другую сторону реки, однако уклонился от совещания, и последовав, как говорили, совету серых монахов[292], остался в близлежащей крепости, называющейся Дивион, и, так и не доставив сюда, как, однако, обещал, Папу Александра. При этом хофтаге присутствовал датский король Вальдимар[293], который получил здесь из рук императора корону, став его вассалом. Император и датский король вместе со всем тем множеством духовных и светских князей признали, так же как на первом и втором церковных соборах, Виктора — общепризнанным Папой, а Александра с его сторонниками — схизматиками. Вышеупомянутого же графа Генриха и других поручителей короля Франции император удержал в заложниках, пока они не получили лены, которые имели от короля, из руки императора и не дали ему клятву в вассальной верности, и затем император снова направил победоносных орлов в Италию[294].

Вернувшись из Италии, император собрал торжественный имперский сейм в Майнце в воскресение Милосердия Господа (7 апреля), наказал очень многих, которые были уличены в убийстве архиепископа, соответствующим возмездием и приказал для усмирения высокомерия горожан разрушить городские стены. Епископом для них он назначил своего родственника, именем Куонрад[295], однако вскоре после этого он встал на сторону Папы Александра против императора, и, самовольно покинув своё епископство, переехал к Руланду[296]. Поэтому теперь император поставил епископом своего канцлера Христиана[297].

A{29} В этом году в Кёльне также были схвачены несколько еретиков из секты катаров[298], которые прибыли туда из Фландрии и 5 августа около города их предали сожжению: четырёх мужчин и одну девушку, которая бросилась в костёр даже против воли народа. А пока во время их горения в городе шёл очень сильный дождь, так что всё духовенство, испугавшись дождя, осталось в городе, верою слабого народа ни одной капли такого сильного дождя не упало на место, где они были сожжены.