Рыдания душат, в горле ком, который мешает мне сказать хоть что-то, ловлю ртом воздух, силясь спросить самое важное — жив ли Алекс, но из горла вырываются просто какие-то непонятные звуки.

— Анечка, он жив, — мама присаживается на корточки рядом, берет мои руки в свои. — Ледяная совсем…

Секундное облегчение сменяется лавиной страха и единственной мыслью — насколько всё плохо.

— Анют, пойдем, — осторожно тянет меня за руки, вынуждая встать, обнимает за плечи. — Переоденешься, чаю выпьем, согреешься, — покорно иду в свою комнату, ведомая мамой.

— Расскажи, — хрипло, словно карканье, вырывается из моего горла, пока мама стягивает с меня худи.

— Алекса отвезли в третью городскую, он жив. Травмы есть, но он жив, — мягко подталкивает меня к кровати, усаживает и стягивает мои мокрые джинсы.

— Мне надо к нему, — срываюсь, резко вставая с кровати, иду к комоду и роюсь в поисках одежды.

— Ань, — мама подходит и кладет руку мне на плечо, — позже съездишь, тебе нужно прийти в себя.

— Я должна поговорить с ним! — кричу, скидывая руку мамы. — Как же так, мама? Как? — смотрю на неё, но не вижу из-за пелены слёз. — Как же это?

Вырываются первые рыдания, запускаю пальцы в волосы, сжимая их до боли в висках, падаю на колени, уже не сдерживая рыданий в голос, выплескивая всю боль.

— Не плачь, все хорошо будет, — мама садится рядом на пол, прислоняется к кровати, обнимает, притягивая меня к себе и покачивая, словно маленькую девочку.

И сейчас я чувствую себя такой же, как и в пятнадцать лет, — потерявшейся, не понимающей, что происходит, где правда, а где ложь. Но только теперь я не одна. Мама рядом. Гладит меня по голове, шепча успокаивающие слова, уверяет, что всё будет хорошо. Чувствую, как в заледеневшее от боли и предательства сердце потихоньку проникает что-то новое, теплое, родное. Обнимаю маму, крепко сжимая в объятиях.

— Я с тобой, я здесь, всё будет хорошо, — повторяет мама. И сейчас я ей верю.

Постепенно успокаиваюсь, выплакав часть боли, поделившись ею с родным человеком. Мне нужно увидеть Алекса, своими глазами убедиться, что с ним всё в порядке. И поговорить. Дать шанс объясниться, попробовать понять, зачем ему было всё это.

— Мам, мне нужно к нему, — поднимаю голову с маминого плеча и смотрю ей в глаза.

— Илья поехал, приедет и расскажет новости. Сейчас тебя все равно никто к Алексу не пустит, Ань. Не разрешат, — тихо проговаривает.

Киваю, понимая, что мама права, остаётся только ждать.

— Мне так больно, мам, — она молча целует меня в макушку, а я и не жду ответа. — Я его люблю так, что мне больно. Наверное, лучше вообще никогда не знать, что такое любовь.

— Первая любовь это всегда больно. Она острая, ранящая, разрывающая и прекрасная, — с удивлением смотрю на неё. — Да, так и есть. Твой папа был моей первой любовью. А потом… — мама прикрывает глаза. — Иногда лучше уйти навсегда, чем потерять окончательно. Уйти, но сохранить хорошие отношения тоже сложно, Ань.

Мама впервые говорит так открыто о разводе. Я уже привыкла к их "не сошлись характерами", только знала, что всё гораздо глубже и больнее, чем они хотят показать. А я ведь никогда не задумывалась, каково им обоим, думала только о себе и своих чувствах.

— Просто так бывает. Обстоятельства, события в жизни, дети, работа, другие… увлечения, — мама горько улыбается. — И либо расстаться, пока вы не стали врагами, либо потом ненавидеть друг друга всю оставшуюся жизнь. А у нас была ты. И мы нужны тебе оба.

Застываю от внезапной догадки о причине развода. Марина? Не ожидала от папы такого, но эта женщина своего не упустит. Не удивлюсь, что там всё тщательно планировалось.

— Это из-за Марины, да? — вопросительно смотрю на маму, ожидая положительного ответа.

— Ань, давай не будем о прошлом. Сейчас мы оба счастливы, а если ворошить былое, то можно всё оставшееся время жить, анализируя свои прошлые поступки. А я этого не хочу.

— Хорошо, мам, — теперь уже я обнимаю маму в поддержку.

— Прости меня, — вдруг говорит она, — что не давала тебе то, что должна была дать мама. Сегодня, когда я думала, что ты с Алексом… — голос мамы срывается. — Прости.

— Мам, не будем о прошлом, — стираю слезы с ее щёк. Будем только о будущем.

Мы ещё долго сидим на полу в объятиях друг друга, пока не слышим внизу хлопок входной двери. Приехал дядя Илья, и мы обе срываемся с места, спеша вниз за новостями об Алексе.

Аня

Дядя Илья сказал, что у Алекса множественные ушибы и ссадины, перелом нескольких рёбер, сотрясение мозга, разрыв селезенки и сложный перелом ноги. По словам врача он ещё достаточно легко отделался, всё могло быть значительно хуже.

Я слушаю, кажется, даже не дыша, прикрыв рот ладонью, чтобы не разрыдаться в голос. Чувствую, что горячие слёзы прожигают дорожки на моих щеках. Сердце гулко стучит в груди, грозя сломать рёбра. Мысленно успокаиваю себя — самое главное, что Алекс жив, он выкарабкается, всё будет хорошо.

— Завтра можно будет его навестить, — перевожу взгляд на дядю Илью, который смотрит на меня уставшими глазами. Не представляю, насколько ему сейчас больно, сколько всего он пережил и передумал в коридоре клиники, пока ждал новостей. Один, без поддержки.

К нему подходит мама, обнимает и что-то шепчет, я делаю пару шагов назад, собираясь оставить их наедине, чувствуя себя сейчас здесь лишней, но внезапно слышу:

— Анют, иди к нам, — мама протягивает ко мне руку, я всхлипываю и бросаюсь к ним в объятия. Так мы стоим, молча поддерживая друг друга.

— Можно я пораньше поеду? — с надеждой смотрю на дядю Илью, и тот кивает, приподнимая уголки губ в подобии улыбки.

— Конечно, Ань. Алекс будет рад, я уверен.

Я почти не спала. Признаюсь, мне страшно, страшно узнать правду от Алекса о наших отношениях, страшно услышать, что всё это ничего не значило для него, было фарсом, простым спором.

И да, возможно, не время сейчас спрашивать и разбираться во всём этом, но я должна. Сегодня. Я не вынесу этой неизвестности, не вынесу холода с его стороны, не вынесу постоянных мыслей о том, искренен ли Алекс со мной каждую минуту или притворяется.

Хочу задать вопрос прямо, посмотрев ему в глаза, и тогда всё пойму. И приму решение, что делать дальше.

Собираюсь к самому началу посещений, планируя выскользнуть из дома, не встречаясь с мамой и дядей Ильёй. Нервы на пределе, всё валится из рук, а в груди неприятное покалывание, словно предупреждение о чём-то плохом, но я гоню от себя это ощущение, всё плохое уже случилось, куда ещё хуже.

Вызываю такси и незамеченной покидаю дом. Всю дорогу до клиники смотрю в окно, проезжая знакомые места, вызывающие столько самых ярких и прекрасных воспоминаний, места, где мы с Алексом были счастливы, наслаждаясь друг другом.

Возле двери палаты Алекса останавливаюсь, чтобы выдохнуть и немного успокоить бешено колотящееся сердце и унять дрожь в руках. Берусь за ручку двери, несколько секунд часто дышу, прикрыв глаза, и, надавливая, плавно опускаю её вниз, медленно открывая дверь.

То, что я вижу, заставляет меня замереть на месте, я словно прирастаю к полу, не в силах сдвинуться. На кровати Алекса сидит девушка. Блондинка. И держит его за руку. Лица Алекса я не вижу, девушка загораживает его своей спиной. Мой взгляд прикован к её руке с ядовито-розовым лаком на ногтях.

Она медленно поворачивает голову в мою сторону, и я узнаю Вику Губанову. Хотя я сразу же догадалась, кто находится в палате, но мой мозг отказывался верить, отказывался воспринимать действительность. Вика отворачивается, подносит руку Алекса к своим губам и покрывает лёгкими поцелуями. А моё сердце пронзают тысячи ледяных стрел, каждая из которых пропитана ядом. Он начинает медленно проникать в кровь, отравляя ее ледяной болью. Мне кажется, сейчас я упаду, разлечусь на миллион осколков и перестану существовать.

— Я сейчас вернусь, любимый, — как сквозь вату слышу голос Вики.