— Чем? Своими маленькими кулачками?

— В следующий раз на всякий случай прихвачу кирпич. Мало ли, тебя встречу снова, — не понимаю, ну кто меня дергает за язык каждый раз.

— Тебя подвезти? — Алекс улыбается без намека на сарказм или издёвку. Это что-то новое.

— На твоём монстре? Спасибо, но я лучше на автобусе. Жизнь мне дорога, знаешь ли. Да и холодно, декабрь. Как можно сейчас ездить на байке?

— Очень просто, — искренняя улыбка идёт ему больше самодовольной гримасы. Он даже становится чуточку красивее что ли. — Почти все девчонки боятся испортить прическу или макияж. А ты о здоровье.

— Если я буду с переломанными руками и ногами на больничной койке, макияж и прическа меня не спасут. Правильно расставляю приоритеты.

— Пойдём, тогда до остановки провожу. А то вдруг кто пристанет, — кивает головой в сторону дороги.

— Переживаешь?

— Скорее, за того, кто рискнет к тебе подойти, — усмехается. — Ты себя в обиду не дашь, как я уже понял. Идём, Недотрога, — и шагает к пешеходному переходу.

Странная перемена отношения. То злился и обвинял, то игнорировал, теперь общается как ни в чем не бывало. В чем подвох? Действительно решил зарыть топор войны? Или тут что-то ещё, то, чего я не улавливаю? Просто эта смена настроения и общения немного настораживает.

Когда оказываемся на противоположной стороне улицы, Алекс прерывает молчание:

— Может, по кофе? Здесь очень вкусный готовят, — указывает на кофейню в нескольких метрах от нас. — Ты какой любишь?

— Капучино… Алекс, я… — меня все больше удивляет его поведение. Нет, это хорошо, что мы начали нормально общаться. Мне такой Алекс даже начинает немного нравиться.

— Пойдем, выпьем по кружке мира, — и снова эта милая улыбка. Искренняя вроде.

— Ну хорошо. Если это кружка мира, отказываться не буду, — улыбаюсь в ответ, и мы направляемся в сторону кофейни.

Аня

Войдя в кофейню, сразу ощущаю божественный аромат кофе. Люблю этот напиток в большей степени за запах.

Здесь очень уютно: зал оформлен в черных, белых и коричневых тонах, ничего вычурного. Деревянные элементы, огромные окна и стильная барная стойка. Садимся за столик у окна, откуда просматривается весь зал — всё, как я люблю.

Чувствую себя немного неловко из-за перемены в Алексе. Может быть, он решил помириться с отцом и для этого налаживает со мной отношения? Теперь я знаю причину неприязни Соколовского — он винит нас с мамой в том, что брак его родителей распался. Только он заблуждается и почему-то не хочет видеть очевидных вещей.

— Ты любишь сладкое? — вырывает из мыслей голос Алекса. — Здесь готовят безумно вкусный мандариновый тарт. Ты обязательно должна попробовать, уверен, тебе понравится.

Алекс подзывает официанта и делает заказ: капучино и выпечку мне, себе лишь эспрессо.

— Обожаю кофе и выпечку! В детстве, помню, мама на выходных всегда баловала нас с папой всякими кулинарными изысками. Не все, правда, удавались, но было весело, — с улыбкой говорю и замечаю, как мрачнеет Соколовский. Понимаю, что зря сказала о маме.

— Моя мама тоже любит печь, но больше всего ей удаются торты.

Между нами повисает молчание. Ведь видела, насколько для него неприятна эта тема, за ужином просто искры летали. Да и после, перед уходом Алекса, судя по его словам, он меня вообще ненавидит.

— Как тебе юрфак? — Алекс первым прерывает молчание.

— Ну…

— Всё так плохо?

— Нормально. Не скажу, что я в восторге, но…

К нашему столику подходит официант и выставляет наш заказ. Радуюсь паузе, не хочу раскрывать все карты. Чем меньше доверяешь окружающим, тем больше вероятности, что никто не всадит тебе нож в спину.

— Но? — Соколовский вопросительно смотрит на меня.

— Скажем, это не совсем то, о чем я мечтала.

— А о чем ты мечтала? И почему в прошедшем времени?

Опускаю взгляд на чашку с капучино и делаю глоток. Нет, раскрывать карты перед Соколовским — ни за что. Каким бы милым он сегодня не был. Я привыкла доверять только себе.

Набираю побольше воздуха в грудь, чтоб ответить, и тут в кофейню входит шумная группа девчонок. Узнаю некоторых — с нашего потока. Среди них Вика Губанова, красивая и надменная блонинка, звезда курса. Девчонки о чем-то оживлённо разговаривают и громко смеются. Слишком громко.

Они проходят в зал, и тут взгляд Вики останавливается на нашем столике, вернее, на Соколовском. Затем она переводит взгляд на меня и резко останавливается. Такое чувство, что Губанова хочет прожечь во мне дыру.

Вика быстрым шагом подходит к нам и с грохотом кидает на стол свою сумочку, задевая мою чашку с капучино. Подскакиваю с места, чашка опрокидывается, и кофе разливается. Несколько секунд смотрю, как напиток растекается по столу, а затем перевожу взгляд на разъярённую девушку. Да что происходит?!

Аня

Алекс тоже поднимается из-за стола, и всё его внимание переключается на Вику.

— Это твоя тренировка? Тренируешься на этой девке? — кричит Вика, а я стою в ступоре.

Обвожу взглядом зал кофейни — все пялятся на нас. Господи, какой позор. Нужно уходить отсюда, пока не стало поздно. Цепляю рюкзак, но, видимо, удача сегодня не на моей стороне.

— Куда собралась? Я еще не закончила. Отбиваешь чужих парней? Поверь, я устрою тебе весёлую жизнь! — у меня глаза на лоб лезут. Соколовский и Губанова? Что-то я не замечала их вместе.

— Остынь, Вика! — рявкает Алекс.

— Меня ты продинамил ради этой? — тычет в меня пальцем. — Тренировка у него, вижу я твою тренировку! — продолжает орать как ненормальная.

— Слушайте, не знаю, что между вами, и знать не хочу. Выясняйте отношения без меня, — делаю шаг, собираясь уйти.

— Села на место! — оборачиваюсь на Алекса. Ну и взгляд. Таким и испепелить можно. Я ему что, собачка комнатная? Сядь-встань-вальс. Ну нет, позориться на людях я не собираюсь.

— Не нужно говорить со мной в таком тоне. Я не желаю в этом участвовать, на нас и так вся кофейня пялится. Выясняйте без меня, кто кого продинамил.

— Я сказал, сядь, мы не договорили. Вика уже уходит.

— Не нужно мне приказывать, ты мне никто. Разговаривать после всего этого? Ты нормальный? — у него есть, с кем пить кофе, а с меня на сегодня достаточно.

— Хватит строить из себя обиженку! Вся такая правильная и справедливая, да? Где была твоя совесть, когда ты сюда приехала и села на шею моему отцу? Тогда было не стыдно? Разбивать семью было не стыдно? А сейчас да, общественное мнение тебя волнует. Не лечи! — его слова словно пощёчина.

Ну и козлина! Уже собираюсь ответить, но Соколовский меня опережает, обращаясь к Вике:

— То, что мы спим, не дает тебе права открывать рот, когда тебя не просят! Где и с кем я пью кофе, тебя не касается. Когда мне нужна будешь именно ты, я позвоню. Кажется, мы с самого начала все это выяснили?

У меня глаза на лоб лезут. Как можно быть таким…

— Ну ты и придурок, Соколовский, — с этими словами разворачиваюсь и ухожу. Прочь из кофейни и подальше от Алекса.

Выйдя из здания, направляюсь к автобусной остановке. Как можно было поверить, что его отношение ко мне изменилось? Что он хочет наладить контакт? Соколовский меня ненавидит, теперь это яснее ясного. К чему был весь этот спектакль с предложением мира?

А я уже почти поверила, что Алекс хороший человек, лишь надевает маску…

Хорошо, автобуса ждать долго не приходится. Сажусь на свободное место, вставляю в уши наушники и стараюсь не думать о том, что только что произошло. Музыка меня всегда успокаивает.

Только перед глазами стоит злой взгляд Алекса, полный ненависти и боли. Он не смирился с разводом родителей, не принял этот факт, значит, нормального общения у нас не получится. Просто больше не нужно вестись на его предложения мира. Во избежании таких вот сцен. Еще Вика. Действительно странно, что в стенах универа Соколовский ни разу не обозначил, что она его девушка. По его словам понятно, что он просто пользуется Губановой. Но зачем говорить с ней так при посторонних? Зачем унижать?