– Да, всё так, – медленно ответил Мастон, обдумывая услышанное. Что ж, решил он, его всё устраивает.
– Тогда прошу, – Регоньяк протянул ему два маленьких ключа. – Вот этот от золотого сундучка, тот что, – он фамильярно улыбнулся, – увы, поменьше. Этот от серебряного. Футляр с каменьями на защелке.
– Благодарю, – с улыбкой сказал судья, принимая ключи. Ему подумалось, что он принимает ключи от рая.
Он решил, что этот Регоньяк отлично держится. Ведь наверняка изнывает от любопытства узнать, что такого совершил господин инрэ чтобы в один день быть обласканным таким неслыханным кушем: громадным состоянием и титулом. Но если и так, старший юрист не выдал своего желания ни единым намеком.
С почти детским волнением он открыл сундучок "тот что, увы, поменьше". Он ожидал увидеть сплошную массу из золотых кругляшков, но оказалось что монеты аккуратно расфасованы в столбики из бумажной обертки, перетянутой тонкой золоченой ниткой. "Драгоценные колбаски", весело подумал судья. В каждой такой "колбаске" было по двадцать монет.
Мастон Лург перенес сундучок на кровать и с любовью, чуть ли не с трепетом, словно имеет дело с маленькими живыми нежными созданиями, принялся, считая про себя, перекладывать "колбаски" на постель. Порой у него начинали дрожать руки. Каждая такая "колбаска" могла позволить одному человеку сносно прожить целый год. А здесь их целая тысяча. Он уже обеспечен на тысячу лет. А ведь у него еще есть серебро и бриллианты. А до вечера он должен вступить во владение огромным земельным поместьем, приносящим немалый доход. Его душа пела от радости. Словно весь окружающий мир, прежде равнодушно не замечающий его, теперь приветливо улыбался ему. Всё становилось возможным и осуществимым, все дороги и дома открывались перед ним, лучшие экипажи, лучшие корабли готовы везти его куда ему угодно. Люди, звери, звезды, стихии в немом восхищении взирают на него, признавая его необыкновенность, признавая что он победитель и имеет право на всё, завидуя его судьбе, желая хоть на миг прикоснуться к нему как к символу бесконечной удачи. Новая счастливая жизнь приветствовала его. Он уже совершенно позабыл когда испытывал нечто подобное в последний раз. Может быть в далеком детстве или в то прекрасное время, когда только начал встречаться с милой девушкой, впоследствии ставшей его женой. Но и детство и девушка были всего лишь скоротечными иллюзиями, легкомысленным вихрем эмоций, приятным самообманом, ненадежным душевным порывом наивной юности, а теперь его грядущая счастливая жизнь овеществлена и разложена в увесистые стопки монет, которые не обманут, не предадут, не растают с утренним туманом, их твердость, крепость и ценность не зависят от погод, настроений, эфемерных движений души и хаотичной природы случая. Они останутся неизменными на века и всегда будут служить ему верой и правдой. Судье уже казалось что он испытывает к этим монеткам самое настоящее чувство любви, за их верность, преданность, надежность. Он распечатал три взятых наугад столбика и долго ласково перебирал новенькие блестящие монеты. "Словно только из-под пресса Королевского монетного двора", с улыбкой думал он. Впрочем, учитывая возможности герцога, вполне вероятно что так оно и было, решил Мастон.
Наконец он стряхнул с себя сладкое наваждение приятных грёз, сурово напомнив себе, что дело еще далеко от завершения и сейчас определенно не время для счастливой рефлексии. На небольшом столике у окна стояли заранее приготовленные аптекарские весы, которые он попросил принести ему еще вчера. Взяв несколько монет из сундучка, он взвесил каждую из них вместе с эталонной тоной, привезенной из Туила. Серебро он уже пересчитывал не столь эмоционально. Сильвиды были разложены в кожаные мешочки, по пятьдесят монет в каждом. Перебросав тысячу кошелей, при этом пару раз, как ему показалось, сбившись со счета, но не став начинать сначала, великодушно решив что это не критично, он занялся камнями. Долго разглядывал каждый в увеличительное стекло и скрупулёзно взвешивал.
Сидя за большим столом, мэтр Регоньяк снисходительно наблюдал за судьей. Когда тот наконец завершил свои утомительные, но вне всяких сомнений приятные труды, старший юрист заметил:
– Вы очень педантичны, господин инрэ.
Мастон так и не сумел понять насмешка это или похвала.
– Лучше сразу всё сделать правильно, – сказал он.
– Похвальный принцип. Можем приступить к бумагам?
Старший юрист копался в кипе листов, вынимал нужный, пододвигал судье, указывал место для подписи и сопровождал пояснениями.
– Как видите Его светлость со своей стороны заверил все бумаги личной печатью и подписью, вот здесь. Вы расписываетесь рядом и, пожалуйста, дату и время. Это на золотые монеты агронского королевского двора в количестве двадцати тысяч штук, также один ларец фирмы "Эркер" с встроенным замком, ключ в количестве одного прилагается.
"И это я еще педантичный", с усмешкой подумал судья. Вначале он внимательно оглядывал подписываемые документы. Все они были на плотной мелованной гербовой бумаге с вензелями личной монограммы герцога Этенгорского и со всеми его регалиями, должностями и титулами в нижней части, сам же Мастон именовался гораздо скромнее: главный королевский судья города Туил. Но поскольку бумаг было много, дальше он уже был не столь внимателен.
– Один экземпляр вам, другой моему клиенту, третий будет хранится в сейфах адвокатского дома "Праведная стезя" во избежание каких-либо недоразумений в будущем и если будут утрачены ваши личные экземпляры.
"Праведная стезя!", насмешливо думал Мастон, "И кому это только в голову пришло назвать компанию адвокатов, самых отъявленных и изворотливых на свете лжецов, которые и родную мать продадут была бы только цена подходящая, праведной стезей?!" У него было отличное настроение и скрупулёзный, нескладный, костлявый Регоньяк всё больше и больше его смешил.
– Так, это на пятьдесят тысяч серебряных монет королевского агронского двора, – продолжал старший юрист, – еще один ларец "Эркер" черного батистового дерева с замком и ключом и соответственно также три экземпляра. Один ваш. Ага, хорошо. Другой для моего клиента. Хорошо. И один для моей конторы. Та-ак. Теперь каменья. Вот, прошу ознакомиться, отдельно на восемнадцать камней не менее шести каратов. Ваш экземпляр. Экземпляр моего клиента. Для адвокатского дома. Хорошо. – Судья подписывал почти уже не глядя. – Отдельно на шесть камней не менее двадцати четырех каратов. – Листы казались бесконечными, а комментарии старшего юриста ужасно утомительными. – Ваш экземпляр, моего клиента. Та-ак, хорошо. И для меня. Акт на четыре брильянта не менее 50 каратов. Одну минуту, господин инрэ. Можно вас попросить передать мне шкатулку с алмазами.
Судья встал из-за стола и, повернувшись спиной к Регоньяку, направился за футляром. В этот момент незаметно для судьи старший юрист произвел некую легкую манипуляцию с бумагами. Получив коробочку, Регоньяк сказал:
– Вы обратили внимание, господин инрэ, что шесть старших камней огранены в ювелирном доме "Ройберг и сыновья", вот их знак на подложке. Само по себе это уже стоит немало, ибо их искусство не имеет себе равных.
Судья вежливо согласился и подписал очередной подсунутый ему лист. Через пару минут наконец всё закончилось и мэтр Регоньяк, собрав все бумаги в портфель, в изысканных выражениях поздравил господина инрэ с получением столь внушительной суммы, еще раз напомнил что вернется скорей всего после обеда, когда получит весточку из Геральдической палаты и если не застанет судью на месте, то будет ожидать его столько сколько понадобится и откланялся.
Мастон Лург с облегчением закрыл за ним дверь. В следующий момент его охватило острое желание по-мальчишески победно выбросить вверх руку и радостно закричать, отмечая свою удачу. Но он лишь ухмыльнулся. Его захлестывало беспредельно-радостное осознание того что для него теперь возможно всё на свете. Любая вещь, любое место, любое желание представлялись доступными и исполнимыми. Любой человек теперь ему был либо ровня, либо не достоин даже толики внимания с его стороны. Здравый смысл, конечно, укоризненно замечал ему, что это далеко не так. Но Мастон Лург все равно позволил себе некоторое время просто наслаждаться приобретением всего мира. Затем он сложил монеты обратно в сундуки, а бриллианты в углубления футляра, подошел к окну и задумчиво поглядел на улицу, по которой уже сновали экипажи и прохожие. Где-то там конечно же соглядатаи герцога. Вчера двое всадников провожали его до самой гостиницы, хотя ведь он и так честно сказал верховному претору где остановился. Но тот конечно захотел в этом убедиться. И это было понятно и логично. Пока герцог не получит своё драгоценное приобретение, он естественно постарается глаз не спускать со своего предприимчивого подчиненного. Мастон воспринимал это спокойно, на месте герцога он действовал бы точно также. И конечно слежка продолжится. Чтобы иметь уверенность что девочка не мошеннический миф и Лург не попытается скрыться вместе с золотом. Идея о том что за ним будут следить еще и с той целью чтобы узнать куда и как он спрячет деньги казалось судье нелепой и бессмысленной. Он был уверен, что герцог не имеет никакого намерения возвращать то, чем он заплатил за ребенка. Это практически невыполнимо и вообще глупо. А глава Судебной Палаты умный человек. И Мастон не сомневался что его оставят в покое как только герцог получит Элен. Во-первых, даже такая большая сумма в золоте, серебре и драгоценных камнях, что привез мэтр Регоньяк, для Томаса Халида всего лишь капля в море, его состояние настолько фантастически громадное что даже кайхорские пираты слагали о нем легенды; во-вторых, ни один банковский дом не станет рисковать репутацией и хоть как-то вредить своему клиенту даже и ради такого могущественного человека как министр правопорядка и потому деньги, которые судья намерен им передать, забрать обратно сможет только он сам; и в третьих, как только он получит титул и земельные владения, все эти деньги будут в конце концов не так уж и важны, поместье и деревни сами по себе будут приносить немалый доход, а уж лишить своего подчиненного графского титула после того как монарх подпишет дворянскую грамоту и имя Мастона Лурга будет навечно внесено в Парчовую Книгу королевства и Патриционный матрикул, герцог будет не в состоянии, такое под силу только дворянской ассамблеи или единолично королю. Конечно можно вообразить, что могущественный министр провернет какую-то долгую напряженную интригу и добьется лишения новоявленного графа всех его дворянских прав и привилегий, но это уж совершенно невероятное и дикое предположение. И потому, стоя сейчас у окна, Мастон не переживал ни за свое обретенное финансовое состояние, ни за свое грядущее дворянство. И тем не менее, несмотря на эту уверенность, он приготовился всё же предпринять некоторые шаги чтобы разделить своё богатство на несколько частей и кое-что скрыть в заранее придуманных тайниках. Не потому что он в чем-то подозревал герцога, а исключительно в силу своей привычки всегда следовать принципу "лучше перебдеть чем недобдеть". К тому же это казалось ему забавным, прятать свои сокровища как капитан пиратского корабля, который не доверяет никому на свете.
