— Саш, что не так? — обеспокоенно спрашивает мама, явно прочитав всю гамму чувств, отразившуюся на моём лице.

— Всё не так, мам! Всё! — кричу, не в силах контролировать бушующие во мне эмоции.

Она успокаивающе гладит меня по руке, пока я задыхаюсь в агонии собственных мыслей и эмоций. Меня накрывает от осознания собственной беспомощности, от осознания невозможности действовать. И я начинаю рассказывать маме всё, начиная с первой нашей встречи с Недотрогой в университете, про тупой спор, на который я повелся на эмоциях, заканчивая событиями в раздевалке и аварией. Слова льются нескончаемым потоком, и я боюсь посмотреть на маму, боюсь наткнуться на её осуждающий взгляд. И хотя я сам знаю, что поступил как последний гавнюк, что спор на девушку — самой мерзкий мой поступок, но услышать это от мамы, от человека, которого я бесконечно люблю и уважаю — словно выстрел в сердце.

— Я понимаю твои чувства, — начинает мама после небольшой паузы, когда я, отвернувшись, жду её приговора. — В этом есть и моя вина, — вздыхает, встаёт и отходит к окну. Провожаю её взглядом, не понимая, при чём тут мама, если я сам заварил эту кашу, которую, кажется, разгрести не смогу.

— Мам, я не понимаю…

— Я о нашей семье. Да, мы с твоим отцом любили друг друга, как нам казалось. Потом нас затянул быт, родился ты, папа работал днями и ночами, чтобы у нас было всё. И так получилось, что мы отдалились друг от друга, стали просто соседями, друзьями, называть это можно по-разному, но суть одна — нас связывал только ты, наш сын. И мы хотели, чтобы у тебя были оба родителя, поэтому решили дать тебе счастливое детство и юность. А потом я встретила Диму. А ты вырос и мог принять развод родителей, — мама стоит спиной ко мне, но я физически ощущаю, насколько для неё тяжела эта исповедь. — А потом в одной из командировок Илья познакомился с Алиной. И тогда, честно тебе признаюсь, я испытала невероятное облегчение. Потому что он тоже был счастлив.

— Почему ты не рассказала мне раньше? — теперь у меня наконец всё в голове встало на свои места. И причина развода родителей, и то, что Аня и Алина не разбивали нашу семью, но больнее всего было от того, что я, считая иначе, причинил столько боли самому любимому человеку. Моя Недотрога не заслужила всего того, что я сотворил с ней, с нами.

— Я боялась, эгоистично струсила. Боялась, что ты обвинишь меня в распаде семьи. Я бы этого не вынесла, — прячет лицо в ладонях. — Прости меня, если сможешь. И Илья молчал, сносил все твои нападки, потому что не хотел нашей ссоры.

— Поэтому ты наставала на нашем общении, — не спрашиваю, констатирую факт.

— Да, — она поворачивается ко мне, а у меня что-то переворачивается в душе, глядя на слёзы мамы.

Любой из нас совершает ошибки, порой такие, что, кажется, и за всю жизнь их исправить невозможно. Только мы просто хотим быть счастливыми, любимыми и не одинокими. Может, просто нужно вовремя услышать друг друга, прощать, давать шанс исправить то, что натворили.

Судьба дала мне этот шанс, ещё один, возможно, последний, и в этот раз я его точно не упущу.

Алекс

— Пап, где Аня? — спрашиваю, когда Алина выходит из палаты, оставив нас с отцом наедине.

Они пришли ко мне после мамы, принеся какие-то фрукты, вещи и самое главное — телефон. Теперь я хотя бы на связи с внешним миром. После разговора с мамой я взглянул на Алину совершенно другими глазами и теперь с интересом за ней наблюдал: как она с обожанием и теплотой смотрит на отца, как смахивает несуществующие пылинки с его пиджака. Ну и если вспомнить наш конфликт с Аней на первом семейном ужине, мои выпады и грубость, мои оскорбления, понимаю, насколько я ошибался. В своих эгоистичных обидах не замечал очевидных вещей — они с отцом любят друг друга, любят по-настоящему.

Я понимаю, что если Аня видела здесь Вику, если эта дрянь ещё и наговорила что-то, преподнеся себя моей невестой, Недотрога явно не придёт больше, не захочет выяснять правду, ведь все факты говорят не в мою пользу. Но не спросить у отца об Ане не могу.

— Аня… — отец замялся, опустив взгляд. — Сын, что у вас произошло? — резко встаёт с кровати и начинает мерить палату своими огромными шагами.

— Я бы тоже хотел это знать, — я не знаю, что Аня сказала нашим родителям по возвращении из клиники, но приму всё, что обрушится на меня.

— Аня сказала, ты объяснишь, — отец резко останавливается и, нахмурившись, смотрит на меня. — Сказала у тебя есть девушка. Какая девушка, Алекс?! Вы с Аней были вместе, я видел, как вы смотрели друг на друга, не слепой. Если это не любовь, то я не успешный адвокат, а тупой бездарь, — отец говорит спокойно, но я знаю, что это выдержка, сформированная за годы работы, а внутри у него совсем другие эмоции. Его взгляд, словно сканер, считывает мою реакцию, он действительно хочет во всем разобраться, ему не всё равно. Значит, расскажет мне всё, что знает.

— Я сам не до конца понимаю, но, судя по рассказам медсестёр и мамы, ко мне приходила “невеста”, — на этих словах папа недоумевающе смотрит на меня. — Блондинка.

— Не Аня, — констатирует то, что я и так знаю. — Но я всё же не понимаю до конца, что здесь произошло.

— Пап, я спал, свою бывшую, Вику, не видел, но пришла она раньше Ани, — меня снова накрывает злость на Губанову, придушил бы ей богу эту идиотку. — Но это не всё.

Рассказываю вкратце события до аварии, отец всё больше хмурится, а я снова задаю главный вопрос, на который наконец хочу получить внятный ответ:

— Где Аня? С ней всё в порядке?

— Аня съехала от нас, — эти слова словно удар по голове. Я несколько минут лежу неподвижно, прокручивая их в голове, пытаясь понять, какого чёрта ей это понадобилось.

— В смысле съехала? Насовсем? Куда? — сам не замечаю, как повышаю голос, почти кричу.

— Я не знаю, она нам с Алиной ничего не сказала, — папа устало проводит ладонью по лицу. — Я так понимаю, твоя бывшая сделала всё, чтобы Аня подумала, что вы с этой Викой вместе. И чувства Ани понятны, дай ей время.

— Пап! Ты вот сейчас вообще не помогаешь! — у меня и так эмоции зашкаливают, я и без него знаю — то, что произошло, создало в наших с Аней отношениях нехилую трещину, которая грозит вырасти в пропасть, пока я валяюсь на больничной койке.

— Я и правда ничего не знаю. Аня рассказала про поступление в другой вуз, о чём ты, как я думаю, знал, — пристально смотрит на меня, склонив голову набок. — Сказала, что ей необходимо съехать сегодня и всё, больше ни слова. Когда мы собирались ехать к тебе, я видел, что от наших ворот отъезжала машина Арсения…

Из моей груди вырывается рёв, и я начинаю молотить кулаком по кровати. Киреев, упырь, дождался своего часа! В груди жжёт, словно плеснули кислотой, и она медленно уничтожает моё сердце, оставляя только кровавое месиво. Почему она не поговорила со мной? Не спросила прямо? Предпочла убежать, уехала, лишь бы не видеть меня, не дав возможности объясниться.

Словно сквозь вату слышу голос отца, но не могу сосредоточиться на нём, мой мозг пытается понять логику этой несносной девчонки. Только так просто ей от меня не избавиться, потому что я сам без неё перестану дышать, я задохнусь от тоски по своей Недотроге.

— Алекс! — отец присаживается на край кровати. — Ей тоже плохо. Она любит тебя, это и невооруженным глазом видно, только гордость не позволяет встретиться лицом к лицу с тем, кто, как ей кажется, предал.

— Вика, конечно, всё чётко провернула, только я и сам во многом виноват. Но я Аню верну. Только вместе и никак иначе.

После ухода отца пытаюсь дозвониться Кирееву, но он не берёт трубку, а меня окончательно накрывает. Самое паршивое — я не могу ничего! Абсолютно ничего! И в ближайшую неделю меня вряд ли выпустят отсюда.

Набираю единственного человека, которому доверяю, как самому себе. Макс снимает трубку после пары гудков.

— Наконец-то, я чуть с ума не сошёл, — облегчённо выдыхает в трубку. — На парах тебя нет, тренировку пропустил, абонент не абонент. Я и поехал к тебе домой, и твой отец всё рассказал. Ты как?